Миновав усиленный контроль, Таня и Павел оказались в фойе, где на всеобщее обозрение была выставлена красиво нарисованная программа сегодняшнего мероприятия:
НОВИНКИ МИРОВОГО КИНЕМАТОГРАФА. ФРЕНСИС ФОРД КОППОЛА (США). «КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ». ПО РОМАНУ МАРИО ПУЗО (тут Таня не удержалась и хихикнула, подтолкнув Павла локтем).
1. ЛЕКЦИЯ «ГОЛЛИВУД СЕГОДНЯ» (ЛЕКТОР — ТОВ. ПОГАНЬКОВ В. Н.).
2. ПРОСМОТР КИНОФИЛЬМА «КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ».
— Отдел культуры обкома, — сказал Павел, указывая на фамилию «Поганьков». — Специалист по разоблачению «их нравов». Минут на сорок. Послушаем?
— Уж лучше в буфет, — сокрушенно вздохнув, сказала Таня.
Столики были забиты, а к стойке тянулась средних размеров очередь из хорошо одетых людей. Таня и Павел али в хвост. Тут же из-за дальнего столика поднялся представительный мужчина и, улыбаясь, стал оживленно махать рукой, явно Тане. Это заметил Павел. Таня же смотрела в другую сторону. Павел тронул ее за руку.
— Посмотри. По-моему, тебя.
Таня обернулась. Мужчина, лавируя между посетителями и не снимая с лица улыбки, приближался к ним. Таня ответила ему не менее лучезарной улыбкой.
— О, милая Танечка! — с чуть заметным акцентом произнес, подойдя к ним, мужчина и склонился, целуя ее руку.
— Антон Ольгердович Дубкевич, из министерства культуры Латвии, — быстро сказала Таня Павлу. На лице мужчины возникло секундное замешательство, которое, кажется, заметила только Таня. — А это Павел Дмитриевич Чернов, мой муж.
— Очень приятно, — выпрямившись, сказал Дубкевич и крепко пожал Павлу руку.
Внешне Дубкевич был чрезвычайно привлекателен: короткие светлые волосы на косой пробор, аккуратная щеточка усиков, прямой короткий нос, крепкие скулы, неизменная приветливая улыбка. Он необычайно напоминал актера на амплуа заграничных дипломатов, высокопоставленных цэрэушников, культурных, подтянутых акул империализма и прочих миллионеров.
— Тоже предпочли не слушать товарища Поганькова? Давайте не слушать вместе, — предложил Дубкевич.
— Ой, Павлик, — раскрыв сумочку, спохватилась вдруг Таня. — Я, кажется, сигареты в бардачке забыла. Будь другом, сгоняй, а? Вот тебе ключи, а вот пригласительный, чтобы назад пустили. А мы пока возьмем тут чего-нибудь.
— Не вижу проблемы, — сказал Дубкевич, отработанным жестом извлекая из кармана замшевой куртки пачку с изображением дромадера.
— «Кэмел» для меня крепковат. Предпочитаю «Мальборо».
Когда Павел вернулся с сигаретами, на столике, за которым его ждали Таня и Дубкевич, стояли бутылка шампанского, стакан сока для Тани и две вазочки — одна с виноградом и грушами, другая с пирожными.
— За приятное знакомство, — провозгласил Дубкевич, разлив по бокалам вино. — Таня успела кое-что рассказать про вас. Счастлив, что судьба свела меня с таким выдающимся человеком.
— Да какое там выдающимся, — смутился Павел. — работаем. Может быть, что-то и получится.
— Сфера вашей деятельности от меня далека, но человека незаурядного я узнаю с первого взгляда, — возразил Дубкевич.
— Вы психолог? — поинтересовался Павел.
— И это немножко тоже. В нашем деле без этого нельзя.
— Простите, в каком деле?
— Я... э-э-э... Страна у нас большая, культура разнообразная. Надо, так сказать, согласовывать, наводить мосты, способствовать взаимопониманию между народами...
— Ну, а в мировом масштабе как? — лукаво спросила Таня. — Можете?
— Могу, если начальство разрешит, — ответил Дубкевич, улыбкой давая понять, что не оставил без внимания Танину шпильку в свой адрес. — В отличие от вашего национального героя Василия Ивановича в наклейках не запутаюсь. Этому научен.
Из фойе донесся гул, покашливание, шорох шагов.
— Сяо-ляо, — сказала Таня. — В переводе с китайского «кончил трепаться». Допивайте и пошли в зал. Желаю видеть моего Марлона,
— Есть такое предложение, — сказал Дубкевич. — Давайте после сеанса посидим в «Европе», я там остановился, поужинаем...
— А что... — начал Павел, но Таня покачала головой.
— Как-нибудь в другой раз. Извините, Антон Ольгердович, завтра переезжаем на новую квартиру.
— Жаль, — растянув губы, сказал Дубкевич. — Я завтра уезжаю. Впрочем, поздравляю и надеюсь на скорую встречу. Кстати, вот моя карточка.
— Спасибо, — сказала Таня. — Может быть. Они пошли в зал.
