Думается мне, что наша милая девочка так и осталась несмелой. Тому есть причины. Тебе пока что не понять их. Олли, но это серьезные, важные причины.
— Ты хочешь сказать. Гэйб, — спросила с бессовестной прямотой Олли, — что ей стыдно, что она убежала со своим милым?
Быстрота, с которой дети постигают вещи, не предназначенные для их понимания, приводила в замешательство и более опытных знатоков человеческой натуры, чем Гэбриель. Что до него, то, как бы лишившись враз дара речи, он лишь растерянно взирал на маленькую фигурку, примостившуюся рядом.
— Так что же ты предпринял, Гэбриель? Рассказывай дальше, — нетерпеливо сказала Олли.
Гэбриель испустил протяжный вздох.
— Важные причины, из-за которых Грейс осталась несмелой, касаются имущества наших покойных родителей, — веско заявил он, не удостаивая ответом низменное предположение, Олли. — Вот я и решил, что будет лучше, если она услышит первое слово привета от меня, а не от постороннего человека. Я знал, что она больше не живет в Калифорнии, иначе ей непременно попались бы на глаза объявления, что я напечатал пять лет тому назад. Что же я сделал? В Нью-Йорке издается газета под названием «Герольд». В этой газете есть раздел, в котором помещают объявления, специально предназначенные для людей, которые почему-нибудь потерялись или невесть куда уехали. Отец обращается к пропавшему сыну, муж к жене, брат к сестре…
— Девушка — к своему милому, — живо добавила Олли. — Я все про это знаю.
Гэбриель умолк, еще раз лишившись дара речи.
— Ну, конечно, — сказала Олли. — Под заголовком: «Личные объявления». Мне кое-что рассказывали об этом, Гэйб. Девушки выискивают там себе женихов.
Гэбриель воззрился вверх, на сияющую небесную твердь. Она не померкла, не рассыпалась на части. Страх охватил его. Есть ли смысл вести беседу дальше? О чем бы ни взялся он рассказывать этому ужасному ребенку — собственной своей сестре, — обо всем она знает заранее и много больше его.
— Значит, составил я «личное объявление», — продолжал он, решив все же довести начатое дело до конца, — вот в таком виде.
Он помолчал, покопался в жилетном кармане, вытащил в несколько раз сложенную и уже порядком обветшавшую газетную вырезку, с осторожностью развернул ее и стал читать не спеша, с тем особым, отчасти снисходительным, отчасти сконфуженным видом, с которым животные из породы homo sapiens почему-то считают нужным исполнять свои литературные произведения.
— »Если Г.К. пожелает сообщить о себе любящим и тоскующим друзьям, то очень порадует тем старого Гэйба. Я приеду повидаться с ней, и Олли тоже с радостью обнимет ее. Если Г.К. больна или не хочет приехать, пусть напишет Г.К. Г.К. здоров, как всегда, Олли тоже здорова. Все в порядке. Адрес Г.К. Гнилая Лощина в Калифорнии. Если адрес переменится — сообщим».
— Прочитай еще раз, — попросила Олли.
Гэбриель с готовностью исполнил ее просьбу.
— А не получилось ли здесь путаницы с этими Г.К.? — спросила практически мыслящая Олли.
— Только не для Грейс! — живо возразил Гэбриель. — Жюли задала мне такой же вопрос, когда я прочитал ей объявление. Но я ответил ей то же, что и тебе: Грейс во всем разберется. Она-то ведь знает, что у нас с ней одинаковые инициалы. А если посторонним людям что и непонятно, беды в том нет. Потому ведь и называются эти объявления «личными». Так или иначе, Олли, — добавил Гэбриель, таинственно понижая голос и придвигаясь поближе к сестре, — она поняла. Я получил ответ.
— От Грейс? — спросила Олли.
