ГОЛОС. Словоблудие все это. Все равно рано или поздно ваша империя развалится. Не лучше ли для вас самих же сделать этот процесс более или менее управляемым. МИХАИЛ. Допустим что ты прав. Но как ты себе представляешь - управляемый развал империи? ГОЛОС. А вы снимите идеологический обруч и попытайтесь удержать империю одними экономическими объятиями. МИХАИЛ. Наша экономика без нашей идеологии не просуществует и недели. В этом сила нашей идеологии. ГОЛОС. В этом слабость вашей экономики. Экономика на идеологических костылях - это все равно, что писатель, которому велено создать шедевр, а разрешено пользоваться только тремя буквами. Как ни крути, кроме "Ура" ничего не получится. МИХАИЛ. Ну, хорошо. А как ты предлагаешь снять этот идеологический обруч? Ведь на этом обруче миллионы орлов сидят. У каждого власть, у каждого желание сохранить ее любой ценой. ГОЛОС. Для начала надо создать видимость того, что обруч остается целым и невредимым, не трогать этих орлов: республиканские компартии сделать самостоятельными, но КПСС упразднить, как в свое время был распущен Коминтерн. МИХАИЛ. А что это меняет? Царь и без партии держал всю империю под своим троном. ГОЛОС. Царская империя держалась не на силе царской власти, а на экономической недоразвитости России. Вообще эксплуатация колоний выгодна метрополии только до того момента, когда встает вопрос о социально-экономическом развитии колонии. А этот вопрос рано или поздно обязательно вырастает, так как без его решения колония превращается из плодоносящего источника в бездонное болото. МИХАИЛ. Правильно. И мы этот вопрос решили. ГОЛОС. Еще ни одной метрополии никогда не удавалось решить этот вопрос. И вы не исключение. Не удавалось потому, что невозможно быстро бежать самому, таща за собой тех, кто только-только ползать научился. Выбор один. Либо ползти вместе, что вы и делаете, либо отвязаться. Именно поэтому все колониальные империи благополучно распались. Только вы и остались. МИХАИЛ. Что же ты предлагаешь и нам отвязаться, оставить в беде зываться должен. Раньше при царе, Россия была лидером, а теперь у нее, кроме "метро" от метрополии ничего не осталось. Она сама сегодня самый тяжелый камень в этой связке. МИХАИЛ. Вот видишь, ты сам себя опроверг. С какой стати мы будем отвязываться от более шустрых республик? ГОЛОС. Смысл самый прямой. Сечас в этом имперском клубке никто не бежит и не ползет даже. Идет какое-то волокообразное движение по кругу. А если бы вы развязались, то каждый начал бы двигаться по-своему. Кто-то попытался бы бежать, кто-то пробовал бы просто идти, а кто-то начал бы самостоятельно ползать, а это уже немало. Главное, что все стали бы двигаться вперед, один быстрее, другие медленнее, но вперед. И Россия от этого только выиграла бы. Может быть, даже больше всех - русские, быстро умнеют, если их не бить за это. МИХАИЛ. А что будет с республиканскими компартиями? они же без центрального руководства пропадут. ГОЛОС. Не пропадут, а займут подабающее им место. Они будут поставлены в такие условия, что им придется доказывать на деле свою самостоятельность как государственных партий. МИХАИЛ. Без московского кулака местные коммунисты не удержаться у власти. ГОЛОС. Правильно. Но переход от идеологизированного общества к подобию демократического в этом случае может произойти более или менее безболезненно. С одной стороны вроде бы сохраняется целостность империи, а с другой стороны, создаются условия для превращения ее в гражданское государство, оставшиеся части которого будут связаны между собой экономическими цепями, а не идеологическим колпаком, под которым, как ни крути, все клоуны. МИХАИЛ. А