Но тут Хаверман ввалился сам. У него еще хватило самообладания, чтобы вежливо поздороваться с Крези Иглом, потом он упал на стул и сложил руки на животе: знак того, что он хотел успокоиться. Его белая рубашка под мышками пропотела.— Нахал, а?— Кто? — спросил слепой.— Джо Кинг был у меня.— Что он вам преподнес?Мистер Хаверман буквально в мгновение привел свои смятенные мысли и чувства в достойный службы порядок.— Программу предоставления работы. — Хаверман облизал сухие губы. — И именно Джо Кинг. Я ему сказал, что он может начать на фабрике рыболовных крючков хоть завтра, если он хочет. Но дело не в том, что ему надо работать; дело в том, чтобы наделать нам хлопот. Он по профессии, так сказать, индеец прерий.— Что же он предлагает?Мистер Хаверман уставился на слепого ошеломленно, даже, может быть, неприязненно.— Я, пожалуй, не могу этого точно объяснить. Я, собственно, ждал, что он в любой момент достанет кольт или нож или еще какой-нибудь неуместный предмет. Он говорил о разведении лошадей, о бекинг хорсах Бекинг хорс (англ.) — брыкающаяся лошадь; лошади, специально дрессируемые для родео, одним из номеров которого является всадник на брыкающейся лошади.

он говорил. Что же, пожалуйста, у его отца есть на ранчо земля, он может начать… если он хочет работать.— Вы купите племенных лошадей?— Для него? Нет. Мы поддерживали семейство Бут, и успешно… но уж не дорогих бекинг хорсов, а полезный и имеющий спрос крупный рогатый скот, прежде всего черный скот, этот выносливее. Вообще надо бы как-нибудь доставить парня в больницу и проверить его душевное состояние. Эти глаза! Он не совсем нормальный. Ваша жена ведь работает в больнице, мистер Крези Игл. Не поговорит ли она с врачами?— Здравоохранение не работает больше полицейскими методами.— В данном случае, пожалуй, жаль.— Придет Джо Кинг еще раз, мистер Хаверман?— Ко мне — вряд ли. Но я посоветовал ему, если он хочет непременно разводить животных, заняться кроликами. Фабрика рыболовных крючков была бы, разумеется, лучше. Между прочим, его надо бы проконтролировать. Хотя бы в течение дня.Кэт Карсон посмотрела на часы.— Нам надо идти завтракать, уже половина первого. Пойдете с нами, Эд?— Благодарю.Слепой вместе с ними вышел в палисадник, дошел до скамьи, которая тут стояла. Он попрощался и сел в тени деревьев. Юноша-индеец, ученик садовника, поливал газон. Для улицы агентуры еще хватало в глубокой скважине воды, хотя земля под голубым небом высохла, как в сушильной камере. Юноша хотел тоже сделать перерыв на обед, однако, когда увидел, что слепой сел, он принялся выпалывать сорную траву. Эд Крези Игл жевал кусок сухого хлеба, это был его любимейший ленч. В кроне дерева над скамьей чистила перья птица.Юноша остановился перед кучкой сорняков.— Что нового? — спросил его Крези Игл.— Ни-и-чего.Значит, что-то было. Ну конечно же, что-то было. Паренек видел Джо Кинга. Возможно, он позавидовал его белой рубашке и ковбойской шляпе, а может быть, еще и тому, что у того подходящая для джинсов фигура. Садовник был маленький, незаметный и старательный. Эд знал это.— Когда женишься? — спросил он его.— Отец не соглашается. Он считает, что я намного моложе невесты, школу не окончил, обучение не закончил, а Лаура имеет лучшую перспективу. С тех пор как она стала здесь секретаршей.— Что же говорит она сама?— То, что и все девушки.— Идете вы завтра на танцы?— Она хочет твист, а я не могу. Завтра, так или иначе, не иду…— Почему?— Джо Кинг снова тут.— Тогда, значит, драка?— Наверняка.— Разве вы уже не мужчины, чтобы впятером или вдесятером объединиться против него?— У него тоже есть друзья. Да он и в одиночку с пятью может померяться силами. Он не постесняется и нож в дело пустить.Птица в кроне дерева устроила себе полуденный перерыв. Улица лежала пустынной. Только припаркованные автомобили напоминали о том, что в домах живут люди.— Стоунхорн был здесь на машине?— Он пришел пешком. Как он добрался сюда из Нью-Сити, кто знает? Если у него есть автомобиль или лошадь, он это нам не покажет.— Почему не покажет?— Потому что он, наверное, больше не хочет находиться здесь… завтра, послезавтра.— Почему не захочет?— Спросите Гарольда Бута, мистер Крези Игл. Он может вам сказать… чего он боится.Улица зашевелилась. Служащие пошли к автомобилям, чтобы от своих домов проехать несколько метров назад к конторам. Некоторые автомобили только поменяли сторону улицы.Ученик садовника огляделся и не стал больше делиться своими мыслями.На пятницу больше не было назначено судебных заседаний, но Эд хотел подготовиться для слушания дел на следующей неделе. Осторожной, ощупывающей походкой слепой двинулся в путь к маленькому зданию суда.