Это была черная мамба – самое опасное из всех живых существ Африки. Расстояние между нами не превышало трех футов. я не помню, каким образом успел вскинуть ружье и взвести курок: как бы то ни было, это оказалось вовремя. 8-миллиметровая пуля разорвала пополам ядовитую тварь, а я вытер со лба холодный пот.
Впоследствии при сходных обстоятельствах я убил подобным образом около трех десятков змей. Интересно, что выстрелы в этих случаях всегда оказывались абсолютно точными, хотя мне случалось промахнуться по канне с дистанции не больше двухсот метров.
Забыл упомянуть, что с прибытием Хэмминга мы устроили «крестины» нашему толстокожему бэби. его нарекли звучным историческим именем Джумбо. Мы, в качестве крестных, отпраздновали это событие, откупорив бутылку шампанского.
Весть о слоненке быстро разнеслась по окрестным селениям, и множество людей приходило издалека, чтобы посмотреть на него. Временами такой наплыв посетителей немало раздражал меня. Обиднее всего, что никому не приходило в голову захватить с собой горшок с молоком для Джумбо. А молока требовалось много, аппетит у слоненка был отменный. Манкунья не пожелал предоставить нам во временное пользование нескольких дойных коз, но на помощь неожиданно пришел Мерере: он в знак своей дружбы послал мне богато украшенное копье вождя и отличную корову. Это было тем более удивительно, что мы с Мерере, вообще говоря, не были близкими друзьями.
В это время произошел довольно забавный эпизод. Уже несколько дней окрестные селения будоражили слухи о некоем белом человеке, как передавали, греке, ведущем насильственную вербовку рабочих. Обеспокоенные жители, хорошо помнившие арабских работорговцев, обратились ко мне с просьбой защитить их, если возникнет такая необходимость. Разумеется, я обещал сделать все от меня зависящее.
И вот как-то вечером к деревне Ассани подошел «караван» из трех носильщиков, ведомый одним из моих знакомых, неким господином М. Люди были страшно перегружены. когда они устроили лагерь, я отправился в гости, будучи заинтригован – как это М. сумел забраться так далеко, обходясь услугами столь малого числа людей? Выяснилось следующее. Он путешествовал, так сказать, «на перекладных» – шел от деревни к деревни, нанимая по несколько человек только на один переход и выигрывая при этом стоимость прокорма. если никто не соглашался или в селении было слишком мало людей, то М. просто оставлял там большую часть своего багажа, приказывая вождю переправить все в следующий населенный пункт. Туземцы подчинялись, не зная, могу ли они отказаться и какими неприятностями им это грозит. Платил ли М. носильщикам – я не знаю. В общем, передо мной был один из тех господ, которые наносят величайший вред престижу европейца в Африке, подрывая успешную цивилизацию великого континента – и все ражи сиюминутной выгоды.
К моему облегчению, М. говорил по-английски, так что не было нужды объясняться на кисуахили в присутствии слуг. Дружелюбно, но достаточно твердо я объяснил ему, что не потреплю подобных мер «разумной экономии» в окрестностях моего лагеря. М. принял эти слова довольно близко к сердцу, и расстались мы не наилучшим образом. Однако назревавший конфликт неожиданно предотвратил Манкунья, прислав нескольких носильщиков с приказом – сопроводить М. до Утенгуле.
Теперь я отправился к озеру Уссангу-Ньика. Джумбо остался в лагере, получившем отныне название «Тембовилль». Первая остановка произошло у селения Ньямаконгве, где лихорадка снова взялась за меня. Такого приступа не было со времени путешествия в Бангвеоло. Я бредил,. но каким-то необычным образом. Так, однажды ночью я обнаружил себя – вместе с мулом – в насквозь промокшей пижаме посреди густых джунглей; до деревни было, как потом выяснилось, около часа ходьбы. Лонгома описывал события следующим образом: «Господин, ты проснулся среди ночи и велел сворачивать лагерь и заседлать мула, потому что ты отправляешься на охоту. Мы видели, что ты стал „вазиму“ (безумным) и пытались тебя отговорить, но ты повторил приказ и пригрозил нам. Мы испугались и больше не спорили. Когда мула оседлали, ты вскочил на него и, не оборачиваясь, поскакал в лес. Мы побежали следов и скоро увидели, как ты слез, сел под деревом и уснул. Тогда мы осторожно отнесли тебя обратно, в постель.» Слушая все это, я благодарил Бога, что в ту ночь мне под руку не подвернулось ружье – страшно подумать, чего я мог бы натворить. К счастью, такое состояние продолжалось недолго, и через сутки я проснулся совершенно здоровым.