что, если все разбегутся? ГОЛОС. Для России это не вопрос. Лучше быть господином своего положения, чем товарищем по несчастью. России не нужны сети, ни капканы для того, чтобы удерживать экономически необходимых ей партнеров. Снимите коммунистический колпак и Россия превратится из нищенстствующего бодрячка в богатую страну, сотрудничества с которой будет добиваться весь нормальный мир. МИХАИЛ. А может есть другой выход? Уж очень жалко такие пространства терять. ГОЛОС. Империя обречена. И вопрос только в том, как она распадется: с треском и кровью в результате бесконечной серии гражданских войн, либо более или менее мирно в результате постепенных реформ. ЕГОР. А ты нас гражданской войной не пугай. Выиграли мы одну и если нужно, еще несколько выиграем, но землю свою никому не отдадим. Хватит нам того, что Польшу с Финляндией прошляпили. Как их вернуть? Вот о чем думать надо. ДА что с ним, дураком, разговаривать? А ну, Тимофеич, шандарахни из своей пушки вон в тот угол. Мне кажется, этот подлец за Бориса спрятался. МИХАИЛ. Ты куда, Борис? ЯЗОВ. Не бойся, боря, оно у меня не заряжено. Генералам патранов не выдают. ЕГОР. А чего ж тогда целишся? ЯЗОВ. Чтобы форму не потерять. ЕГОР. А почему генералам не выдают? ЯЗОВ. Леонид Ильич так велел. Узнал, что эфиопские товарищи на своем Политбюро друг друга перестреляли, и приказал - не выдавать. ЕГОР. Да,толковый мужик был. Помню как хотел меня Героем труда сделать. БОРИС. Ну и почему же не сделал? ЕГОР. Да как назло к этому времени он уже букву "т" не выговаривал и моя Звезда в Омск уплыла. МИХАИЛ. Я об этом не знал, что же ты раньше молчал? ЕГОР. Боялся, что вы меня за это в Политбюро не возмете. Вы же как Генсеком стали, новый кадровый лозунг выдвинули: "Без царя в голове, без Звезды на пиджаке". У нас теперь тех руководителей, у которых звезды есть, меченными называют, и дни их, я думаю, сочтены. ЭДИК. А я свою пятиконечную сдал. ЧЕБРИКОВ. Скажи лучше, поменял на шестиконечную. ЭДИК. Чья бы мычала, а твоя молчала. ЧЕБРИКОВ. У меня чистая награда, мне ее Михаил Сергеевич дал. ЕГОР. Все равно меченный. Это тебя проверяли - возьмешь или не возьмешь. Взял - значить меченный. ВОРОТНИКОВ. И я не отказался. ЕГОР. Ну и дурак. А я отказался: Два раза отказался: один раз когда в Омск награду сплавил, а второй раз, когда Михаил Сергеевич в 1985 году испытать меня решил на мое 65-летие. МИХАИЛ. Молодец! Здорово ты тогда меня разыграл: недостоин, недостоин. Пришлось твою звезду Виталику отдать. А тот сразу клюнул. Клюнул, Виталий Иванович? ВОРОТНИКОВ. Клюнул. простите меня ради Бога. ЕГОР. Бог простит. И тебя, и Зайкова, и Слюнькова. ЗАЙКОВ. Я свою честно заработал, я тогда директором завода был. ЕГОР. Знаем, знаем, 1971 год. Тебе медаль за то дали, что ты свой завод в производственное техническое объединение переименовал. Мы тогда всем, у кого такая вывеска была Героя давали. Славные времена - научно-техническая революция по кабинетам так и шастала. Я тоже было вывеску сменил на "Томский Областно-технический комитет КПСС", да уже поздно было. Эта самая революция за кордон переметнулась. Так что насчет честного зароботка, Лева ты не заливай. По-честному свои звезды из нынешних руководителей только один Щербицкий зароботал: купил у Галины Леонидовны за свои карбованцы и носит, не стесняясь, как некоторые. СЛЮНЬКОВ. А откуда они у Галины взялись? ЕГОР. У отца брала. У него на каждом пиджаке и каждой майке всегда полный комплекс наград был. а Галина эти майки штопать любила, такая рукодельница была: после ее штопки майки как новые - ни одного прокола, ни одной медали. МИХАИЛ. А вот и Громыко. Заходи