– Ну, рассказывай, – откуда, куда? И борода опять, – улыбнулась она ему.– Борода – что, ерунда, – смущенно пробасил Василий. – Сбрить – минутное дело.– Ну, зачем же? Она идет тебе... Так откуда ты?– С Севера, золотишко там добывали.– А здесь какими судьбами?– Да вот, это самое... из-за погоды. Посадили нас здесь, до утра продержат... Слушай, я там... это самое... коньяку принес, конфет... Может, выпьем за встречу?Василий и сам чувствовал, что тон у него какой-то чересчур уж просительный. Он боялся, что Таня откажется, но она тут же согласилась:– Немножко можно.– Ну, это ты молодец! – обрадовался Василий и пошел за свертками.Таня на низеньком столике собрала закуску, тонкими пластинками нарезала сыр, лимон, и даже кусочки хлеба выглядели какими-то очень уж тощими. И рюмки были чуть ли не с наперсток и с такими тонкими ножками, что Василий боялся притронуться к ним. «Как котенка, кормить собирается, – неодобрительно покосился Василий на это подобие еды. – А интересно, когда же это ее мужик заявится?» – не без тревоги подумал он, взглянув на часы. Таня, перехватив его взгляд, спокойно объяснила:– Зря волнуешься – муж в командировке.«Во дает!» – восхитился Василий и невольно подумал, что, может быть, останется здесь на ночь. Но тут же прогнал эту мысль, – очень уж чужой и далекой казалась Таня. Она разглядывала его так, словно ничего, кроме его имени, не помнила и знать не знала, что это за человек сидит перед ней. А Василий на мгновение вспомнил ее тихий голос, шептавший какие-то ласковые благодарные слова. Но только на мгновение – очень уж непохожа была та Таня на эту, нынешнюю, сидящую сейчас перед ним.– Не женился? – спросила она.– Бог миловал.– Так и бродишь по свету?– Так и брожу.– И не собираешься осесть где-нибудь?Сказала так, будто мать у взрослой девки спрашивала – не надоело ли ей в куклы играть. Василий с вызовом ответил:– А зачем? Мне и так хорошо.Таня с сомнением посмотрела на него и явно не поверила, что ему так уж хорошо. Василий торопливо сказал:– Ладно, чего насухую разговаривать, давай-ка выпьем... – И со значением добавил: – Помянем старое...Таня выпила, не морщась, закусила лимоном и усмехнулась:– Помянуть покойника можно, а старое – вспоминают.Василий, задетый ее тоном, сказал, сдерживая злость:– Где уж нам, со свиным-то рылом, в таких тонкостях разбираться.Таня небрежно бросила, не глядя на него:– Напрасно обижаешься, к слову так пришлось. Я воспитывать тебя не собираюсь. Да и не так уж ты не прав, ведь говорят же – кто старое помянет, тому глаз вон.Это показалось Василию совсем уж обидным, он стал думать, как ответить ей, но тут в соседней комнате, за дверью, раздалось какое-то кряхтенье, а затем – чей-то тонкий жалобный голос. Василий не сразу понял, что это плачет ребенок. Таня быстро встала и пошла в комнату. Через минуту она вернулась с маленьким круглолицым человечком на руках, изумленно вглядывавшимся во все круглыми и темными, как спелые вишни, глазами. Таня, – с преображенным, светившимся радостью лицом, – прошлась по комнате, бережно прижимая его к себе красивыми сильными руками. Даже походка у нее изменилась – стала плавной, неторопливой. Остановившись перед Василием, она горделиво спросила:– Ну, каковы мы?– Это что же, твой? – спросил Василий.– Нет, дядин, – радостно засмеялась Таня. И маленький человечек неудержимо заулыбался, качая большой головой, обнажая розовые десны с четырьмя торчащими в них зубами.– Мальчик?– Ну конечно, – сказала Таня таким тоном, словно во всем мире рождались одни только мальчики. – Сын, сынище...