Так в Гооре говорят?
– Неологизм придуман Папой на вершине его могущества. Теперь я вручу этой юной леди десять шиллингов, вы съедите печеньице, а затем мы возобновим свой треск и грохот.
– Благодарю вас, добрый сэр Рыцарь, – сказала маленькая девочка. – Могу ли я заинтересовать вас горшочком повидла герл-гайдов? Персидский лайм вполне превосходен.
– Довольно, – сказал сэр Ланселот. – Ты и так уже разорила двух величайших болванов во всем королевстве. Удовольствуйся этим.
Девочка улепетнумши. Сэр Колгреванс открываючи печенье.
– Скажите-ка мне, – сказал Ланселот, жуя печеньице. – Как обстоят дела в Гооре? Королева до сих пор, числится в пропавших?
– Да, и король чуть ли не обезумел от ярости, – сказал сэр Колгреванс.
– А ушла она по-французски, не простившись?
– Весьма по-французски. Король Унтанк спал с одной из ее фрейлин. Фактически – со всеми ее фрейлинами.
– А сколько их было всего?
– Круглая дюжина. Королева наконец обратила на эту ситуацию внимание и была такова.
– Так ему винить, стало быть, некого, кроме себя.
– Королям не очень удается себя винить, сами знаете.
– Артуру удается, – сказал Ланселот. – Чуть что в мире пойдет не так, он все принимает на свой счет.
– Артур – святой. А Унтанк далеко не таков.
– Прискорбно, – молвил Ланселот. – А как зовут королеву?
– Фиона Лионесса Уэльская.
– Это ее папеньку еще великан прикончил?
– Нет-нет, вы путаете с Фионой из Кочкарников.
– А великана звали Моргор. Мне кажется, я имел с ним дело. У него лишний глаз был в левом локте. Большей чертовщины я в жизни не видал – всю работу ног мне спутал.
– За вами утвердилась репутация человека, отнимающего у своих противников левую руку. Почему?
– У них остается правая. Обычно она у человека – лучше всего. На мой взгляд, гораздо приличнее оставлять противнику хоть какие-то лоскутья достоинства и хоть малую, но возможность устроиться на работу, нежели настырно выпускать из него последние кубические сантиметры крови.
– Какая предусмотрительность.
– Вы хорошо сражаетесь, сэр Рыцарь. Как, на ваш взгляд, проходит война?
– Паршиво, – ответил Желтый Рыцарь. – С каждой стороны до меня долетают ужасные вести. Что вам известно о Мордреде?
– Сын Артура, более или менее. До сих пор отличался главным образом в игре на бирже и манипуляциях с валютами. Всегда одевается в черное. Его повсюду сопровождает парочка гончих сук Гада и Гизарма. Он играет на цимбалах и даже написал для сего инструмента несколько музыкальных композиций – знатоки считают их довольно неважнецкими. В двенадцать лет пробовал меня отравить, добавив гиосцин мне в пиво. Однако неверно рассчитал дозу, и попытку сочли просто детской шалостью.
– Вы не питаете к нему особо нежных чувств.
– Нет.
– А этот парняга Черчилль – он, похоже, менее чем компетентен.
– До сих пор он с нами некрасиво поступал, это уж точно.
– Как вы считаете – он на содержании у неприятеля? Это предположение как-то на днях высказал Ха-Ха.
– Я этого педрилу никогда не слушаю. Еще чаю?
– Уже напился, благодарю вас.
– А это еще что? – сказал Ланселот. Он разворачивает полоску бумаги, оказавшуюся в его коробочке печенья герл-гайдов.
Сэр Колгреванс заглянумши ему через плечо.
– Похоже на математическую формулу.
– Действительно, – сказал Ланселот и сунул бумажку себе под шлем. – Ладно, к делу.
И они возобновили свой треск и грохот.
Артур, сэр Кэй, сэр Элин Белый и сэр Ламорак Уэльский изучаючи локомотив, приваренный к рельсам.