Хаверман подбежал к нему:— Может быть, вас подвезти, мистер Крези Игл? Ваша машина не тут?— Спасибо, машина тут, но я пройду эти несколько шагов…Хаверман покачал головой и отправился в свою служебную комнату.В узкой комнатке, которую Крези Игл сам выбрал себе для работы, он нашел Рунцельмана и посетителя, с шумом поднявшегося со стула.— Гарольд Бут, — представился тот.— А, хорошо.Слепой сел. Гарольд не стал снова садиться.— Что скажешь?— Так, ничего особенного.Гарольд был ростом метр восемьдесят пять. И он был не только широкоплеч, но и обладал соответствующим голосом. Слепой мог легко представить его портрет. От него пахло лошадьми, коровами и кожей.— Но ведь есть что-то такое, из-за чего ты пришел ко мне?— Да. — Это «да» прозвучало смущенно; Гарольд мял в руках свою ковбойскую шляпу. — Наверное, они вас этим не побеспокоили, шеф Крези Игл, но если…— Тогда что?..— Я не боюсь. Это все глупая болтовня.— Чего же такому парню, как ты, бояться?— Вот именно. — Гарольд вздохнул. — Мне безразлично, кто тут околачивается в резервации. Я не хотел бы только, чтобы он надоедал Квини. Тогда я вступлюсь.— Квини? Квини среди его тинеджер?Гарольд слегка усмехнулся:— Да, это так.Слепой слышал, как Гарольд теребил свой кожаный жилет, застегивал, расстегивал, снова застегивал. Он только не мог видеть, что у Гарольда на серебряной цепочке в медальоне был портрет.— И что мне надо делать, Гарольд?— Ничего. Поэтому я и пришел. Я не собираюсь ничего предпринимать. Я не пойду ни на танцы, ни на выпивку. Я останусь на нашем ранчо, там он не появится. Или я навещу родителей Квини. Она приедет теперь на каникулах домой.— И у родителей Квини вы тогда столкнетесь?— Вряд ли. Отец не пустит его в дом.— Где же вы трое познакомились?— Мы учились когда-то в одной школе… Квини была еще маленькой девочкой, вот.— Не она ли учится теперь в художественной школе?— Совершенно верно. Но на каникулы она приезжает домой. В будущем году она станет бакалавром Бакалавр — здесь — окончивший среднюю школу с правом поступления в университет.

. Наконец-то. — Это «наконец-то» прозвучало неприязненно.— Разве это нехорошо, что она так долго учится?— Смотря какие обстоятельства. Она могла бы учиться у моих родителей всему, что надо знать и уметь женщине на ранчо.Затаенная улыбка тронула уголки рта слепого.— Она выросла на ранчо отца. Ей будет нетрудно справиться и на большем.— Я тоже так думаю. Но говорят, что кто в художественной школе…— Что?— Что они там нехорошо воспитываются. Так много художников в одном месте, шеф Крези Игл, ну что тут может происходить хорошего? Целый год она мне ничего не писала. В школе нет порядка. Какого же можно добиться порядка, если и дакоты, и сиксики, и хопи, и навахи, и апачи, и пимы, и неизвестно, кто там еще, вертятся в одном доме? Тут уж нет никаких приличных правил, — все быстрее и ревностнее говорил Гарольд. — И я, значит, пришел просить вас, шеф Крези Игл…— Я всего-навсего человек, и никакой я не шеф. Я не могу витать над Квини, как ангел-хранитель. Она уже должна сама за себя постоять.— В конце-концов, она все же еще девушка. Не можете ли вы поговорить с ее отцом, чтобы он теперь оставил Квини у себя, и мы справим свадьбу? Вас отец послушает.— Нет, Гарольд, я не буду с ним говорить. Я не за то, чтобы за год до окончания оторвать индейскую девушку от школы. Имя Квини мне стало известно, потому что она очень хорошая ученица и способная молодая художница. Мы можем гордиться ею. Она должна быть примером для других индейских девушек.— В чем пример — это же зависит от обстоятельств.— Ты так мало в нее веришь?— Молодым парням я не верю… и вообще… у нее тоже было раз… — Гарольд прервался и плюнул.— Здесь не плюют, Гарольд Бут. Это ты можешь делать на своем ранчо, но не здесь, в суде.— Извините, — пробормотал молодой человек. — Но я считаю, что мне сейчас время жениться. Мне двадцать пять. И это касается не только девушки, и мало ли что она хочет. Я могу найти и другую. Работы на ранчо становится слишком много, и отец торопит.— Это твоя забота, Гарольд Бут. Не хотите ли вы взять кого-нибудь на помощь? Многие ищут работу.— За чужие руки мы не можем платить: это не оправдает ранчо здесь, на плохой земле. Семья должна работать. Но это моя забота, шеф Крези Игл, вы правы.Гарольд опять заговорил спокойно и обнадеженно:— Квини приедет домой, будет видно, и все утрясется. Она сможет меня выслушать, выслушать отца и подумать. Спасибо, шеф Крези Игл.— Будь здоров, Гарольд!Когда Гарольд Бут оставил комнату, слепой судья еще раз обдумал весь разговор.— Рунцельман, — спросил он наконец, — Гарольд всегда такой рассудительный?