Первое предположение Барзани оказалось неверным и имело катастрофические последствия для курдского национального движения. Соединенные Штаты и пальцем не пошевельнули, чтобы помешать шаху предать курдов, когда после Алжирского соглашения 1975 года Багдад настолько умиротворил шаха, что тот лишил курдов своей поддержки. А страх Барзани перед тяжелыми последствиями иракско-советского «медового месяца» полностью оправдался. И снова в ущерб национальным устремлениям курдов.
К весне 1972 года Саддам пришел к заключению, что многочисленные проблемы Баас могут быть разрешены одним ударом — союзом с «неимпериалистической» сверхдержавой, Советским Союзом. В этом решении идеологии почти не было. Несмотря на социализм, провозглашаемый Баас, Саддам никогда всерьез не изучал марксизма-ленинизма, и его отношение к Советскому Союзу всегда было чисто прагматичным. Москва имела возможность решить несколько конфликтов сразу. Это был важный противовес иранской угрозе. Как непосредственный сосед Ирана — граница Ирана и Советского Союза тянется на 1 000 миль — Москва всегда была предметом забот Ирана относительно собственной безопасности. Пока Иран боялся своего гигантского соседа на севере, он не мог угрожать своим меньшим соседям. И только когда этот страх значительно уменьшился в начале 1960-х гг. благодаря улучшению иранско-советских отношений, шах мог уверенно предаться своим агрессивным амбициям относительно Ирака. Создание советско-иракской оси, рассуждал Саддам, поставило бы шаха на место.
Помимо приобретения могущественного союзника, который мог бы улучшить международную репутацию Багдада, Советы могли также поднять военный потенциал Ирака благодаря крупным поставкам оружия. Это, в свою очередь, дало бы возможность Ираку усилить позицию сдерживания против Ирана и, что не менее важно, с новой энергией проводить кампанию против курдов. Кроме того, Москва, казалось, могла способствовать решению некоторых особенно трудных проблем Баас. Отношения Советов с курдами были все еще близкими, это позволило Москве играть роль посредника между Барзани и Саддамом, и, разумеется, она имела большое влияние на Иракскую коммунистическую партию. И последнее по месту, но не по важности: Советский Союз обеспечил Саддаму жизненно важную поддержку для решительного шага, который он обдумывал в то время — национализации иракской нефтяной промышленности. Помня, что за два десятилетия до этого идея национализации нефти привела к острому конфликту между Ираном и Западом, за которым последовало падение иранского правительства, возглавляемого радикальным премьером Мохаммедом Мосаддыком, Саддам не хотел делать этого шага до того, как он защитит Ирак от возможного ответного удара Запада.
Все эти соображения определенно подталкивали Хусейна к более тесному советско-иракскому сближению. К счастью для Саддама, так же думали и в Москве. Отношения Советского Союза с Египтом на глазах ухудшались, поскольку президенту Анвару Садату не нравилось, что СССР пытался помешать его военным приготовлениям против Израиля. И советско-сирийские отношения оставались ненадежными, так как президент Асад Москве не доверял. Так что стратегический союз с одной из самых важных арабских стран в данный момент Советам представлялся крайне желательным. Поэтому после официального визита в Москву Саддама Хусейна в феврале 1972 года советский премьер-министр Алексей Николаевич Косыгин прилетел в Багдад, где 9 апреля был подписан двусторонний Договор о дружбе и сотрудничестве.
Договор, стандартное соглашение между СССР и его союзниками из третьего мира, оговаривал широкомасштабное военное, экономическое, научное и техническое сотрудничество между двумя странами. Он не содержал советской гарантии помощи Ираку в случае войны и даже взаимных консультаций в случае вооруженного нападения на одну из стран или же угрозы такового. Но все же он предусматривал регулярные консультации по международным делам, затрагивающим одну из подписавшихся стран, а также взаимные консультации в случае военного нападения или угрозы миру во всем мире.
Это был второй договор такого рода, подписанный Советским Союзом с ближневосточной страной после второй мировой войны; первый был заключен с Египтом в мае 1971 года. Но тогда как египетский договор инициировался Москвой в отчаянной попытке остановить ухудшение двусторонних отношений, договор с Ираком был замыслен Саддамом и предполагал дальнейший рост и без того теплых отношений. Действительно, вскоре после заключения договора иракские коммунисты были введены в правительство, а через год — в Национальный патриотический фронт, рыхлое образование, созданное режимом в июле 1973 года, чтобы создать видимость демократизации политической системы. Москва ответила давлением на Барзани, чтобы он не расширял своих действий против центрального правительства. Однако более важным для Саддама было то, что заключение договора устранило его последние сомнения относительно национализации иракской нефти.