– Как у нас вообще сварку разваривают? – спросил Артур. – Рубят ломом?
– Можно заставить их удалить рельсы, – сказал сэр Ламорак, – с носа и кормы локомотива. Эту секцию тогда можно спихнуть на одну сторону и проложить новые рельсы. Но тогда вам потребуется довольно мощное что-то, дабы им спихнуть эту дуру.
– Они могли бы проложить рельсы перпендикулярно существующим путям и пустить по ним другой локомотив, – сказал сэр Кэй. – Но на это уйдут ишачьи годы.
– Если б Мерлин не удалился от дел, он бы убрал его по волшебству, – сказал король. – „Прочь!“ – сказал бы он, и эта штука бы исчезла. Боюсь, я никогда адекватно не ценил Мерлина. – Король примолк. – Ну и здоровенный же ублюдок.
Дальнейший осмотр довольно крупного локомотива.
– А я говорю – взрывать, – сказал сэр Элин. – У меня с собой как раз достаточно гелигнита, чтобы разместить вышеозначенное транспортное средство в приятственной близости от острова Уайт, если пожелаете.
– У нас на острове Уайт проживает свыше шестидесяти тысяч подданных, – сказал сэр Кэй. – И большинство лояльны, я бы сказал. Лояльны и богобоязненны. Вывалить на них локомотив посреди ночи – предприятие в высшей степени неуместное. Не то чтобы я сомневался в ваших способностях.
– Во Франции я взорвал девятнадцать мостов, – сказал сэр Элин. – И со всеми до единого поработал на совесть и аккуратно. Проверьте мои отчеты, если угодно.
– Можно бы приказать саперам вырыть под ним тоннель, – сказал сэр Ламорак, – и когда яма окажется достаточно велика, обрезать рельсы, и локомотив в нее провалится. Затем мы его засыпаем и прокладываем новые рельсы. Что скажете?
– Если б его можно было как-то расплавить , – произнес сэр Кэй. – Построить вокруг него некую печь…
– Подденьте домкратом, – сказал Артур. – Удалите колеса с присоединенными к ним рельсами. Замените колеса. Замените рельсы. Опустите локомотив на место – и пожалуйста.
– Превосходная мысль, – сказал сэр Элин. – Чисто, организованно, логично, логично-хирургично, хирургично-исполнительно…
– Идеальное решение, – сказал сэр Кэй. – В такие минуты понимаешь, отчего вы стали королем, сир. Ваша идея в пятьдесят раз лучше любой из наших.
– Мне хотелось бы поддержать эти настроения, – сказал сэр Ламорак, опускаясь на колени, – от всего сердца и души.
– Moi aussi, – сказал сэр Элин. – Подлинное чудо интеллекта свершилось пред самым нашим взором.
– Вы слишком суетитесь, парни, – сказал Артур. – Простая каждодневная гениальность, не более того. Зовите своих железнодорожников, пусть приступают.
Артур, сидя на бочке топлива, диктует.
– …что превышает мои силы в настоящий момент.
Сэр Кэй поднимает взор от стенографического блокнота.
– А это в самом деле превышает ваши силы?
– Похоже, что да, – сказал Артур. – Этой войне одно удалось – убедить меня, что некая часть бытия поистине превышает мои силы. Переживание до крайности неприятное. Вы слыхали сегодня утром Эзру?
– Пропустил. Хорошо выступил?
– Первый сорт. Сказал, что Рузвельт – имбецил, а все идеи ему подсказывает Феликс Франкфуртер. Обозвал Рузвельта Франклином Д. Франкфуртером Жидфельдом.
– А Ха-Ха?
– Ха-Ха опять нападал на королеву.
– Конкретнее?
– Я не стану повторять. Речь шла о шотландском малом. Или о якобы шотландском малом.
– Э-м.
– Интересно, существует ли он на самом деле. Этот шотландский малой.
– Э-м.
– В старину я бы ее сжег. Просто по одному шепотку.
