Здесь со мной произошел небольшой эпизод, который я теперь вспоминаю с удовольствием, но тогда повергший меня в ярость.
Тропинка, хотя и узкая, была ровно и прямой, так что появилась возможность прокатиться на велосипеде. Вскочив в седло, я нажал на педали и в сопровождении Бобзи неторопливо поехал вперед. Мысли были заняты недавно полученным письмом их Германии, и все привычные инстинкты африканского охотника отступили на второй план. Их приятной задумчивость меня вывело тихое ворчание, перемежавшееся поскуливанием и визгом. Глянув вниз, я увидел, что Бобзи прыгает у колес, всячески стараясь привлечь мое внимание. Умная собачка старалась не зря: в нескольких десятках метров впереди через тропу неторопливо шествовало стадо слонов.
Осторожно притормозив, я соскочил с велосипеда и тут вспомнил, что ружье осталось в караване. В это время справа зашевелились кусты, и два длинных бивня сверкнули на фоне густой зелени. Вслед за первым самцом появился второй; перейдя тропу, они присоединились к стаду.
Ветра не было, и животные пока не обнаружили присутствия врага. Слоны спокойно паслись. Оба самца отошли в сторону и принялись посыпать спины песком. Закончив свой песчаный душ, они во внезапном порыве дружеских чувств переплелись хоботами и теперь стояли рядом, покачиваясь из стороны в сторон и тихонько бурча.
Меня охватило бешенство – оказаться безоружным чуть ли не посреди слоновьего стада, рядом с двумя великолепнейшими самцами! как ни удивительно, в тот миг мысль о собственной беззащитности даже не пришла мне в голову – слоны давно уже стали для меня прежде всего желанной дичью. Я сошел с тропы, и сухая ветка громко хрустнула под ногой. Бурчание разом смолкло, а хоботы поднялись вверх. Видимо, толстокожие почуяли мой запах, но, не видя человека, не очень встревожились. После минутного замешательства старый слон возглавил движение, и все стадо бесшумно и неторопливо скрылось в зарослях.
Успокоившись, я понял, что отсутствие винтовки сослужило мне в данном случае хорошую службу. Мы еще не успели получить разрешение на охоту на территории Государства Конго, и убитый слон мог обернуться штрафом и конфискацией оружия. А будь ружье у меня в руках, я наверняка не сумел бы избежать искушения.
Через день караван достиг Луапулы, которая по справедливости должна была бы считаться второй по длине – после Нила – рекой на Земле. Здесь требуется пояснение. недалеко от озера Танганьика среди болот находят истоки небольшой реки, известной под именем Чамбеши. Вбирая в себя множество ручьев и постепенно расширяясь, она впадает в озеро Бангвеоло и вытекает из него уже под другим названием – Луапула. Становясь все больше и больше, река достигает озера Мверу и опять-таки вытекает из него. Отсюда она несет воды к Атлантике, получив свое третье, всемирно знаменитое имя – Конго.
Переправившись через Луапулу – здесь она уже достигает двухсот пятидесяти метров ширины, и потребовалась целая флотилия каноэ, чтобы перевезти караван – мы решили разделиться. На следующий день Хэмминг с несколькими людьми отправился в форт Розберри, чтобы получить разрешение на охоту для нас обоих, а я с остальными пошел, не торопясь,. к озеру Бангвеоло, где мы собирались устроить лагерь.
Этот отрезок пути доставил мне и моему велосипеду немалые трудности. Местность вокруг была заболочена, и в период дождей слоны обычно пользовались той же дорогой, по которой шел караван. не исключено, что именно толстокожие и проложили ее сотни лет назад – многие караванные пути в Африке идут по старым слоновьим тропам. как бы то ни было, вся дорога представляла собой сплошную цепь ям, и в них одинаково хорошо застревали как ноги носильщиков, так и колеса велосипеда.
Глава XI
На озерах Центральной Африки
Мы достигли Бангвеоло 31 июля 1907 года. Это было первое из великих центральноафриканских озер, увиденных мною.
В последний день пути дорога с каждым часом становилась все хуже – местность была заболоченной, и мы то и дело увязали в грязи. Люди уже совсем выбились из сил, когда впереди замаячила гряда холмов. Болота кончились. Мы прибавили шагу, и вот с вершины холмистой гряды перед нами открылась сверкающая гладь Бангвеоло. Все вздохнули с облегчением, и хотя солнце палило, как прежде, нам показалось, будто от огромного водяного зеркала веет прохладой.
Я подумал о Ливингстоне – как должно было забиться его сердце, когда полвека назад, преодолев бесчисленные опасности, он вышел в эти края, получив наконец доказательство того, что через Центральную Африку протянулась цепь непересыхающих больших озер.