дед, заходи. Ложись, в тазу правды нет. ГРОМЫКО. Хи-хи-хи. Ох и шутник вы, Михаил Сергеевич. МИХАИЛ. Станешь тут с вами. Отвечай как на духу, зачем и кто наши войска в Афганистан направил? ГРОМЫКО. Впервые слышу. А что они там делают? ЯЗОВ. Интернациональный долг отдают. ГРОМЫКО. Долг? Долг, дубленки, дубленки. Вспомнил. В 1979 году это было. Как сейчас помню: зима и снег за окном кружится белый, белый такой. Да вы, Михаил Сергеевич, там тоже были, вспомните. Сидим, вдруг Тараки вбегает, весь аж дрожит и кричит: "Долг давай, долг давай". Леонид Ильич успокоил его и спрашивает: "Какой долг?" А тот: "Мы вам дубленки поносить давали, теперь долг давай". А в те дубленки мы делегатов последнего съезда одели, такой раньше обычай был. Леонид Ильич ему и обьясняет: "где я тебе их найду, по всей стране разьехались". А он опять: "Долг давай, долг давай"! Гаагским судом грозить стал. Еле уговорили его за дубленки тулупами расплатиться. Согласился, но при условии: чтобы при тулупах люди были, преданные апрельской революции. Так за каждую дубленку пришлось 100 тулупов отдать с полным боекомплектом. А так как количество тулупов у нас было ограниченным, то и интернациональный долг назвали Ограниченным контингентом. ЕГОР. И на какой срок вы их туда направили? ГРОМЫКО. До тех пор, пока они под афганским солнцем в дубленки не превратятся. МИХАИЛ. И много превратилось? ГРОМЫКО. МИД этим вопросом не интересовался. Для нас главное, чтобы дипломатического скандала не было. ЯЗОВ. Тысяч 20 будет, Михаил Сергеевич, а сучетом раненых все 200. МИХАИЛ. Да, наделал ты, дел, Председатель Президиума Верховного Совета. ГРОМЫКО. Да вы тоже за это решение голосовали, Михаил Сергеевич. Как сейчас помню, двумя руками. МИХАИЛ. Это я не голосовал. Этоя у-шу занимался. Как раз в этот момент я отключился, а вы в это время, видно, дров и наломали. ГРОМЫКО. Но вы же речь произнесли! Параллель еще с Испанией провели! МИХАИЛ. Правильно. А я и сейчас могу сказать, что с Испания и Афганистан на одной параллели расположены. А вы из этого чисто географического факта сделали грязные политические выводы. Вот и Эдик может подтвердить, он там тоже тогда был. ЭДИК. Могу. Я тогда сразу понял, что Михаил Сергеевич географию лучше Леонида Ильича знает. ЕГОР. А из-за чего, собственно говоря, сыр-бор разгорелся, Михаил Сергеевич? Главное выяснили, остальное - неважно. МИХАИЛ. Тебе все неважно. А кто отвечать будет за это преступление? ЕГОР. Вон как вы вопрос ставите. Понял.Действительно, кто? По-моему, деда надо гнать из президентов. С почетом, но гнать. Преступники нам в Политбюро сегодня не нужны. ЯЗОВ. А кто же тогда Президентом будет? МИХАИЛ. Как кто? ЕГОР. Сразу видно, генерал - совсем ничего не соображает.
Диалог Тысяча Двадцать Второй.
28 октября 1988 года. Москва,
Музей. Центральный зал. Левая
половина зала заставлена полками с
"Новым мышлением", правая - лесами
перестройки. Лысый агроном-юрист
раскладывает в порядке важности
завоевания первой апрельской
революции: мыло, стиральный
порошок, сахар и другие реликты. Из
кладовой выходит профессиональный
революционер со значком "153
квартала в партии". На нем шинель
Ф.Э.Дзержинского и шляпа
И.И.Бухарина
МИХАИЛ. Чего нос повесил, Егор Кузьмич? ЕГОР. Нинка письмо прислала. Обижается, что мало ее печатаем. МИХАИЛ. Какая Нинка? ЕГОР. Ну эта, Андреева. Я ведь ей тогда пообещал все передовицы в "Пионерской правде" для ее стихов зарезервировать. МИХАИЛ. Она что, и стихи пишет? ЕГОР. Только стихи и пишет, такая романтическая девушка. Она мне целый ямб посвятила. МИХАИЛ. Ну-ка, ну-ка. ЕГОР. (читает) "Беспринципных я не люблю,
Беспринципных всех удавлю.