Мула вскоре пришлось вернуть обратно – мы уже находились в области, зараженной мухой цеце. Еще полгода назад граница распространения ужасной мухи проходила в четырех километрах к югу, и в деревнях были большие стада скота. Об этом свидетельствовали краали, теперь уже опустевшие. Раньше считалось, что цеце всегда придерживается одних и тех же определенных районов, так что проявление подобной экспансии было весьма существенным фактом, который следовало учитывать в дальнейшем.
Я перешел в область Яхамеди – плоскую степь, где лишь изредка встречались небольшие пруды, окруженные деревьями. Здесь сухой сезон давно вступил в свои права, Эувфорбии, сумевшие запасти в толстых корнях достаточно влаги, еще зеленели, но трава пожухла, и огромные серые баобабы, первыми скинувшие листву, простирали к жаркому небу извилистые голые ветви. За равной начинался буш.
В Яхамеди я взял двух новых проводников, оказавшихся весьма знающими и надежными людьми. И вот рано утром они нашли свежие следы большого стада слонов. Около четырех часов мы преследовали животных, и когда был сделан привал для завтрака, до них оставалось не больше двух километров. Перекусив, мы тронулись дальше, и вскоре уже можно было расслышать треск веток. Остановив караван, я осторожно пошел в сопровождении оруженосцев. Мы вошли в рощу, и до стада оставалось не более сотни метров. Внезапно один из людей остановился, схватил меня за руку и молча показал вправо. Я увидел, как зашевелились ветки, и показался великолепный слон – он шел к нам.
Подпустив его шагов на тридцать, я разрядил оба ствола. Слон упал на колени, но тут же поднялся, шагнул в сторону и исчез за деревьями. Заметив направление, я побежал наперерез и, дождавшись, когда он появился в открытом месте, послал в него еще несколько пуль. Против ожидания, ни одна из них не стала смертельной. Не пытаясь нападать, слон опять бросился в сторону, и стена кустарников скрыла его от меня. Заросли были слишком густы, и непосредственное преследование стало невозможным. Между тем солнце уже склонялось к западу, и пора было думать об устройстве ночлега. Я опустился на землю, чтобы покурить и дожаться носильщиков. В это время ветерок донес до слонов мой запах, и все стадо, трубя, побежало прочь. Но мне уже было не до охоты – страшно хотелось пить, и усталость брала свое. В голове вертелась лишь одна мысль: хотя бы в калебасах еще осталась вода!
Подошли мои люди. Вода кончилась, но все же ее хватило на вечер. Походную кровать расставили возле колючего куста, вокруг запылали костры носильщиков.
В ту ночь я долго не мог заснуть, прикидывал, куда и насколько далеко ушел раненый слон и ушел ли он вообще. Услышав треск ветки в лесу, я приподнимался и подолгу всматривался в мрак джунглей, а когда заснул, то увидел во сне кошмар, который может примерещиться только охотнику: огромный разъяренный самец идет прямо на меня, я изо всех сил жму на спуск, но ружье отказывает, дает осечку за осечкой! Наконец происходит выстрел, но какой-то слабый, почти беззвучный, и пуля ползет так медленно, что можно увидеть, как она появляется из ствола.
Едва рассвело, мы возобновили погоню. Как ни удивительно, раненый слон двигался вместе со стадом, и след его шел по-прежнему ровно. Я не смог бы отличить его от следов остальных взрослых слонов, но проводники знали свое дело. Проходили часы. Мы миновали цепь прудов – проводники сообщили, что в конце сухого сезона в них сохраняется вода – и теперь шли, окруженные со всех сторон бесчисленными стадами диких животных. Грузные канны, отбежав на сотню метров, останавливались и с любопытством провожали взглядом людей; неторопливо шествовали огромные жирафы, а от ям с водой с шумом разбегались бородавочники.
Вот послышался гром сотен копыт – к водопою приближался большой табун зебр. Увидев караван, они помчались по широкой дуге, огибая нас, и на мгновение остановились. Затем вожак издал пронзительное ржание, зебры развернулись и, перестраиваясь на ходу «поэскадронно», умчались прочь. Я с завистью проводил их глазами – как хорошо было бы снова очутиться в седле!
К моему разочарованию, раненый слон не остался возле прудов, а уходил дальше. Местность стала понижаться к Руахе, и я уже опасался, что он переплыл реку и был таков. Поскольку настроение у людей заметно упало, а исход погони оставался неясным, я застрелил большого лиророгого бубала – так мы, по крайней мере, были обеспечены свежим мясом. Не прошло и десяти минут, как громадная антилопа была разделана, так что на земле остался лишь скелет, шкура и голова. Мы тронулись дальше.
Идти стало трудно. Землю скрывала сухая трава метровой высоты, и мы то и дело спотыкались о кочки или оступались в старые слоновьи следы. И по-прежнему не было никаких признаков того, что нам удастся догнать слона, даже если он не перешел реку, а скрывается где-то в прибрежных тростниковых зарослях.