На другой день, рано утром, Павел собрал книги, записи, одежку. Подумав, добавил старую, но дорогую гитару ручной работы, подаренную ему отцом еще в десятом классе. Все это он подбросил по пути на работу на свою новую квартиру — для этой цели Дмитрий Дормидонтович выделил свою служебную машину. Павел не возражал — некогда было. Он наспех покидал вещи в прихожей и помчался в институт. Время было горячее, и его почти недельное отсутствие проблем не убавило.
Все, что касалось Павловых чудо-камешков, подтверждало и даже превосходило его самые оптимистические ожидания. Но уже вплотную приближалось время всерьез задуматься о том, ради чего, собственно, и был создан его отдел: о практическом применении волшебных свойств голубых минералов. Павел нередко ловил себя на том, что стремится растянуть подготовительный период, отодвинуть начало работ. Он понимал, что тогда уже объективно потеряет право лидерства, что первые роли в проектах должны будут занять другие — конструкторы, электронщики, а ему останется лишь то, что полагается по должности начальника: контроль, координация. И самое неприятное — что нередко придется контролировать и координировать то, в чем он ни черта не смыслит, а следовательно, ставить результат в зависимость от обстоятельств, на которые он лично повлиять не сможет, хотя будет требовать этого от себя, как от него будут требовать другие.
В обязанности начальника его, надо отдать должное, вводили в мягком режиме, но и необходимый минимум администрирования, которым ему приходилось заниматься, ввергал в скрываемое даже от самого себя отчаяние.
Тем с большим желанием ждал он лета, когда сможет вновь окунуться в родную стихию, вновь ощутить на своей коже ветер «поля» (хотя его «поле» — высокие горы Памира), со всех сторон обходить, обстучать, обмерить, обчертить месторождения, лишь нащупанные в прошлом году. К экспедиции этой он готовился загодя и включение ее в план работы института, хотя она совсем не вписывалась в профиль этого учреждения, поставил непременным условием своей работы. Организационных проблем было много, но самым больным вопросом оказались кадры. Все разработки режимного института были режимны по определению, и Павел был бессилен пригласить в отряд кого-то из коллег, поскольку никто из них не располагал надлежащей формой допуска и в институте не работал. В результате в состав экспедиции Чернова вошли два геолога-радиоактивщика, физик-атомщик, два инженера и бухгалтер, она же повариха. Короче, в научном плане он здесь мог рассчитывать только на себя.
Судя по тому, что он увидел прошлым летом, есть хорошая возможность собрать богатейший материал. Это было ему очень нужно. Нужно во многих отношениях и не в последнюю очередь потому, что это даст ему моральное право еще какое-то время заниматься своим делом и, посвятив себя обработке полученного материала, не уходить с головой в прочие тяготы новой пока еще должности и службы, впечатление от которых было у него не очень определенным и сильно двойственным.
С работы Павел пришел усталым, издерганным — он там сразу оказался нужен всем, включая начальника военного стола и председателя месткома. И с каждым нужно было разговаривать на темы малоинтересные и малопонятные, а то и вовсе дикие (организация собрания в поддержку героической борьбы ангольского народа), что-то записывать, подписывать, раскладывать по папочкам, отвечать на звонки и урывками решать собственные проблемы — экспедиция, проекты и расчеты экспериментальных схем с его кристаллами... Поднимаясь по чистой лестнице, он с тоской думал о куче барахла, дожидающегося его в прихожей.
Он открыл дверь. Никакого барахла не было, только на вешалке аккуратно висели его светлая летняя куртка и кепка. Внизу, на полочке, стояли его клетчатые тапочки. Он заглянул в шкаф: плащ, пальто, зимняя куртка. Рядом Танины полушубок, дубленка, бархатное пальтецо. Внизу рядочками обувь. Павел переоделся в тапочки и заглянул в гостиную — никого, только из кабинета стрекотание пишущей машинки. Павел пошел на этот звук.
Таня сидела за открытым секретером и проворно печатала, заглядывая в разложенные рядом бумажки. Папки с рукописями Павла лежали на его солидном столе у окна. Книги расставлены по полкам.
— Целуй сюда, — сказала Таня, не поворачивая головы, а только выставив вверх левую щеку. — Извини, зашиваюсь. Послезавтра сдавать. Твои бумаги я положила тебе на стол, сам разберешься. На кухне найдешь, что поесть. Я готовить не люблю, да и некогда было, так что пришлось заехать в «Метрополь», взять цыплят, салату и торт.
Павел наклонил голову Тани в другую сторону и поцеловал заодно и в правую щеку.
— Ну иди же, — сказала она и вставила в машинку очередной лист.
Таня подошла к рабочему креслу Павла, обняла его обеими руками сзади и поцеловала в темечко.
— Привет-привет! — сказал он, поднялся, развернулся и сжал ее в объятиях. — Ну как?
— Пять баллов, естественно. Краю пришли кранты, а концу настал абзац.
— Теперь полагалось бы и новоселье справить, — говорила она через пять минут на кухне за чашкой кофе. — В субботу удобно будет.