Днем и ночью ору сгоряча,
Что давно хочу Кузьмича! МИХАИЛ. Везет же тебе. Постой, ты говоришь: "только стихи и пишет" А кто же тогда ту статью написал? ЕГОР. Вы что, забыли? Как и договаривались - камраде Медведев. МИХАИЛ. Ты что-то напутал. Вадим ответную статью в "Правде" писал. ЕГОР. И в "Правду" и в "Советскую Россию" - все он писал. МИХАИЛ. А Нинку зачем мы в это дело впутывали? ЕГОР. Ну как же? Вы же сами просили, чтобы все выглядело демократично, чтобы голос масс слышен был. МИХАИЛ. Да, демократия - это мой конек. ЕГОР. Как бы на этом коньке шею нам не сломать, Закон о выборах никак из ума не идет. По-моему, мы с ним переборщили. МИХАИЛ. А что такое? ЕГОР. Да по этому закону верных коммунизму людей на съезд можно только через общественные организации протащить. МИХАИЛ. Ну, это ты преувеличиваешь. Я думаю, что этот закон сильно увеличит партийную группу в высшем органе Советской власти. ЕГОР. Да причем тут партийная группа! Я про верных ленинцев говорю, а не про партийную группу, это разные вещи. Если бы все члены партии настоящими коммунистами были, мы бы уж давно до светлого будущего дошли. МИХАИЛ. А что такое, по-твоему настоящий коммунист? ЕГОР. Настоящий коммунист - это член партии, который не может прожить более 12 часов без руководящего указания. МИХАИЛ. Надо работать с теми, кто есть. ЕГОР. Про то и речь. Я и говорю: хорошо бы всех депутатов от общественных организаций выбирать. МИХАИЛ. Ты слишком прямолинеен, Егор. Не забывай, что на нас смотрит весь мир. И оттого,что он видит, зависит многое. Запад должен увидеть у нас то, что он так хочет увидеть: де-мо-кра-ти-за-ци-ю. Иначе он с нами разговаривать серьезно никто не станет. ЕГОР. Обойдемся. У нас своих собеседников хватает. МИХАИЛ. Ты, может и обойдешся, а я нет. Страна в глубочайшем кризисе. Того и гляди, народ сам начнет действовать. Сам понимаешь? Без тебя, без меня, без партии. ЕГОР. Это из области фантастики. Народ наш без нас и сопли-то подтереть не сможет. МИХАИЛ. Ты на периферии зациклился. Томскими категориями мыслишь. Пора понять, что Европа - это не Сибирь. Москва, Ленинград, Литва, Эстония - вот наши болевые точки, вот откуда следует ждать удара. А здесь ударят, по всей стране круги пойдут. И тогда уж тебе прийдется собственные сопли дегустировать. Да и Сибирь долго спать не будет. ЕГОР. Я не думаю, что все так серьезно. МИХАИЛ. Очень серьезно! Кредиты нам нужны. Товары ихние, ширпотреб, чтобы народ хоть немного успокоить. Ты думаешь мне охота клоуна из себя строить: ездить повсюду и людей работать уговаривать, причитать, что жизнь лучше стала. Эту пластинку первые два-три года крутить можно, а потом все равно придется платить по векселям. Так что с выборами вопрос непростой. Надо отвлечь народ. Карнавал ему устроить. Пусть в демократию поиграет. Да и Запад, глядя на игрища, подобреет. Ты думаешь, зачем мы Ельцина на октябрьском Пленуме заклевали? ЕГОР. Честно говоря, до сих пор не пойму. Как-то спонтанно получилось. МИХАИЛ. Спонтанно только птицы галдят. После этого Пленума Борис получил статус обиженного партией. А в народе это все равно, что национальный герой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15