— Нет! — ответил Гэбриель с легким замешательством. — Не вполне. Но все-таки ответ. — Он вытащил из-за пазухи маленький замшевый мешочек, в котором старатели обычно носят золотой песок, и извлек оттуда драгоценную бумажку. — Читай, — сказал он Олли, отвернувшись в сторону.
Схватив газетную вырезку, Олли прочитала вслух:
— »Г.К., не ищи того, кто пропал и не вернется. Лучше думай о том, что дома. Будь счастлив. Ф.Э.».
Олли перевернула вырезку и оглядела ее с оборота.
— И это все? — спросила она, повышая голос. Ее розовые щечки заалели от негодования.
— Все, — ответил Гэбриель. — Коротко и скромно, как я и ждал от Грейс.
— А по-моему, подло! — сказала Олли, ударяя себя загорелым кулачком по коленке. — Так я и скажу этому Ф.Э. — Филипу Эшли, — если когда-нибудь повстречаю его.
Гэбриель не спеша протянул руку, чтобы забрать у Олли газетную вырезку; по лицу его прошло странное выражение, совсем не вязавшееся с привычным спокойствием и добродушием.
— Потому-то я и решил ехать, — сказал он.
— Ехать? — повторила за ним Олли.
— Да, в Восточные штаты, в Нью-Йорк, — ответил Гэбриель. — Вместе с Жюли. Жюли считает, что такой важный господин, как он, непременно должен жить в Нью-Йорке. А она толковая женщина, Олли, хотя и на другой манер, чем ты, — добавил Гэбриель извиняющимся тоном. — Потому я и затеял разговор с тобой, Олли. Только две вещи на свете могут разлучить нас, голубка; мой долг по отношению к Грейси и мой долг по отношению к тебе. Понятное дело, если ты будешь ездить со мной по белому свету, ты не сможешь получить образование. И вот я решил оставить тебя в Сакраменто, отдать в самый лучший тамошний пансион, пока я не вернусь назад. Ты слышишь, что я говорю, голубка?
— Да, — сказала Олли, глядя на брата своими светлыми глазками.
— Ты не должна там беспокоиться обо мне. А еще лучше будет, если ты вообще позабудешь и про Лощину, и про всех здешних знакомцев. Ты должна вырасти настоящей леди; братец Гейб добьется этого во что бы то ни стало. И тогда, Олли, я скажу этому молодцу: «Не судите нашу семью по мне; мужчины в нашем семействе больше берут, как говорится, ростом и не могут вам соответствовать в других отношениях. — Тут Гэбриель провел рукой по своим русым кудрям. — Но в Калифорнии, в пансионе, у нас имеется маленькая леди, в точности такая, какой была бы и Грейс, если бы мы дали ей вовремя образование. Попробуйте-ка побеседовать с ней; она задаст вам жару». Тут я привожу тебя и надеюсь, Олли, что ты сумеешь показать ему свои знания и по грамматике, и по арифметике, ну и по астрономии, конечно.
— Но зачем нам искать Грейс, если она говорит, что никогда не вернется? — сухо спросила Олли.
— »Личные объявления», Олли, нельзя толковать слово в слово. Их надо решать, как загадки или — как их еще называют? — головоломки. Вот написано: «Г.К. никогда к вам не вернется». А может, она теперь уже совсем не Г.К.? Понимаешь, что я хочу сказать?
— Вышла замуж? — спросила Олли, захлопав в ладоши.
— Вполне возможно, — сказал Гэбриель, слегка краснея. — Вот оно в чем дело.
— А что, если объявление совсем не от Грейс?
Гэбриель был озадачен.
— Жюли говорит, что от Грейс… — неуверенно сказал он.
Олли приняла этот довод с некоторым сомнением.
— Ну, а что значит: «Думай о том, что дона»?
— Яснее ясного! — живо откликнулся Гэбриель. — «Думай о малютке Олли, разве она не с тобой?» Вылитая Грейс, всегда заботится о других!