— Он никогда еще не был рассудительным, Эд. Его мать принесла в качестве приданого кое-какие деньги; Буты заарендовали большое ранчо. Гарольд — младший и любимец родителей. Он был одним из лучших учеников, учителя хорошо относились к нему, и он стал веселым ковбоем и видным парнем. Он привык к тому, что все ему в жизни удается. Девушки без ума от него.— Квини уже давно его любовь?— Так говорят.— Что он там искал в своей жилетке?— Он носит медальон на серебряной цепочке. Наверное, ее портрет.— Что же тебе не нравится в нем?— Я не знаю. Но то, что он говорил и как он это говорил, — не идет ему. Я думаю, что это его кто-то научил.— Кто?— Этого я не знаю.— Подозреваешь кого-нибудь?— Да. Но этого я не могу сказать, потому что не в состоянии доказать. КВИНИ Терморегулятор работал, и в помещении художественной школы сохранялось то постоянное умеренное тепло, к неестественности которого Квини уже привыкла.Она проснулась, но снаружи было еще темно. Фонтан, на который она могла смотреть из кровати, был выключен. В деревьях шумел ночной ветер. Квини слышала это, хотя окна оставались закрытыми. Она открыла глаза, и мысли ее витали между мечтами и непреложной явью.Минувшим вечером сеньор-класс праздновал день бакалавра Сеньор-класс (от лат. senior — старший) — выпускной класс; день бакалавра — выпускной праздник.

. Присутствовали ученики и ученицы одиннадцатого класса. Перед Квини снова проходили эти события. Будущим летом ей и самой предстоит быть среди тех, кто будет держать экзамены и расставаться со школой. Тогда и она сможет надеть широкую мантию и шапочку с четырьмя углами, которые согласно древней магической символике напоминают о четырех сторонах света.«Наши предки, — говорил классный оратор, — смотрели на Луну и Солнце, на воду и землю. У них они учились их тайнам и их искусству. У нас есть учителя. Мы учились. Мы будем продолжать учиться. Но если мы забудем, что мы индейцы, наше искусство станет пустым, наши руки потеряют твердость, наши глаза — остроту. Поэтому не забывайте ваших отцов и матерей, не забывайте Луну и ветер, не забывайте земли и родников. Вы должны знать, откуда вы черпаете свою силу. Я сказал».За окном шумел в вершинах ветер. Гнетущая духота ночи отступала перед надвигающимся циклоном.До полуночи продолжалось веселье, танцы. Болтали родичи и друзья, прибывшие на выпускной вечер. То там, то сям всплакивал, засыпая, маленький ребенок. Семьи забрали с собой всех — старых и малых: кому же дома о них печься и не могли же матери отказаться от этого праздника своих детей. Но сейчас, незадолго до утреннего рассвета, вокруг парка и зданий художественной школы было тихо. Большая часть гостей на своих автомобилях или автобусах уже покинула маленький городок на юге. Квини мечтала с открытыми глазами.Вечером она приняла два решения, и оба, чем больше она о них размышляла, казались ей правильными.Она не продала портрета. Этого портрета она не продала. Человек, который хотел его заполучить, был коммерсантом. Но человеком Тайны он не был. Она не могла отдать ему портрет. Ни за что.Ему довольно и той картины, на которой бросается в глаза щит на красном фоне. Он щедро заплатил. Индейские художники по экспрессии и технике необыкновенно рано созревают. Может быть, покупатель надеется, что высокой ценой за первую он приобрел себе моральное право на приобретение второй картины? Но нет.Тачина сказала — нет.Возможно, Квини бы и уступила. Но этот портрет — вторая картина, которая снова расскажет белым мужчинам и женщинам о красоте старого индейского искусства, — был написан не Квини. Эта вторая была картиной Тачины, скрывающейся в Квини. Тачиной, о которой учителя ничего не знали.Я приказываю своему лицу стать маской.Мои чувства ранимы. Они должны оставаться скрытыми.Это двустишие было напечатано, но Квини не признавалась, что оно порождено ею. Она выклеила его на листок печатными буквами и этот листок подкинула Конни. И Конни показалось, что это сделано им. Он даже готов был поставить под стихом свое имя, хотя учителя полагали, что все его тайны на поверхности, в его восприятии, с которым он не в ладах. Квини улыбнулась.Или мужчины глупы?Или художники тщеславны?Портрет с открытыми руками она не продала. Учитель заметил, что это набросок, эскиз. Она кивнула и не только пеленой молчания окутала эти руки. Она вуаль тайны накинула на эту картину, вуаль, согласно мифам, на которых она была воспитана, скрывающую и защищающую все то, что находилось в соприкосновении со святой тайной. Учитель не скрывал своего удивления. «Своеобразно, — услышала она его голос, — в высшей степени оригинально. Соединение двух различных техник:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65