– И как гром среди ясного неба на нас бы свалился Ланселот и спас бы ее. Положив по ходу дела полдюжины отличных рыцарей.
– Да. На Ланселота всегда можно положиться. Именно поэтому я ощущал, что совершенно волен делать ставку на кол. Ланселот меня никогда не подводил. И взгляните-ка на это. – Он протянул сэру Кэю бумажку.
– Что это?
– Повестка. Выполнять гражданскую повинность присяжного, – сказал Артур. – Можно ли как-то отлызнуть? Все-таки разгар войны?
– Вероятно, вам сойдет с рук, если напомнить, что вы король.
– Тогда подымется шум, что король пользуется служебным положением, дабы увильнуть от священной обязанности.
– Ну а так, чтоб и волки сыты, и овцы целы, не выйдет.
– Я знал, что на ваше глубокомысленное мнение всегда можно положиться.
– Касательно Пророчества, – сказал сэр Кэй.
– Ну? – сказал Артур.
– Мне просто кажется, что в данный момент было бы неплохо на него взглянуть. Не проливает ли оно какой-либо свет на проистечение событий и все остальное.
– Вам просто хочется его увидеть. Пророчество. Сам документ.
– Если вы сочтете сие подобающим, сир. То есть, я полагаю, что нынешний момент так же хорош, как и любое другое время, что скажете?
– Я управляю страной так, что вам не по душе, – вы это хотите сказать? Войну проигрываю, нам грозят гражданские беспорядки, поэтому давайте-ка вытащим старое доброе Пророчество и сверим курс. Особенно раз вы не верите, что оно существует на самом деле, и считаете его просто монархической белибердой. Мол, пусть мещане потрепещут…
– Я признаюсь в наличии у меня определенной доли простого человеческого любопытства, да.
– Возможно, я позволю вам глянуть одним глазком.
– Это будет весьма любезно с вашей стороны, сир.
– Но не целиком. Если я покажу его полностью, вы будете знать столько же, сколько и я, не так ли?
– Едва ли. Я ж не король. Таким образом, даже увидь я, из этого совершенно не следует, что я различу, если вы понимаете…
– Это верно. Ну что ж, тогда я позволю вам взглянуть.
– Отлично.
– Может, в среду. Да, в среду, а еще лучше – в четверг.
– Артур, вы надо мною насмехаетесь.
– Мерлину было всего семь, когда он произнес слово. Сидя на камне. Он набрал в грудь побольше воздуху – вдохновение – и говорил семь часов. Пророчество делится на семь частей. Меня в данный момент больше всего беспокоит Часть Шестая.
Сэр Роже де Ибадан беседуючи с Красным Рыцарем – сэром Железнобоком, рыцарем Красного Поля.
– Отсутствие гибкости, – сказал сэр Роже. – Вот что вас свалит.
– Вам-то легко рассуждать, – сказал Железнобок. – Вашему народу в этой войне терять нечего. А у нас тут тевтонские орды намылились в любой момент через границу хлынуть.
– Оставлять все мышление на долю Партии подобает только дикдику, – сказал сэр Роже. – По моему мнению. Индивидуальное мышление, сколь бы кривым или разложившимся оно ни казалось, – необходимое условие творческой эксплуатации бытия.
– Что есть дикдик?
– Мелкая восточноафриканская антилопа, практически безмозглая, – сказал сэр Роже. – Я не имел в виду никого оскорблять. Но мне больно видеть, как взрослые мужчины и женщины заваливаются на спину и обнажают, так сказать, горло ножу.
– Партия олицетворяет коллективную мудрость народа, – сказал Красный Рыцарь. – А кроме того, у Партии имеется доступ к информации, какого нет у частного лица. Для меня весьма предпочтительно оставлять важные решения Партии, нежели толпе психов в Парламенте.
– Именно парламентский путь обеспечивает слышимость гласу народа.
– Однако народ – и я не исключаю из него себя, – по большей части очаровательно не осведомлен в общественных делах.
