– Вы допрашиваетесь в качестве свидетеля, – произнес, дописав. – Напоминаю, что закон обязывает вас говорить правду. Отказ от показаний или заведомо ложные показания являются уголовным преступлением. Прошу расписаться, что я вас предупредил.Маслов элегантно расписался и возвратился на стул.– Я понимаю, так полагается, – огорченно мямлил он. – Но какие с моей стороны могут быть ложные?.. Пожалуйста, любые вопросы. Даже рад, если могу помочь следствию!Знаменский тянул паузу.– Впечатление, что вы не верите… Но поймите, конечно, я муж, но как честный человек я глубоко осуждаю Ирину! И мой гражданский долг…Фу ты! Чтоб его с этой мишурой! Он, видите ли, чист, как… как ненадеванная галоша!– Николай Семенович, мне надо уточнить некоторые обстоятельства. Скажите, кто-нибудь из работников pecторана бывал у вас дома?– Бывали. Это ведь естественно, не правда ли?– Кто, когда?– На дне рождения жены. Еще в какой-то праздник… затрудняюсь сказать, кто именно, я их мало знаю.– Кудряшов не бывал?– Это ее начальник, толстый такой? Нет, его Ирина не приглашала.– Но вы были знакомы?– Встретились однажды на стоянке такси. Я был с Ириной, а он с братом.Знаменский навострил уши.– Кудряшов так и представил своего спутника?– Не помню… они чрезвычайно похожи, только тот помоложе.– Так… – Знаменский переглянулся со Смолокуровым. – Каковы были отношения Кудряшова с Ириной Сергеевной?– Ну… иногда она жаловалась.– На что конкретно?– Вот ведь… – сожалеюще пожал плечами, – как ни странно, не могу припомнить с определенностью.– Другими словами, не обращали внимания на жалобы.Красавчик обиделся.– Позвольте, зачем так формулировать? Начальство есть начальство: всегда могут быть неприятности.– Вы не советовали жене уйти из «Ангары»?– Я же ничего не знал!– Пал Палыч, – Смолокуров решил поучаствовать. – Хотелось бы услышать, где товарищ Маслов обычно обедал?– То есть… почему вы спрашиваете?– Да так – небезынтересно.Неужели? Миша зарылся в бухгалтерию и, вероятно, забыл мне сказать. Кажется, наконец-то Маслов ощущает неловкость!– Видите ли, «Ангара» в пяти минутах от моей работы… я стал заходить… тем более, что трестовская столовая – не очень, знаете, а у меня иногда печень… и, вообще, приятно посидеть в культурной обстановке… Вы полагаете, это могут счесть предосудительным?– Вы расплачивались за обеды? – резко хлестнул Знаменский.– Ирина как-то… оформляла.– Как?– Боюсь напутать… вам лучше справиться у нее…Нет, посмотрите на него! «Я как честный человек осуждаю Ирину»! Он осуждает. У него иногда печень… и гражданский долг. Ему нравилось в культурной обстановке!Смолокуров издал губами презрительный звук. Знаменский кое-как проглотил то, что гневно набегало на язык. Он намеревался еще раз повидать мужа Масловой до ее освобождения, настроить его должным образом, но почувствовал, что ничего не сообщит сидящему посреди комнаты честному человеку, не будет ему делать приятностей. Пусть поскорей уходит! Но сейчас Маслову что-то от него понадобилось:– Пал Палыч, у меня просьба…– Передачу можно свезти в любое время, я дам разрешение.Нет, не угадал, про другое речь. Маслов сник, даже плечи ссутулились.– Передачу?.. Разве я соображу, что купить… Выскочил вот в перерыв… Этим ведает теща… Не могу себе представить Ирину в тюрьме на нарах, – прошептал угнетенно. – Просто не могу себе представить…– Нар в следственном изоляторе нет, у каждого своя койка. Но веселого, конечно, мало. Ирина Сергеевна: просила вас не тревожить, но она была больна.– Сердце?!– Да.– Как же она там одна? Там хоть врач-то есть? – застрадал он.– Есть. Было сделано все необходимое.– И Ирочке лучше?– Да, она поправилась.– Слава богу! – он промокнул лоб отглаженным платочком, чуть повеяло одеколоном. – Теперь я понимаю, почему вы не давали свиданий.