— Ну, раз полагается... — Павел полушутя вздохнул. — Давай, действительно. Родных позовем. А ты подруг пригласи.
Таня гордо повела рукой.
— У меня нет таких подруг, которых я желала бы видеть в данном интерьере, — произнесла она с интонацией королевы Виктории и тут же хихикнула. — Лучше ты своих друзей позови.
— У меня нет таких друзей, которых я желал бы видеть в данном интерьере, — скопировал ее Павел.
Действительно, нет, но отнюдь не по той причине, что у Тани. Она, видимо, считала, что ее подруги не совсем хороши для «данного интерьера». Ему же, напротив, было чуточку стыдно приглашать сюда своих друзей. Они все жили, можно сказать, сообразно возрасту и положению. Кто в кооперативном бараке у черта на рогах, кто в коммуналке с десятком соседей, кто в одной квартире с родителями, братьями, женой и детьми. Кто как. Приглашать их в родительский дом и на дачу Павел не стеснялся: там все тоже было сообразно возрасту и положению — отца. Пышная свадьба была как бы делом не его, Павла, рук и вообще, по правде говоря, застигла его врасплох. Его чуткие друзья это поняли, и никакого охлаждения не произошло. Здесь же было совсем другое. Придя сюда, они бы почувствовали запашок халявы, блата, всего того, что их система ценностей не принимала — иначе они бы не были друзьями Павла. А объяснять каждому, что все совсем не так, что тут не «папаша под суетился», оправдываться было бы в высшей степени унизительно. Друзей надо вводить сюда постепенно, с подготовочкой, по одному...
— Тогда и остановимся на скромном семейном варианте. Значит, Ада, Николай Николаевич. Брат...
Павел резко вскинул голову, но ничего не сказал, потому что Таня без паузы продолжила:
— Его не будет. Он в Москве, разбирается с какими-то неприятностями, похоже, крупными. Говорят, что его из Вены турнули со скандалом.
Павел промолчал, скрывая несказанное удовольствие, вызванное словами жены.
— Из твоих — Дмитрий Дормидонтович, Лидия Тарасовна. ..
— И Елка.
— Конечно, и Елка. Кстати, как она?
— Получше. Работает, хотя и устает сильно. На инвалидность идти отказывается. Дома почти не разговаривает — или читает, или чистоту наводит. У нее сложилась какая-то мания порядка.
— А врачи что говорят?
— А что они могут сказать? Социальной адаптацией довольны, а состоянием нервов — не очень. Через пару недель едет в Карловы Вары лечиться. Будем надеяться. Время покажет.
— Может, мне ее немного растормошить? По театрам поводить, по компаниям? У меня получится.
— Вряд ли. Сама увидишь.
И действительно. Елка весь вечер сидела как замороженная. Интерес ее вызвали лишь всякие моющие средства, которыми был забит шкафчик в ванной. И то интерес этот проявлялся как-то странно. Она молча и безучастно снимала с полки очередную баночку или флакончик, вертела в руках, ставила на место. В разговоре она участия не принимала и только односложно отвечала на вопросы. Самая длинная ее реплика звучала примерно так:
— Работа у меня интересная. Коллектив хороший. Я довольна.
Старшее поколение вело светскую беседу. Мужчины вспоминали общих знакомых и разные случаи, с ними связанные. Женщины все больше нахваливали детей, точнее Таню с Павлом, при этом и своему чаду, и чужому доставалось примерно поровну. Таня весело и ловко исполняла обязанности хозяйки дома.
— Ну что, сын, доволен? Что ж молодежь-то не позвали? — спросил Дмитрий Дормидонтович, выходя на кухню, где курил Павел. — Веселей бы было.
— Да, понимаешь, батя, как-то... неловко, что ли. Дмитрий Дормидонтович нахмурился.
— А что ж неловко-то?
— Ну, как будто это все... не совсем наше, не по праву, не заработано.
— Ты свои интеллигентские штучки брось! Не по праву! — рассердился Дмитрий Дормидонтович. — Эта роскошь что, на ворованные, что ли, деньги куплена? Отец ее, академик, что ли, воровал? Или, может, Николай Николаевич? Так он адвокат высшего класса, артист своего дела, ему люди сами деньги несут, и все, заметь, по закону. Или, может, Таня твоя на все это хозяйство наворовала? — Чернов-старший даже фыркнул от абсурдности такого предположения. — Она у тебя девка толковая, трудяга, с головой. Не пустышка какая-нибудь. Ты у меня тоже вроде вьюноша достойный, хоть и с придурью. Если уж говорить, что по справедливости, а что не по справедливости, так таким, как вы, и надо жить в таких хоромах.
— Но ты... ты бы мог приказать дать нам такую квартиру?
— Нет, — с железом в голосе произнес Дмитрий Дормидонтович. — Это было бы не по-партийному. А если бы кто из моих распорядился, желая мне услужить, я бы того взашей! Поганой метлой!.. Кстати, я долго думал, как бы вас жильем обеспечить, не подавая, как говорится, повода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10