На берегу виднелась деревня, хижины которой отражались в сверкающей спокойно воде. Караван направился к ней. Нас встретил Казома, местный вождь – или, как он себя именовал, султан – представительный мужчина около пятидесяти лет. Он держался спокойно и доброжелательно. Место для лагеря сейчас же нашлось – большая хижина, сооруженная на холме в пяти минутах ходьбы от деревни и служившая местом ночлега путешественникам, выходившим на берег в районе деревни.
Людям требовался отдых после трудного перехода, и несколько дней мы провели в лагере. За это время мы вычистили и починили хижину, построили неподалеку еще одну – для Хэмминга, которого я ждал со дня на день, и завязали первые знакомства. По моей просьбе Казома разослал несколько молодых людей для сбора сведений о слонах. Судя по старым следам, они нередко бродили по берегам озера.
Тем временем я занялся тщательным осмотром своего оружия. После того, как всего ружья были вычищены и смазаны, мне показалось, что боек у 600-го калибра немного стерся. На это можно было бы не обращать внимания, но еще со времен службы в Горной полиции я привык содержать винтовку в идеальном состоянии, а потому заменил боек новым. Увы! Лучшее – враг хорошего, и мне предстояло лишний раз убедиться в справедливости этой поговорки.
Юноши, посланные на разведку, вернулись к вечеру с обнадеживающими известиями, и наутро мы выступили из лагеря. В казанном месте на земле были видны свежие следы крупного слона-самца. Ночью он приходил на водопой к озеру, а перед восходом солнца ушел в заросли.
Уже в дороге я вспомнил, что сегодня пятница. Как и многие другие охотники, я верю в приметы – можно называть это суеверием; во всяком случае, дела, начатые именно в этот день недели, обычно приносили мне одни лишь неприятности. Но возвращаться тоже не хотелось, а увидев следы, я, конечно, позабыл обо все на свете, кроме слонов.
Через полчаса мы оказались в местности, столько же подходящей для охоты, как болото – для верховой езды. Здесь начинались заросли десятифутовой слоновой травы.Велев носильщикам оставаться на месте, мы вошли в узкий проход между зелеными стенами – я, проводник и недавно поступивший ко мне на службу старый охотник по имени Монгоза, из племени авемба.
Видимость упала до полуметра, и приходилось рассчитывать больше на слух, чем на зрение. К счастью, вскоре мы набрели на термитник. Наверное, во всей Африке охотники – белые и черные – бессчетное число раз поминали добром этих трудолюбивых насекомых, сумевших создать такие удобные наблюдательные вышки. Они есть в любом уголке, в саванне и в джунглях, и всегда оказываются кстати.
Взобравшись на термитник, мы увидели слона – до него было около полутора сотен метров. Над травяным морем поднималась лишь спина и голова животного; я оценил его рост примерно в двенадцать футов.
Запомнив направление, мы осторожно двинулись вперед, по ка не подобрались к нему шагов на тридцать. Трава здесь немного реже, и сквозь нее уже смутно виднелись очертания огромного тела. Но в подобных условиях игра света и тени создают такую причудливую картину, что нередко куст или скала выглядят живым существом.
Я сделал еще несколько шагов. Хруст сухих стеблей под ногами казался громче пистолетных выстрелов. Видимо, слон почувствовал что-то подозрительное: хобот быстро поднялся, ловя ветер, и характерное бурчание – признак того, что животное продолжает пастись и ничем не обеспокоено – смолкло. Ждать не имело смысла, и хотя точно прицелиться было невозможно, я рискнул выстрелить. Слон с шумом пустился в бегство: бросившись вперед, я успел разрядить в него второй ствол. Как выяснилось позднее, мной была допущена ошибка, очень частая при стрельбе в высокой траве – охотник непроизвольно поднимает дуло ружья, и пуля уходит выше, чем следует.
Перезарядив винтовку, около десяти минут я шел по следам. крови на земле не было, но участившиеся шаги слона показывали, что он тяжело ранен. Мне не хотелось слишком затягивать охоту в высокой траве, и теперь требовалось сделать верный убойный выстрел. Когда впереди мелькнул огромный темный силуэт, я замер, пытаясь определить направление, которое избрал слон. Хруст и шорох прекратились – он стоял на месте. Стараясь двигаться бесшумно, я для верности описал полукруг и подкрался поближе. От животного меня отделяло не более двадцати шагов, и я надеялся, что выйду к нему с фланга.
Здесь была небольшая прогалинка. еще шаг – и слон передо мной, стоит именно так, как требуется. Внимательно прицелившись, я плавно нажал на спуск.
Послышался резкий металлический щелчок. Осечка! В ту же секунду слон неуловимым мгновенным движением развернулся ко мне: огромные уши определили направление звука с точностью до градуса. хобот взмыл вверх, яростный трубный крик прорезал воздух, и он бросился в сокрушительную атаку.
