– Не помню, – просто ответила она.
Девушка была так безыскусственна и так красива, что О'Брайен совсем потерял голову и говорил мне:
– А может быть, это действительно она? Может быть, теперь она приняла облик индусской девушки, чтобы обмануть меня? Если она проживет здесь еще несколько дней, я умру. Вся моя философия летит к черту! Как она ответила: «Не помню»… О боже!
Через несколько дней девушка уехала.
Сияющий полдень. На веранду падали не жаркие уже лучи ласкового солнца, заливавшие своим светом яблоки я сладкую алычу на тарелках, золотистые руки Марии и пальцы, гибкие и нежные, как лепестки.
– А ты помнишь тот пикник в Фирозпуре? – заговорила Мария. – Помнишь, как мы безуспешно пытались ловить рыбу, а какой-то чиновник пришел и хотел нас арестовать за то, что мы ловим без разрешения…
– Помню… – ответил я.
– Ведь неплохой был пикник, правда? – Мария поднесла ко рту алычу. – Давай еще раз съездим, только сначала возьми разрешение на рыбную ловлю.
– Мне больше всего запомнился тогда золотой цвет орехов и та ивовая рощица, где даже ручеек кажется уснувшим, а ивы клонятся над водой низко-низко.
– А листья чинар! Они были совсем винного цвета… – мечтательно вспоминает Мария.
– Совсем как твои губы?
– Ребенок! Увидел сладкое и тянешься к нему! – Мария ласково отстранила меня. – Ты совсем не умеешь любить… – Она улыбнулась своей серьезной улыбкой и добавила: – Наверное, поэтому ты мне так нравишься…
Мы долго молчали, я гладил ее загорелую руку.
– После войны я уеду на родину, – наконец, заговорила Мария. – Стану членом социалистической партии и буду вести политическую работу. Одной только игрой на рояле немногого можно добиться… Скорей бы кончилась проклятая война, а потом мы все постараемся сделать так, чтобы не было больше войн. Правда?
– А меня ты возьмешь с собой?
– Конечно! – обрадовалась Мария. – Знаешь, наша деревня в Ломбардии… Там много виноградников, там растет и шелковица, а обочины полей там поросли кустами… К тому времени и мой брат будет на свободе: мы все вместе будем работать в поле, а папу усадим в высокое кресло и дадим ему настоящее итальянское вино… И больше никогда не будет войны!
На следующий день Марию и ее отца снова отправили в концлагерь. Они были арестованы в соответствии с законом о безопасности. В конце концов война есть война, и в такое время не то что трудно, а просто невозможно отличить итальянца-социалиста от итальянца-фашиста. Хотя власти и не сомневались в этих двух лицах, тем не менее осторожность всегда необходима.
На прощанье отец Марии подарил мне одну из тростей своей работы.
– А мне что подарить тебе, шаловливый цыпленок? – с невеселой улыбкой спросила Мария.
– Сыграй для меня «Весеннюю песню», потому что я уверен, весна придет.
Мария играла. Из глаз ее катились слезы, а в музыке звучали песни звонкоголосых птиц, шелестели под ветерком цветущие ветви, радостно перешептывались листья шелковицы, пели соловьи, счастливым смехом заливались женщины и беспечно щебетали дети… Весна, весна, весна…
Слезы лились все сильней, а музыка говорила:
– Весна придет, она придет для всего человечества! Весна придет, твои слезы не напрасны…

1 2 3 4