– Мой отец бывало то же самое говорил: „Они знают больше нас, у них есть такая информация, которая нам и не снилась“. И это – о правительстве, которое повергло страну в полную разруху!
– Партия спасла мою страну от наикошмарнейшей из всех вообразимых тираний, – сказал Железнобок. – Такое не забывается.
– А как же процессы 37-го?
– Вы меня утомляете, – сказал Красный Рыцарь. – Вопрос в другом: где Артур? Где Гвиневера? Кто управляет страной?
– Насколько я слыхал, Мордред. Сам не знаю, почему эти люди не разглядели его характера. Мне все представляется простым.
– Незатейливым, как „Правда“, – сказал Красный Рыцарь. – Даже в России мы знаем про Мордреда.
– Русский народ сплетничает о королевских особах?
– Только на кухонном уровне, – сказал Железнобок. – У меня кухонь четыре. Естественно, какие-то слухи просачиваются наверх.
– У вас что же, есть слуги?
– Ну, не вполне слуги. Кое-кто время от времени приходит помочь по хозяйству.
– И сколько таких?
– Дайте подумать, – сказал Железнобок. – У нас имеются эконом, шеф-повар, два повара, несколько счетоводов – по-моему, четверо, – дворецкий и горничные. Тринадцать горничных, я полагаю. Ну, потом конюхи и те, кто надзирает за теми, кто в полях, и так далее. Да, и еще ветеринар.
– Прекрасная мечта, с черной точки зрения. Это и есть Революция?
– Я сражался на стороне Красной Армии, когда все мои приятели – ну или большинство – были на стороне Белых. Партия это запомнила.
– Вы вовсе не кажетесь стариком.
– Радость битвы. Не дает стареть.
– А она вообще существует – эта радость битвы? – спросил сэр Роже. – Мне, наверное, доводилось ее переживать, но для радости она как-то странно депрессивна. Да-да, я подвержен унынию. Я некоторым образом мрачен вот в эту самую минуту.
– Я нынче тоже мрачноват, – сказал Красный Рыцарь. – Сочетание войны и моего обостренного исторического сознания.
– Мой добрый сэр, но вы же убиты горем и вполовину не так, как я.
– Я убит горем больше, чем все, кто мне в жизни встречался, – сказал Красный Рыцарь. – А с годами мое обостренное историческое сознание лишь расширяется и углубляется. Со всем должным уважением, ваша скорбь – просто шутка в сравнении с моей.
Тогда сэр Роже от горя лишился чувств, а потом пришел в себя и лишился чувств опять, и всякий раз, приходя в себя, он заново лишался чувств.
– А, Иисусе, – сказал Красный Рыцарь, – горя прекраснее я в своей жизни не видал, ни у мужчины, ни у женщины, ни у священника, ни у мирянина. Что же вселяет в этого доброго рыцаря такую печаль?
– Любовь, – сказал сэр Роже, приходя в себя. Он принялся тыкать в рукав своего черного дублета кинжалом с серебряной рукояткой. – Я огорчен так прежестоко, как огорчен был Ланселот в тот день, когда благородная охотница стрелой пронзила ему ягодицу, а он не сумел вытащить зазубренный наконечник, засевший в нем на шесть дюймов, и в седле сидеть не мог совсем, а мог только лежать поперек бедной кобылы на животе, и ноги его болтались, а великолепная голова колотилась о бок несчастной скотины при каждом шаге всю дорогу до Вестминстера.
– Перестаньте с ножиком баловаться, – сказал Красный Рыцарь. – Вы действуете мне на нервы. Но есть ли, могу я спросить, какое-либо препятствие к достижению ваших надежд? Что – леди холодна или, быть может, предпочла другого? Или же дело в ее супружестве, при условии, что таковая беда с нею приключилась, а в этом случае я не смогу ничего вам присоветовать, ибо Центральный Комитет не одобряет адюльтеры, которые…
– Ничего подобного, – сказал сэр Роже, – однако гораздо хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12