До 1972 года «Ирак петролеум компани» (ИПК) — консорциум, принадлежащий нескольким западным странам, при сотрудничестве некоторых местных собственников производил всю нефть в Ираке и эффективно контролировал цены и квоты. Такое положение вещей всегда было мучительной занозой для националистов, которые смотрели на это как на своего рода «иностранную оккупацию» иракской экономики. Касем пытался исправить это зло, экспроприировав большинство концессий ИПК и образовав «Ирак Нэшнл Ойл Компани» (ИНОК) для эксплуатации новых месторождений. И все же, поскольку ИПК разрешили использовать существующие мощности, она не слишком пострадала от нововведения Касема, которое имело в основном символическое значение — даже если это был первый реальный вызов западным нефтяным интересам в Ираке.
Другая попытка ущемить ИПК была сделана в декабре 1967 года, когда президент Ареф подписал «Письмо намерений» с Советским Союзом о развитии иракской нефтяной промышленности. Почти через два года, в июне 1969 года, Баас воспользовалась этим соглашением, чтобы заключить несколько «технических» договоров с Советским Союзом о разработке нефтяных месторождений Румайла в южном Ираке, экспроприированных Касемом у западных нефтяных компаний приблизительно за восемь лет до этого. Хотя производство не начиналось до апреля 1972 года, эти договоры говорили о том, что Ирак впервые за все время строил независимую инфраструктуру, хоть и скромную, для производства нефти. Но Саддам не собирался ждать развития собственной нефтяной индустрии наряду с ИПК. 1 июня, обвинив международный консорциум в снижении производства нефти в предшествующие месяцы, Баас национализировала ИПК.
Это на самом деле был революционный шаг национального самоутверждения и блестящий политический ход, которым Саддам очень гордился. Говоря позже об этом чрезвычайно важном событии, он неизменно заявлял, что этот ход был выношен именно им, что лично он принял решение о национализации, несмотря на всеобщую оппозицию этой идее: «Все эксперты и советники предостерегали меня против национализации; никто не выступал в ее пользу. И все же решение было принято ... Если бы я послушал экспертов и советников, если бы я послушал нефтяное министерство, это решение никогда не было бы принято».
Хотя национализация содержала значительный риск и неопределенность и вынуждала правительство ввести режим строгой экономии, сомнительно, так ли трудно было Саддаму плыть против столь сильного течения, как он внушал своим слушателям. Ведь об этом мечтали давно и требовались только подходящие обстоятельства. Как только они были созданы заключением Договора о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом, эта акция казалась более чем естественной. Более того, Саддам тщательно позаботился, чтобы снизить экономический риск, сопровождающий такой шаг, до ничтожного минимума, добившись гарантии, что Москва совершенно окупит национализацию в форме «обязательства заменить потерянный западный рынок для иракской нефти, по крайней мере, пока Ирак не возобновит отношений со своими прежними клиентами», хотя такое обязательство позже не было выполнено полностью.
Национализация еще раз иллюстрирует, как Саддам рассчитывает степень риска. Он был осторожен, но все же достаточно смел в выборе решения. Тщательно взвесив варианты и обеспечив необходимые меры предосторожности, он принял решение вполне обдуманно и быстро и без колебаний устремился к цели. Будучи осмотрительным до последней минуты, Саддам скрыл свои истинные намерения в интервью ливанской газете в начале апреля, когда он очень ловко уклонился от прямого вопроса относительно намерения Ирака национализировать иностранные нефтяные компании.
Блок с Советским Союзом не только проложил дорогу национализации нефти, но и значительно способствовал росту вооруженных сил Ирака. Закупив оружия приблизительно на 1,5 миллиарда долларов в первой половине 1970-х гг., Ирак удвоил боевой потенциал своих наземных сил с 600 танков и 600 боевых машин пехоты (БМП) в 1970 году до 1200 и 1300 соответственно в 1975 году. Рост военно-воздушных сил был не таким впечатляющим — примерно на 10 процентов: с 229 до 245 боевых самолетов. Военный флот за этот период почти не вырос.