Удрученный этими мыслями, я так задумался, что чуть не уткнулся в ствол ружья, когда шедший впереди Лонгома резко остановился. Широко улыбаясь, Лонгома показывал куда-то вдаль, и охотничий восторг звенел в его голосе: «Бвана, тембо!» Глянув в указанном направлении, я увидел довольно далеко в голой степи какое-то темное пятно и уверенно ответил: «Вазиму вейи» (ты спятил). Мне легче было представить слона, сидящего за столом в окружном управлении, чем в стоящим открыто и неподвижно среди высохшей равнины, когда рядом река, тростники и джунгли. Я поднес к глазам бинокль – действительно слон!
Отослав носильщиков, я медленно пошел вперед в сопровождении Лонгомы. Мне еще не доводилось охотиться на слона в такой ситуации, и сердце билось, пожалуй, сильнее обычного. На полкилометра вокруг – ни кустика, ни деревца! Если я не убью его первыми выстрелами и он пойдет в атаку, шансы на спасение будут весьма невелики.
Приблизившись на триста метров, мы согнулись, чтобы хоть немного замаскироваться в траве, и продолжали движение чуть ли не на четвереньках. Никогда еще ни один слон не казался мне таким огромным! Когда до животного оставалось не больше ста метров, я попытался сделать снимок, но в видоискателе маленькой английской камеры нельзя было ничего разобрать. Между тем уже миновал полдень, и скоро поднимется ветер. Приходилось спешить – если слон почует нас, картина может резко измениться. Отложив камеру, я поднял ружье, и над равниной прогремели два выстрела. Слон вздрогнул, повернулся и побежал прочь. Выхватив у Лонгомы 9-миллиметровую винтовку, я посылал ему вдогонку пуля за пулей, пока не кончились патроны. Это не произвело никакого видимого эффекта. Пробежав около полукилометра, он остановился в кустах у небольшого пруда. Перезарядив крупнокалиберную двустволку, я пошел следом. Когда до животного осталось не более шестидесяти метров, я тщательно прицелился и разрядил один за другим оба ствола. Отдача вывела меня из равновесия, и я, оступившись, стал погружаться в грязь. В это время слон Взмахнул ушами и неторопливо направился в мою сторону. Положение было критическим. Если продолжать стрельбу, меня засосет болото, если пытаться выкарабкаться – растопчет раненый великан. Но когда нас разделяло уже около двадцати шагов, слон громко застонал и тяжело опустился на землю. Несколько конвульсивных движений хоботом, и он испустил дух.
«Слава Богу!» – вырвалось у меня непроизвольно. Через минуту подоспевший Лонгома помог мне выбраться из трясины.
Я подробно изложил этот эпизод, чтобы читатель мог представить себе запас жизненных сил взрослого слона. Получив восемь крупнокалиберных пуль, он прошел за ночь больше тридцати километров. Два с половиной десятка 9-миллиметровых пуль подействовали на него не больше, чем на лошадь – камушек из рогатки, и только прибавили резвости. И лишь четыре новых попадания из крупнокалиберной винтовки – итого 12 пуль калибра 15 миллиметров! – прервали его жизнь.
В этот вечер мы остановились возле деревни, жители которой давно уже страдали от голода. Узнав, что в двух милях лежит только что убитый слон, они отправились туда целой толпой, включая женщин.
На следующий день мы опять увидели следы, на этот раз целого стада, и пустились в погоню. Следы вели нас по голой, выжженной солнцем саванне. Совершенно неожиданным явилось наличие в этой открытой местности нескольких протянувшихся цепочкой болот; они были сплошь выстланы огромными, ярко-зелеными круглыми листьями водяных лилий. По сверкающему живому паркету сновали стаи болотных курочек, склевывая насекомых. Затем потянулись холмы, населенные колониями скалистых даманов – крупных серых грызунов, похожих не то на кроликов, не то на медвежат. Они перекликались пронзительными голосами, сидя у своих нор. Раньше мне доводилось видеть этих зверьков только в горах Трансвааля.
Вечером мы раскинули лагерь у небольшой рощи. Я велел людям вести себя тихо, не ломать и не рубить сучья для костра, а кидать их в огонь целиком – слоны могли быть поблизости. Сам я углубился в рощу ради одного глубоко личного дела.
«Крах», – донеслось со стороны лагеря. Через несколько секунд громкий треск повторился. Сидя под кустом, я затрясся от злости – ведь этим дурням было ясно сказано: не трещать, не шуметь! И вдруг в полусотне метров от меня в кронах деревьев возникло какое-то движение. Вскоре показался длинный серый хобот, тянувшийся к сочной листве на верхушке.
Раз наверху – хобот, значит внизу – слон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35