Вы хотите во всем этом присутствовать, что-то изменить, даже знаете как, но тщетно, все протекает мимо. Зато получается то, на что вы уж никак не рассчитывали. И из-за этого несоответствия или этой беспомощности вы теряете почву под ногами.
Анна уже привыкла к этому состоянию. Впрочем, как и ко многому другому. Череда жутких трагических событий не слишком ее и задела. Как будто это произошло в каком-то другом времени, в другом мире и вообще не с ней. Все эти люди, которых не стало, больше ее не волновали. Случилось, значит случилось. Думать хотелось только о живых. Ну и пусть осуждают. Очень ее волнуют чьи-то осуждения.
Она ждала, когда вернется отец. Ну, помочь он, пожалуй, не сможет, потому что не очень-то и верит, но поддержит в любом случае. А с другой стороны, было непонятно, зачем она его так ждет? Разве с его приходом начнут происходить какие-то события? Разве они не происходят сами по себе, когда удобно им? Но они же происходят с ней. Так почему не тогда, когда она их ждет?
“А что делать? Не звать же мне их, в самом деле?”
— Ия! Ты меня слышишь? — тихонько, вполголоса позвала Аня.
Она стояла посреди своей комнаты лицом к окну. Короткий зимний день так быстро растворялся в ранних сумерках, уступая место последним, что казалось, будто бы был застигнут врасплох.
Анне стало зябко, хотя в квартире было тепло. Она поискала, что бы накинуть на плечи. Взгляд упал на пуховый платок Ларисы Ивановны. Вчера вечером, когда они сидели на кухне, Лариса предложила его Анне. Он был удивительно теплым и мягким, его и взяла.
— Хочешь поговорить?
Анна вздрогнула: не ожидала услышать ответа на свой вопрос. Да и спросила скорее для своего спокойствия. Чтобы лишний раз убедиться, что она сама по себе, и все, что происходит, ей неподвластно.
— Ты сейчас какая? — не поворачиваясь, спросила Анна.
— А какую хочешь увидеть?
— Такую, чтобы я тебя любила и поверила тебе, как самой себе. Ты угадала, я хочу поговорить. — Анна повернулась. Напротив стояла она же. В таком же пуховом платке. С таким же измученным лицом и немым вопросом в глазах.
— Ух ты… — Анна растерялась. А потом с горечью в голосе добавила: — Как я ужасно выгляжу. В зеркале как-то лучше.
— Не огорчайся. Скоро всему придет конец.
— Тебя, кроме меня, сейчас кто-нибудь видит?
— Ни меня, ни тебя никто не видит. Ты спишь.
— Почему это я сплю, если я совершенно точно знаю, что стою посреди комнаты и смотрю на тебя? — Анна на всякий случай обернулась и бросила взгляд на кровать. Та была застеленной и пустой. Анна усмехнулась.
— И все-таки ты спишь, — Ия подошла к Ане и взяла ее за руку. — Идем.
— Куда?
— Ко мне в гости.
— А это обязательно? К тебе? Я боюсь.
— Чего?
— Сама же сказала, что скоро придет конец. Что ты имела в виду?
В ожидании ответа Анна на всякий случай отступила назад.
— Ладно. Давай здесь, — Ия-Аня прошла в глубь комнаты и присела на кровать. — Чур, мое место.
— Как-то ты разговариваешь не так, — Анна с недоверием посмотрела на гостью.
— Сама же захотела. Кто сказал, чтобы я была такой, какой ты могла бы полюбить и поверить, как самой себе?
— Я сказала. Хорошо. Рассказывай, я слушаю. — Анна села на стул.
— Хочешь знать, что происходит и почему? Хочешь понять, что можно сделать, чтобы все исправить?
— Я не собираюсь все исправлять. Я ничего не сделала, чтобы исправлять. Я хочу только одного…
— Можешь не говорить, я знаю. — Ия наклонилась к Анне, платок сполз с плеч. — Тебе нужен Андрей. А на остальное тебе наплевать. Я права?