Рост вооруженных сил свидетельствовал о внимании правительства к национальной безопасности. Явное пренебрежение флотом (составной части армии, а не независимого формирования) и всепоглощающий интерес к развитию наземных сил подчеркнул в основном оборонительную позицию режима относительно внешнего мира, а именно — серьезную озабоченность курдскими волнениями и необходимость сдерживания двух основных врагов Ирака — Иран и Сирию. Но в свете этих двух важных задач согласие с Москвой не оправдало ожиданий Хусейна. Предложив посредничество между Багдадом и курдами и между Ираком и Ираном, Москва не смогла добиться действенных результатов. Обеспокоенные улучшением советско-иракских отношений, Соединенные Штаты и Иран усилили свою поддержку курдскому мятежу. Это, в свою очередь, сделало Барзани непокорным как никогда. Он отверг предложение Саддама вступить в Национальный патриотический фронт, обвинил правительство в том, что оно не выполняет обязательств по Мартовскому манифесту, и возобновил партизанскую войну против иракских войск в Курдистане. Национализация нефти особенно разозлила Барзани, который рассматривал этот шаг как вопиющее нарушение манифеста, направленное на то, чтобы лишить курдов их права на богатую нефтью область Киркук. Таким образом, ничто не помешало ему ударить Хусейна по самому чувствительному месту.
— Курдская территория богата нефтью, — заявил Барзани, — и это наша территория. Она наша, и, следовательно, если мы ее занимаем, это не акт агрессии.
Посыпая соль на раны Саддама, он не преминул уточнить в интервью «Вашингтон пост» летом 1973 года, что он намерен сделать с нефтяными месторождениями Киркука, как только они будут возвращены «законным владельцам»: «Мы готовы сделать то, чего захочет Америка, если Америка защитит нас от волков. Если бы защита была достаточно надежной, мы могли бы контролировать Киркукское месторождение и отдать его в эксплуатацию американской компании».
Хусейну эти заявления продемонстрировали, что действительной целью Барзани была не автономия; что курдский лидер стремился к независимому государству, которое было бы связано с заклятыми врагами Ирака — Ираном, Израилем и Соединенными Штатами. Такой грозной перспективы совершенно нельзя было допустить, и Хусейн не преминул объявить о своей решимости воспрепятствовать распаду Ирака.
— Нам следует понять, — сказал он, — что наша страна навсегда останется в своих теперешних географических границах.
Почти десятилетием позже тот же самый страх, в конце концов, заставит Хусейна, уже президента, решительно вторгнуться в Иран. В начале 1970-х гг., будучи слишком слабым для того, чтобы хотя бы думать об этом, он прибегнул к политике «кнута и пряника», соединяя постоянные усилия по подавлению вновь разгоревшегося курдского восстания с заявлениями о готовности политического решения, адресованными главным образом шаху Ирана, главному стороннику курдов.
Среди нарастающих столкновений в Курдистане, прерванных коротким затишьем во время войны Судного дня в октябре 1973 года и организованного ООН прекращения огня весной 1974 года, обе стороны выдвинули несколько компромиссных решений, но так и не договорились. Детальный план курдской автономии, представленный в марте 1973 года, был яростно отвергнут, так же как и правительственная схема, обнародованная через шесть месяцев. Переговоры между КДП и правительством, возобновленные в январе 1974 года, быстро зашли в тупик. В марте Саддам объявил ультиматум курдам, по которому они должны были принять правительственный план автономии, согласованный в 1970 году, но ультиматум был отвергнут Барзани, который вместо этого потребовал расширения автономной территории, предлагаемой режимом. 11 марта 1974 года, ровно через четыре года после Мартовского манифеста, правительственный план автономии был осуществлен в одностороннем порядке.
Для курдов это было доказательством того, что сбываются их худшие опасения. В тот же день, когда был принят Закон об автономии, курдские министры, сторонники Барзани, вышли из кабинета, и КДП, отвергнув новый закон, приготовилась к полномасштабной конфронтации с режимом Баас. Взрыв произошел очень быстро, и хотя Барзани не пользовался безоговорочной поддержкой всего курдского населения, вскоре регион был охвачен пламенем.
Сначала иракские войска достигли некоторого успеха, но к осени 1974 года они были остановлены. Иракская армия не смогла перерезать курдские каналы снабжения с Ираном (и Сирией, которая тоже оказывала курдам материальную помощь) и столкнулась с партизанами Барзани, хорошо оснащенными, вооруженными тяжелой артиллерией и ракетами «земля — воздух».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50