Свиданий я не давал потому, что во время следствия нельзя. Но этого я тебе тоже не скажу.– Она пока не хочет с вами встречаться.– Почему?!– Оберегает вас от неприятных впечатлений.Маслов сложил платок по сгибам, но, забывшись, скомкал в ладони. Он не уловил в интонации следователя желчи.– Знаете, возможно, она права. Я так люблю красоту, а там… брр… До чего же это дико! Наверное, конечно, ее обманули, запутали, но все равно – как она могла так легкомысленно, зная всю опасность… и что ставит под удар мое будущее!..Почти в слезах. О себе!– Вы что-то хотели просить.– Ах, да… огромная просьба! Погода теплая, а вещи описаны. Там два дедероновых костюма…– Исключить из описи? Подайте заявление, рассмотрим.Смолокуров раздраженно забарабанил пальцами: он бы турнул Маслова к такой-то матери.Едва за ним закрылась дверь, Знаменский быстро проговорил:– По анкете у Кудряшова нет никаких братьев.– Да, на всякий случай я проверю, что за двойник… Довольно нагло насчет дедеронов. По-моему, до него не вполне доходит, за что посадили жену.– Она просила сказать, за халатность – пока.– И ты послушался? И обкладываешь ваткой этого самовлюбленного дурака? Ох, Знаменский, Знаменский!Носился с идеей освободить до суда, а в проходной тюрьмы что-то загрустил.Она бросилась к мужу, как… ну как бросается человек из каземата к свободе и свету? Обняла, обвилась – счастье до боли. На прощание обернулась, но слов к следователю не было и глаза незрячие.Маслов радовался и ликовал, уводя ее на волю. Если б тем и кончилось, за эту пару можно бы не бояться. Но впереди столько всего. Маленькая, слабая, справится ли она? Хватит ли ее миловидности?Знаменский незаметно проследил, как шли к машине. Муж придерживал ее за талию, поминутно наклонялся и целовал в волосы. Он был в дедероновом костюме.Они уехали, Знаменский вернулся в проходную. Дежурная спросила:– Пал Палыч, что вам приятней: поймать или выпустить?– Это, Ниночка, смотря кого. Мне Кудряшова, пожалуйста.Вдыхая тоскливый капустный запах Бутырки, Знаменский придирчиво перебирал подробности супружеской встречи. Нет, сегодня ничто не царапнуло в поведении красавчика в дедероне. И тем не менее…Кудряшов по-прежнему боек и курит «Мальборо», но к концу разговора слишком много окурков в пепельнице и с лица таки спал. Понемногу копятся в деле улики – на шаг отступает. Впрочем, еще верится ему, что заступятся, вызволят.Пытались. После намеков «авантюриста» Капустина Знаменский ждал заступничества. И вот его посетил мужчина нечеловеческой ухоженности, словно он принимал ванну восемь раз на дню, а в остальное время пребывал в руках массажистов и парикмахеров. Был он директором Мосресторантреста, глаза имел всепонимающие и добрые.Что руководитель хотел знать о неполадках в своем ведомстве – это нормально. Но слишком демонстративно он вздыхал, жалея Кудряшова. Когда Знаменский проигнорировал вздохи, высказался более вразумительно – мол, куда бы лучше, если б выяснилось, что люди не хищениями занимались, а лишь злоупотребляли служебным положением. Разумеется, лучше: и статья полегче, и без конфискации.– Тут ведь подчас такая тонкая грань! – улыбка его была обезоруживающей.– Разберемся, – сказал Знаменский, внимательно глядя в пустой открытый ящик стола.Через полмесяца в высокую канцелярию пришло письмо от замминистра торговли республики. Он сетовал, что аресты среди работников ресторанов проведены без консультаций с руководством министерства. Что методы, применяемые следствием, дезорганизуют систему общепита. В заключение просил принять меры против нагнетания нервозности вокруг ресторанного дела низовыми милицейскими сотрудниками. То бишь Знаменским и иже с ним. Пришлось составлять объяснительную записку с приложением копий документов и допросов.