— Ты говорила, что поможешь. Помоги. — Не такого разговора и не таких объяснений ждала Анна.
— Я могу только подсказать. Делать будешь ты.
— И Андрей вернётся?
— В течение суток.
— Что я должна сделать?
— Не знаю. Готова ли ты на жертвы?
— Ради него — да! — горячо ответила Анна.
— Избавься от ребенка, — Ия выжидающе посмотрела на девушку. — Вся проблема в нем.
— Что? — Анна не верила своим ушам.
— У вас будут еще дети. Красивые и здоровые. А этот ваш мальчик — он урод, к тому же слепой.
Анна поднялась. Побледневшая, с трясущимися губами.
— Это нечестно!
— Жизнь в обмен на жизнь. А как ты хотела? Сюси-пуси? Нет, милая, не выйдет.
Девушка растерялась.
— Ну, решайся. Маленькая операция — и Маугли здоров.
— Плохой сон.
— Почему?
—Ты не ангел. Ты тот, другой.
Раскатистый жуткий смех заполнил комнату.
— Такая смелая? Не боишься?
— Нет, не боюсь. А еще сейчас проснусь и не буду тебя слушать. Сам сказал, что ничего не можешь сделать без меня, — Анна улыбнулась. — Пошел вон.
Псевдо-Ия округлила глаза. В это трудно было поверить, но она стала растворяться, все так же с изумлением взирая на Анну.
Как? Не послушалась? И ничего нельзя сделать?
— До встречи, крошка. И уверяю тебя, встреча будет последней.
— Я подготовлюсь к ней, — с вызовом ответила Анна и отвернулась.
— Ну-ну. Готовься, — это последнее, что услышала Аня. А потом очень нежное и родное:
— Анечка, проснись. Пошли пообедаем. — Александр Станиславович гладил дочку по плечу.
* * *
За обедом Анна молчала. Даже не поинтересовалась, как там все было. Только в конце спросила:
— Папа, как ты себя чувствуешь? Выглядишь ужасно.
— Прескверно, Анечка, прескверно.
— Я хочу съездить в больницу, — Анна отставила стакан с молоком, встала из-за стола.
— К Андрею?
— Нет. Я хочу сделать УЗИ.
— Зачем? Что-то не так? Ты же была недавно на консультации, — с беспокойством спросил отец.
— Все так. Я просто хочу узнать, какого пола у меня ребенок.
— Тебе же было все равно.
— А теперь нет.
— Может, завтра?
— Сегодня, — твердо сказала дочь. — Времени осталось почти ничего.
— Какого времени? — с беспокойством спросил он.
— Па, не делай вид, будто ничего не знаешь. Это есть и это происходит. Моему ребенку угрожает опасность, и я хочу знать, кому. Мне сказали, что сыну.
— Кто сказал?
— Папа! — Анна повысила голос. — Он сказал. Который Борис.
— О Господи. Поехали.
* * *
Игорь появился вечером. Его приезд никого не удивил, будто он каждый вечер приезжал в этот дом и это давно стало доброй традицией. Был он мрачным и молчаливым. Ни Анна, ни Александр Станиславович не донимали его вопросами. Они даже не поинтересовались у него, как он провел день. Игорь, в свою очередь, тоже не торопился делиться впечатлениями. Просто сидел в гостиной, которую еще вчера ненавидел, и медленно пил чай, принесенный ему Ларисой. Было как-то странно за ним наблюдать, за его неподвижностью, за его отрешенностью. Впрочем, Александр Станиславович и Анна тоже молчали. Каждый думал о своем.
— Просто какой-то штаб по вынашиванию стратегических планов, — нарушил тишину хозяин дома. — Так и будем молчать?
Было непонятно, к кому он обращается. То ли к дочери, то ли к Гарику, а может, сказал это себе самому.
— А у нас опять что-то стряслось? — спросил скорее по инерции, чем из любопытства Гарик.
— Не у нас, а у меня, — уточнила Анна.
— А ты снова единоличница? Командная игра тебе не подходит? — Игорь посмотрел на девушку.