Выражение «трубный крик» не слишком точно описывает голос разъяренного слона. единственный похожий звук – тот, который издает тяжелый автомобиль, мчавшийся с большой скоростью и резко затормозивший на мокром асфальте. Уже вернувшись в Европу, я не раз по привычке шарахался в сторону, услышав на улице столь знакомый протяжный «громовой визг», чем очень смешил моих знакомых.
Толстые трехметровые стебли на пути слона стлались по земле, как трава под порывом урагана. Два сверкающих белых тарана бивней мчались прямо на меня, и земля дрожала под тяжестью исполинских ног. Выбора не оставалось – вскинув ружье, я выстрелил ему в лоб из второго ствола и отпрыгнул в сторону. Удар силой в восемь с половиной тысяч фунтов не остановил слона, а лишь слегка затормозил его атаку. Не знаю, задел ли он меня ногой или хоботом – скорее всего, нет. Последняя мысль, мелькнувшая в моей голове уже во время падения, была довольно странной: вот так, наверное, чувствует себя человек, попавший под паровоз. Вскочив, я уже не увидел слона, а проследив взглядом за медленно выпрямляющимися стеблями примятой травы, понял, что он свернул вбок. Это означало, что правила игры изменились – из преследователя я стал преследуемым. Описав круг, слон повторит атаку: тонкий слух и прекрасное обоняние помогут ему точно установить, где находится враг. А я не смогу ничего предпринять, пока не увижу, как двух-трех метрах трава со свистом разойдется в стороны и передо мной, закрывая полнеба, вырастет разъяренный колосс. А что, если слон окажется сзади? Успею ли повернуться и выстрелить?
Размышляя над этим любопытным вопросом, я стал перезаряжать ружье – и тут почувствовал, как меня заливает холодная волна страха. В поясе оставался только один патрон.
Удивительное дело! В эту минуту я внезапно осознал, что совершенно не интересуюсь слонами, сыт ими по горло и мечтаю лишь об одном: никогда больше не видеть ни одного толстокожего. Я прямо-таки горел желанием подарить этому слону жизнь. Африка велика – разойдемся каждый своей дорогой, залечивай раны, приятель, и пасись на свободе. Но, похоже, приступ миролюбия охватил меня слишком поздно, и одному из нас не выйти живым из травяных зарослей.
Неподалеку возвышался большой и толстый пень, вселивший в меня некоторый надежды. Этот пень можно использовать в качестве естественного укрепления, и если не отходить от него дальше чем на десять шагов, то я успею добежать и спрятаться за ним, с какой бы стороны не появился слон. Как знать – может быть, даже удастся сделать убойный выстрел.
Послышался шорох, и из травы вылез посеревший от страха Монгоза. Мы оступили к пню, затаились и прислушались. но вокруг было тихо, слишком тихо.
Сильный шум, раздавшийся примерно в сотне метров от нашего укрытия, заставил меня вздрогнуть. Это был топот слона. казалось, он кружится на месте или даже валяется на земле. Я немного воспрянул духом – не исключено, что предыдущие выстрелы оказали наконец свое действие. Напряженно прислушивавшийся Монгоза перевел дыхание и тихо произнес: «Он умирает, бвана».
Скоро звуки смолкли. Прошла минута, другая, вдруг старый охотник прошептал, схватив меня за руку: «нет, он идет сюда». теперь уже и я слышал тяжелые шаги слона. И вот в двадцати шагах кусты раздвинулись, и огромная темная фигура двинулась прямо на нас. Слон, видимо, решил изменить тактику и действовать наверняка. Он шел медленно, тщательно обследуя хоботом пространство вокруг каждого деревца, встречавшегося на пути. Не было сомнения, что через минуту один из нас будет вытащен из-за пня и превратится в кровавое месиво под ногами животного. А тратить последнюю пулю на выстрел в лоб – бесполезно. «Пига, бвана, пига! (Стреляй, господин, стреляй!)», – отчаянно зашептал Монгоза, не понимая, чего я жду. Показав на ружье, я понял один палец, Монгоза, беззвучно ахнув, прижался к пню.
Четырнадцать шагов. Исполин приближался все так же неторопливо, прямо к нашему укрытию, не отклоняясь ни на метр ни вправо, ни влево. Вид слона с близкого расстояния всегда потрясает – а особенно, если известно, что он ищет именно вас.
Двадцать, десять шагов. Я чувствовал, что Монгозу рядом со мной бьет крупная дрожь. Нас обоих уже можно считать покойниками, и на меня напало какое-то оцепенение. Внимательно и равнодушно смотрел я на плывущий над землей вытянутый вперед хобот, на белые бивни, запятнанные кровью, на отвесную стену надвигающегося на нас лба.
Осталось восемь шагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35