Она поцеловала его в редкие темные волосы и сказала:– Ну, ты посиди пока, а мы наши дела сделаем.И ушла на кухню.Василий прошелся по комнате, оглядел шкафы, туго набитые книгами, – многие были на каких-то иностранных языках, – чудные картинки на стенах, – видно, художник и рисовать-то как следует не умел, не сразу и разберешь, что намалевано, – машинально отметил, что мебель в квартире дорогая, даже занавески на окнах из какого-то плотного, красивого материала, из которого можно было бы, наверно, штук пять приличных платьев сшить.Почему-то неприятно было ему, что у Тани родился сын. «Интересно, сколько ему? С год, наверно, крупный пацан...» И тут же Василий сообразил, что если так, то Таня наверняка была беременна, когда они встретились, и в изумлении покрутил головой: «Вот это да... Хват-баба... Решила, видно, погулять напоследок...» На всякий случай он все же спросил, остановившись на пороге кухни:– Сколько ему?– Скоро девять.– И только-то? – удивился Василий. – Крупный мальчишка.– А мы с мелочью не связываемся. Мы – такие...Василий снова вернулся в комнату – и вдруг остановился.– А когда скоро?– Через восемь дней, – невнятно отозвалась Таня.Василий стал думать – и вдруг его кинуло в жар. Жарко стало даже ногам, и руки сделались тяжелыми, горячими. Он выпил рюмку коньяку, тут же налил другую, зажевал невесомым ломтиком сыра. Стал считать, загибая пальцы на руках, и опять получалось то же самое – если Татьяна говорит правду, то забеременела она в мае прошлого года, когда они вместе были в Гагре, и этот большеголовый человечек мог быть только его сыном. Только его... Он выплеснул в себя еще рюмку и пошел на кухню.Таня кормила ребенка кашей, вытирая ему рот после каждой ложки. Василий вгляделся в круглое лицо малыша – и без труда увидел его сходство с собой. Даже в маленьких, едва наметившихся бровках угадывался будущий разлет его собственных густых бровей, даже в улыбке почудилось ему что-то знакомое...– Ну что, сосчитал? – спросила Таня, поднимая на него глаза.– Мой? – спросил Василий.– Нет, мой, – спокойно сказала Таня.– Не шути, Татьяна...– А я и не шучу. Это мой сын.Василий опустился на стул и растерянно сказал:– Вот так номер... Выходит, что я – папаша...– Ну, какой ты папаша? – усмехнулась Таня, но, перехватив его взгляд, серьезно сказала: – Да ты не так понял меня. Твой это, чей же еще. Я уж думала, ты и так, без всякой арифметики догадался, да не сообразила, что с детьми ты дела никогда не имел.– Как его зовут?– Олежек.– Олежек... – повторил Василий. Он все еще не мог до конца понять, что этот Олежек, о существовании которого он не подозревал еще полчаса назад, его сын. С ы н... – Значит, Олег Васильевич...Таня, снимая с сына крошечный фартучек, невозмутимо сказала:– Ну, какой же он Васильевич... – И, поднимая и целуя его, весело проговорила, улыбаясь темным глазам сына: – Мы не Васильевич, мы Александрович...«Какой еще Александрович?» – чуть было не сказал Василий, но спохватился и тихо спросил:– А он... знает?Таня промолчала, потом протянула ему ребенка:– Подержи-ка, я немного приберусь.Василий взял маленькое податливое тельце, подержал в отдалении, боясь приблизить к себе, чтобы не повредить что-нибудь. Таня улыбнулась:– Да ты на колени его посади, не бойся, не сломаешь, кость у него крепкая...«Отцовская», – про себя договорил за нее Василий. Сын, – его сын, – ухватил Василия за палец, и у него было такое ощущение, будто кусочек шелка лег на его руку. Таня быстро убрала со стола и взяла у него Олега.