— При чем тут это? Просто сегодня мы находимся все в той же исходной точке, что и вчера, и неделю назад.
— Так. Понятно. Ну, вы лично как хотите, а я пошел спать. — Гарик, не глядя ни на кого, поднялся и пошел к двери.
— А где можно разместится? — обратился он к Александру Станиславовичу.
— Где понравится, там и размещайся, — равнодушно ответил тот. — Я сейчас скажу, чтобы тебе постелили.
— Гарик, только шесть вечера, — напомнила Анна.
— Ну и хорошо. Я пару часов посплю, а потом займемся тем, что тебя в очередной раз потрясло.
— Я думала, ты забыл.
— Ничего себе забыл! А ты думаешь, я к вам приехал оливки доесть? — Гарик нахмурился. — Или, может, думаешь, мне нравится перспектива быть раздавленным каким-то новоявленным Фредди Крюгером? Нет уж, дорогуша. Будем думать. Мне отдохнуть нужно. У меня мозги сейчас только Машкой заняты, — Игорь быстро вышел из комнаты.
— Па, он всегда такой, — попыталась объяснить поведение Игоря Анна.
— А я что? Я ничего. Мне нравится Игорь, хороший мужик. И поет здорово.
— Андрей все равно лучше, — сразу помрачнев, сказала Аня.
Александр Станиславович улыбнулся дочери, обнял ее:
— Конечно, лучше. Он же наш.
— Он мой! — категорично заявила Анна.
— Собственница ты моя. Твой, твой, — Александр Станиславович вздохнул. — Когда выкарабкаемся из всего этого, ей-богу, храм построю.
— Зачем? — с удивлением спросила дочь.
— Как зачем? Люди будут ходить. Молиться, чтобы лучше стало, ну, не знаю.
— Этих храмов в городе уже больше, чем магазинов. Только людям от этого не лучше. Превратили религию в шоу-бизнес, и ты туда же.
Отец с удивлением посмотрел на дочь.
— И давно ты так думаешь?
— У нас еще полно людей, которые хотят, чтобы им мозги запудривали. Так удобно переложить всю ответственность за невзгоды на Бога и ждать, когда он выполнит очередное желание, при этом самому ничего не делать. А «эти» понаехали сюда со всего света. И верно, опиум для народа, или как там Остап Бендер сказал? Там к этому относятся совершенно по-другому. Церковь — это бизнес. Наши это тоже поняли, иначе не пособничали бы, — Анна замолчала, перевела дыхание. Повернулась к отцу и посмотрела в глаза. — Если хочешь сделать что-нибудь хорошее, помоги просто конкретному человеку. Честное слово, это будет куда полезнее, чем строить очередной храм.
— И кому же?
— А хотя бы Гарику. Он талантливый и вообще умница. Для тебя с твоими связями и деньгами это — пустяковое дело, а он будет счастлив. Еще можно заводу помочь, на котором Андрей работал. Представь, какому количеству людей ты сразу реально поможешь? А ты: “Храм построю”.
— Какая ты у меня уже взрослая, Анька, — Александр Станиславович был изумлен рассуждениями дочери. — И в кого ты такой бунтарь? Чего тебе неймется? Все тебе посложней подавай.
— В тебя, папочка, в тебя. Я уже устала это объяснять.
— Я подумаю, Анечка. Выберемся из всего этого, и подумаю.
* * *
Дверь в палату тихонько открылась, Надежда Тихоновна повернула голову. Она только что поменяла капельницу Андрею и собиралась попить чаю. На пороге стояла санитарка Нюра. Ей было уже за шестьдесят, впрочем, так же, как и Надежде Тихоновне. И одна, и вторая проработали в этой больнице по тридцать лет, а то и больше, и были добрыми приятельницами. Потом Надежда Тихоновна ушла на покой, а Нюра продолжала работать. Она не мыслила себя без больницы, без своего отделения. Она уже давно была не просто санитаркой. Она стала своеобразным талисманом, душой отделения, и очень гордилась этим.