— Хорошо! — сказала Олли. — Я согласна остаться одна, чтобы ты мог уехать. Но ты-то как проживешь без меня?
Гэбриель ничего не ответил на этот вопрос. Лучи заходящего солнца угодили ему прямо в глаза и, как видно, совсем ослепили его, потому что он поспешил укрыться от них, прижавшись лицом к вьющимся кудрям Олли. Помолчав, он сказал:
— Хочешь, я скажу тебе, Олли, почему я люблю эту старую хижину и эту печную трубу?
— Почему? — спросила Олли. От лучей заходящего солнца у нее тоже что-то приключилось с глазами, и она с готовностью отвернулась, чтобы еще раз взглянуть на старую хижину.
— Не потому, что мы столько времени прожили здесь с тобой вдвоем; об этом надо позабыть и никогда больше не вспоминать. А потому, Олли, что здесь впервые я стал копать землю и нашел первое золото. А из породы я построил эту печную трубу. Люди думают, что я начал старательствовать там, на склоне, где я нашел серебряную жилу. А ведь это не так. И мне сдается иногда, Олли, что от первой моей удачи я получил больше радости и счастья, чем когда-либо получу от той, новой жилы. Ну, пошли домой, Олли! Жюли, наверное, уже тревожится, куда ты запропастилась. Вон какой-то чужой человек идет по дороге, увидит нас вдвоем, а у меня и вид совсем неподходящий, чтобы сопровождать такую юную леди. Впрочем, беда не велика: откуда ему знать, что мы с тобой родственники? Пошли домой!
Несмотря на все предосторожности и спешку Гэбриеля, им не удалось спастись от незнакомца; тот спускался вниз по тропе, ведшей с перевала в лощину, и свернул прямо к ним навстречу, как видно намереваясь о чем-то их спросить. Гэбриель вынужден был остановиться; он взял Олли за руку, чтобы подбодрить ее.
— Не укажете ли вы мне, как пройти в гостиницу? — вежливо осведомился незнакомец. — Если не ошибаюсь, она называется «Великий Конрой».
Подобная личность в любое время вызвала бы законное опасение и протест у каждого обитателя Гнилой Лощины, в том числе и у Гэбриеля. В данный же момент незнакомец произвел на него особенно неблагоприятное впечатление. Он был щегольски одет и обут, хоть и по какой-то давно прошедшей и исчезнувшей моде. Мало того, у незнакомца из-под застегнутого на все пуговицы сюртука виднелась белоснежная гофрированная манишка. Обращаясь к Гэбриелю, он прикоснулся рукой к черному цилиндру, который обычай здешних мест разрешал носить только священнослужителям и профессиональным игрокам. Отметим и то, что не успел незнакомец произнести название отеля, как ручка Олли, покоившаяся в руке Гэбриеля, воинственно сжалась.
— Ступайте по тропе до подножия холма, а там упретесь в Главную улицу; она доведет вас до отеля. Я сам охотно пошел бы с вами, но, к сожалению, занят, — ответил Гэбриель, мобилизуя всю свою светскость и изобретательность и при каждом слове слегка пощипывая Олли за руку. — Друзья этой молодой леди наняли меня, чтобы я проводил ее домой, а родители у нее такие злыдни, что, если я опоздаю даже на минутку, мне здорово от них влетит. Не правда ли, мисс? Прошу прощения!
Не дав Олли опомниться и произнести хоть слово, он поспешил увлечь ее в тень вечнозеленых сосен на холме Конроя.