– Ну, идем туда.Вернулись в комнату. Василий снова сел на свое место, чувствуя, как мешают ему ноги, не помещавшиеся под низким столиком, – и встал, отодвинул кресло, сел на нормальный человеческий стул. Правда, теперь приходилось сильно нагибаться, чтобы взять со столика что-нибудь, но все-таки на стуле было лучше.– Он знает? – настойчиво повторил свой вопрос Василий.Таня, прямо взглянув на него, твердо ответила:– Знает или нет – значения не имеет. Для тебя, конечно. Мы уж сами как-нибудь разберемся.– Значит, не знает... – медленно сказал Василий и посмотрел на сына. – А не боишься, что узнает?– От кого же это?– От меня, например.– Не боюсь.– Это ты верно... Васька Макаренков подонком никогда не был... А что же ты от него-то не рожала?– Вот что, Вася, – спокойно сказала Таня. – Ты мне таких вопросов не задавай, объясняться я не собираюсь. Это – мой сын, и тебя это никак не должно волновать. Узнал ты о нем случайно, не будь этой вынужденной посадки – и вообще никогда не узнал бы. Так что забудь о том, что у тебя есть сын. Это мой сын, – с силой сказала она, – понимаешь? Мой, и ничей больше. И хватит об этом.Василий мрачно посмотрел на нее.– Хватит? Ишь ты, как шустро рассудила... А ты бы спросила у меня, хотел ли я сына... Все-таки в этом деле я не последняя сторона, Олег-то не от святого духа родился. Могла бы и поинтересоваться, что я на этот счет думаю.– А что тебе думать? Захотела – и родила. И претензий, Вася, ко мне не предъявляй.– Вот оно как... А и невелика претензия-то... Пока что... – значительно сказал Василий. – И объяснить тебе кое-что все-таки придется...– Что именно?Василий молча смотрел на нее. Действительно, что она должна объяснять? Ему трудно было высказать это словами. Но объяснить нужно, и уж конечно, нельзя так открыто отметать его попытки разговаривать по-человечески. Она небось с дворником куда ласковее здоровается...Таня, видимо, поняла его обиду и миролюбиво сказала:– Не сердись, Вася, объяснять-то действительно нечего. Ну, родила – и дело с концом. Почему да как – долго объяснять, да и незачем.– Это как же незачем? Не пойму, что ли? – недобро усмехнулся Василий.– Пожалуй, что и не поймешь, – спокойно согласилась Таня.– Вежливая ты... «Пожалуй»... Говорила бы уж прямо – не поймешь из-за своей серости, и точка...Она кинула на него быстрый взгляд и промолчала, словно соглашаясь с ним. И от этого молчаливого унижения обида захлестнула Василия. «Сука», – грубо подумал он о ней, глядя в пол, но тут же ему стало стыдно. Он все еще не мог привыкнуть к тому, что теперь Таня не просто женщина, – одна из тех, кто был у него, – но мать его сына... Он пристально посмотрел на Олега, снова поразился его сходству с самим собой, – сейчас оно казалось ему еще большим, – и потянулся к бутылке, налил себе, подосадовав на малость рюмки, и Тане, спросил, глядя на нее:– За сына-то выпьешь? – И, покосившись на рюмки-недомерки, насмешливо сказал: – Не бойся, с этих капель не окосеешь.– Выпью.– Ну, давай, Олег... Васильевич, – сказал Василий, поднимая рюмку и глядя в радостные, улыбающиеся глаза сына. – Расти большой да умный, не то что... твой папашка-бродяга.Выпили. Василию давно уже нестерпимо хотелось курить, и он встал:– На кухне-то можно покурить?– Можно, – тихо сказала Таня.Он внимательно посмотрел на нее и заметил, что настроение ее как будто изменилось – была она теперь тихой, спало с лица прежнее выражение, которое Василию трудно было определить – отчужденности, высокомерия, строгости?