— Надюша, да ты ли это? — приученная за долгие годы соблюдать тишину, Нюра спросила вполголоса, но очень эмоционально. — Вот уж не чаяла тебя тут увидеть.
— Нюра, вот так встреча! — Надежда Тихоновна, улыбаясь, направилась к санитарке. — А я про тебя спрашивала. Сказали, что ты теперь работаешь только в ночную смену. Я здесь уже три недели, и все никак тебя не застану.
— Болела я. Тебе не обманули. Так и есть, в ночную тружусь. Эту молодежь разве заставишь. А мне все равно, мне даже лучше. А ты какими судьбами?
— Да вот, пригласили за молодым человеком присмотреть. А ты здесь мыть собралась?
— Ну да. Я уже везде управилась. Осталась вот эта палата да «манипулька». Нина Семеновна с уколами сейчас закончит, тогда я там помою.
— Может, чаю со мной попьешь? Новостями поделишься.
— Это можно. У меня варенье есть. Из черной смородины. В ординаторскую пойдем?
— Давай здесь тихонько. Мы же не водку, чай пить будем.
— Тогда я за вареньем.
* * *
За чаем Нюра с упоением рассказывала последние новости и сплетни. Надежда Тихоновна не работала уже три года, поэтому с интересом, не перебивая, слушала.
— Как видишь, у нас все по-старому, — Нюра вдруг поникла. — Люди умирают, врачи расстраиваются, а я ночами вывожу трупы в морг. На днях мужчина умер. Молодой еще, чуть больше пятидесяти. У него сын из богатых, так забрал отца из какой-то глухомани. Он там учительствовал. Такой милый человек, всегда улыбался. Сын его куда только ни возил — и в Киев, и в Москву. В конце концов направили к нам, сказали, специалисты хорошие. Они, конечно хорошие. Один Александр Леонидович чего стоит.
— А что у него было?
— Что-то не так с сердечным клапаном. Ему вчера операцию делали. В восемь утра начали, в одиннадцать ночи закончили.
— Долго. Я уже и забыла, что могут быть такие длинные операции.
— Мне пришлось даже помогать. Я анализы крови в лабораторию носила каждые двадцать минут. Потом меня отпустили. А еще через час они все вышли из операционной. Друг на друга не смотрят. Сын все это время ждал. Увидел меня, я холл как раз мыла, и спрашивает, как там дела. Я-то уже знала, что отец умер, но зачем мне говорить, я промолчала, только сильней шваброй возить стала.
— А кто ему сказал?
— Никто. Решили, что пусть домой едет, отдохнет. Ему утром сказали. Ох он и убивался. Я как раз после дежурства домой собиралась, как увидела это, даже сама заплакала. А как вспомнила, сколько мы с отцом навозились, так еще горче стало.
— Что-то не так было?
— Да взрыв на шахте. Позвонили, сказали, что к нам везут, в ожоговый центр и в наше отделение. Операционную нужно срочно готовить, а он еще там. И кровища везде. Ты же знаешь, я операционную по обыкновению не мою. А тут и вымыть срочно, и труп в морг отвезти, а он-то еще теплый, двух часов не прошло. Времени двенадцать ночи. Нас только двое. Я да дежурная медсестра Инна. Она новенькая. Это ее пятое или шестое дежурство. Стоит, смотрит на него и говорит, что боится. Так я сама провода эти отсоединила, каталку притащила. Под руки взяла, а Инна смотрит на меня и не знает, что делать. Мне на нее даже прикрикнуть пришлось, так и так, мол, чего вылупилась, хватай за ноги и тащи. А он тяжеленный. Чуть не уронили. Машину вызвали. Инка, дура, хотела по улице тащить. Я ей говорю, что до морга метров семьсот, да и небольшое это удовольствие по нашим колдобинам. А мороз какой!
— Водитель помог-то?
— Ото ты наших водителей не знаешь? Я ему кричу, чтобы придержал. А он, сволочь, в ответ: “Вы, девочки, поосторожней, пол машины не поцарапайте”.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56