2. ПОСТОЯЛЬЦЫ В «ВЕЛИКОМ КОНРОЕ»
Отель «Великий Конрой» был новехонек и сравнительно чист, что составляло немаловажное его достоинство. Ароматы минувших обедов, былых ужинов и давно позабытых завтраков еще не успели воцариться в его холлах и коридорах. Свежеобитая мебель в свежеоклеенных номерах не хранила памяти о съехавших постояльцах. Все дышало уютом и нетронутостью; и даже шумливая возня миссис Маркл и Сол компенсировалась тонкой обходительностью специально выписанного бармена и кельнера-ирландца. Только с немногими прежними завсегдатаями заведения упомянутые нами почтенные дамы общались с обычной своей безыскусственной простотой. Нужно сказать, что просторный холл, ошеломлявший посетителя зеркалами в позолоченных рамах и красными плюшевыми диванами, действовал несколько охлаждающе на принятые в Гнилой Лощине пылкие излияния чувств и гейзеры красноречия, но в отеле имелась маленькая гостиная, куда вдова и ее верная помощница приглашали иногда избранных посетителей. Среди фаворитов, допускаемых в это святилище, числился и адвокат Максуэлл. Он был вдов, к тому же известен своим циническим недоверием к прекрасному полу; эти обстоятельства служили как бы вызовом для обеих дам и — одновременно — постоянным источником опасности для самого адвоката.
Миссис Маркл отлично знала, конечно, что миссис Конрой — клиентка адвоката Максуэлла и что, как раз направляясь к нему, она попала в катастрофу, которая привела к ее встрече с Гэбриелем, Чего миссис Маркл не знала — хоть и крайне желала узнать, — это были ли Гэбриель и миссис Конрой знакомы прежде. Максуэлл сказал ей, что, насколько ему известно, они никогда раньше не виделись и встретились совершенно случайно. Доверяя миссис Маркл эти сведения, адвокат не нарушал профессиональной тайны; нет оснований полагать, что он нарушил ее и в чем-либо другом. Он лишь разъяснил, что госпожа Деварджес обратилась к нему по поводу некой земельной собственности. Сообщая об этом, он допустил небольшую оговорку и назвал госпожу Деварджес «Грейс Конрой». Миссис Маркл тут же насторожилась.
— То есть миссис Конрой, — поспешно поправился адвокат.
— Грейс, это его исчезнувшая сестра, так ведь?
— Да, — безмятежно подтвердил Максуэлл, — я думаю, он вам не раз о ней рассказывал.
— Нет, — откровенно призналась миссис Маркл, — мы больше беседовали на общие темы; но по тому, что я знаю от Олли, — это единственная женщина, которую он когда-либо любил.
Адвокат Максуэлл, который, памятуя свою примечательную беседу с Гэбриелем о миссис Маркл, поглядывал на нее с лукавством, вдруг посерьезнел.
— Теперь вы убедились, я полагаю, — сказал он несколько более торжественно, чем намеревался, — что супруга вытеснила из его сердца пропавшую сестру.
— Ни за что не соглашусь! — живо возразила миссис Маркл. — Продувная расчетливая бабенка!
— Боюсь, что вы несправедливы к ней, — сказал Максуэлл, смахивая с губ улыбку своим характерным жестом, — впрочем, где это видано, чтобы две хорошенькие и неглупые женщины восхищались одна другой? Уж не знаю, какие у вас основания считать ее расчетливой! — добавил адвокат, снова возвращаясь к серьезному тону.
— Как? А ее замужество? — простодушно воскликнула миссис Маркл. — Поглядите на этого тюфяка, на этого рохлю! Да разве женится такой человек добровольно, если не взять его в оборот? Как вы думаете?
В словах миссис Маркл прозвучала неподдельная обида; и даже такой философ, как юрист Максуэлл, не смог утешиться мыслью, что в ней говорит всего лишь вековечная вздорность женского характера. Нет и не было на свете мужчин, которые любили бы, чтобы женщина выказывала предпочтение другому. Поднеся руку ко рту и приготовившись смахнуть улыбку, которая, впрочем, так и не последовала, Максуэлл поспешил представить возражение:
— А что, если вы ошибаетесь в Гэбриеле? Что, если простота его и застенчивость — одно притворство? Что, если он один из самых искусных и удачливых актеров, когда-либо выступавших перед публикой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63