Он ушел на кухню, уставленную белой гладкой мебелью, открыл форточку и стал у окна. Обида на Таню, пришедшая на смену первой злости, вырастала в нем как на дрожжах. «И за человека не считает, поговорить толком не хочет... Небось тогда в рот глядела, ахала да охала, а с глаз долой – и знать не знаю... Наверно, в первый же день, как приехала, к мужику своему в постель улеглась, чтобы грешки свои скрыть... А чего это она, в самом деле, раньше от него не рожала? Они вроде уже лет восемь женаты... А может, он хворый? – подумал он и даже вздрогнул от этой обидной догадки. – Так Танька совсем уж... Как под бугая под меня легла, что ли? Ну, баба...» – мстительно подумал Василий и стал вызывать в памяти сцены, унижавшие ее, и тут же обругал себя, опять ему стало стыдно, вспомнил, что она – мать Олега.Он выкурил подряд две папиросы, но из кухни не уходил, хотя очень хотелось еще посмотреть на сына, – не знал, что же теперь говорить Тане, и боялся, что его обида и злость на нее как-то вырвутся наружу, а этого ему очень не хотелось. И долго стоял, смотрел в окно, ничего не видя за ним. 4 Таня сама пришла к нему – вместе с недопитой бутылкой, но убогая закуска и рюмки-наперстки остались там.– Давай здесь посидим, хорошо? – предложила она.Василий кивнул, внимательно посмотрел на нее. Голос у Тани был дружеский, даже как будто робкий, но радости у Василия это не вызвало, с прежней обидой подумалось: «Нашкодила, теперь облизывать будет...»– А Олег... спит?– Да.Таня задернула штору на окне – и это тоже обидело Василия: «Боится, как бы не увидели...» Таня достала другие рюмки, почти нормальные, – пить из них можно было, – спросила:– Грибов хочешь?– Давай.Грибы оказались отменные, и хлеб теперь Таня резала так, что есть вполне можно было, и колбаса копченая появилась, тоже нарезанная нормальными кусками. «Интеллигенция», – усмехнулся Василий, глядя на это преображение.Он с удовольствием выпил полную рюмку. Таня только чуть пригубила, вытащила пачку сигарет с каким-то иностранным названием. Василий дал ей прикурить, покосился на тонкий, слабого табака, дымок:– Раньше ты вроде не курила.– Курила, но редко, ты просто забыл.– И в самом деле курила, – вспомнил Василий, – даже знакомство их с этого началось. Таня пододвинула ему пачку:– Попробуй.Но Василий вытащил «беломорину».– Я уж свои.Таня, коснувшись рукой его колена, участливо спросила:– Обиделся?И это напоминание об его обиде заставило Василия отвернуться:– А тебе-то разве не все равно? Ты же небось считаешь, что обижаться на тебя я права не имею. Я же для тебя... так, человек случайный. Подумаешь, переспала, мало ли...– Не надо так, Вася. Ты же ничего не знаешь.– А вот ты и объясни мне, – повысил он голос, резко вскидывая голову и поворачиваясь к ней. – Не думай, что только ты одна все понимаешь, а другие... А ты... смотришь на меня, как на... – Он не находил слов, чтобы объяснить свое состояние, и чертыхнулся про себя. – Ты же умная, интеллигентная женщина, а говоришь такую... Что ж, по-твоему, я такой совсем уж пустой человек, что мне должно быть все равно, есть у меня сын или нет? Думаешь, уеду и тут же забуду? Да пойми ты, что это не только твой сын, но и мой тоже! Мой!Таня опустила глаза и тихо сказала:– Извини, я и в самом деле... не так сказала.Василий, не ожидая этого, смешался, проворчал, снова отворачиваясь:– Да ладно, чего там...– Понимаешь, – сбивчиво заговорила Таня, – ты так неожиданно появился... ну, я и растерялась, сначала даже не хотела показывать тебе Олежку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12