(Этот замминистра сел спустя два года за феодальные поборы с подчиненных, попался на жадности).Кудряшов все вызывал на идеологические дискуссии. Знаменский осаживал его, не щадил:– Вы думаете: я делал, что хотел, я сильный человек. А я считаю – слабак. Лежит мешок муки – руки дрожат, дай украду. Масло привезли – опять стащить хочется.– Как это вы говорите… будто я простой воришка!– Если украли очень много муки и очень много масла, разве стали лучше?Тот хлопнул себя в досаде по колену.– Выставляете меня примитивным жуликом! А ведь сколько ума надо! Сколько мы, бывало, комбинировали да выдумывали, чтобы выходило и нам, и потребителю!– Это наш старый спор. Есть, знаете ли, закон сохранения вещества. В применении к вам: если хочешь, чтобы у тебя было погуще, где-нибудь обязательно должно стать пожиже. Ладно, вернемся к сбыту «левых» пирожных и тортов. Как вы установили контакты с магазинами?– Наш отдел сбыта получал заявки. Были свободные кондизделия – мы отправляли.– Но почему в магазины одного-единственного торга?– Случайность.– А не потому, что в этом торге работает ваш брат?– Какой еще брат? – Кудряшов хмуро почесал толстый нос.– Да младший, Валентин Петрович. Не припоминаете? Он судился за должностное преступление, когда освободили, женился и взял фамилию жены. Вы – Кудряшов, он нынче – Муратов. Припомнили?В наступившей паузе Кудряшов все сильнее пыхтел, соображая, от кого пошла молва.– Ага… – протянул, озлившись, – вот оно что… Ну, Иринушка, ну, лапочка! Один раз случай вместе свел, а до сих пор не забыла! Нет, скажите на милость, какой ее черт за язык тянет?! Теперь вот братана припутала. Э! – спохватился он. – Нашел кому жаловаться!Знаменский улыбнулся.– Обошла она вас, даю слово! Что ни скажет – всему верите. Известное дело – баба, собой недурна, вот и растаяли. А следователь должен какой быть? На три метра под землю видит, а в душе сталь!.. Нет, по-вашему, я злодей, а она невинная овечка, да? Только об меня замаралась, с детским мылом помыть – и порядочек. Да если хотите знать, иной месяц ей куш больше моего доставался! Вся между нами разница, что я расходовал на разных кошечек, а она – на одного своего кота с котятами!Насчет кошечек – да, падок Кудряшов до женского пола. И все они у него пышнотелые, цветущие первой молодостью. Но, пожалуй, не похотлив, сами летели на огонь. Щедр он был порой с кошечками до безрассудства. Гуляй, Манька, ешь опилки, я директор лесопилки. А с женой разведен и не детолюбив: платил алименты с зарплаты – и только.– Я Маслову не оправдываю. Куда человек тратит деньги – это кому что нравится.– Вот наконец вы здраво рассуждаете. Но, Кудряшов, мне небезразлично, как кто пришел к преступлению. Сам искал, где плохо лежит, или втянули по слабоволию. И второе: как относится к своему прошлому – жалеет, что воровал, или жалеет, что попался. Маслова отдала деньги и ценности, а не устраивала тайников в ванной, как вы. Она…– Думаете, все отдала? – прервал Кудряшов. – Ни в жизнь не поверю! Сережки с брильянтами отдала?– При мне из ушей вынула.– А золотые часы?– Отдала.– Три колечка?– Да отдала, не волнуйтесь, – потешался над его усилиями Знаменский. – Поговорим лучше о вас.– Погодите. Портсигар гравированный, по краям по изумруду, отдала?Знаменский рад бы оглохнуть. Неужели мордой в грязь? Непохоже, что врет.– Откуда вы знаете ее вещи?– Знаю, я ее к своему ювелиру пристроил, хорошую вещь просто так не достанешь. Так вот, портсигар и еще – отличный браслет с камушками, сам сначала хотел взять. Отдала?– Опишите портсигар и браслет подробней.– Ага-а!.. Вот вам ваша Маслова!Уел он меня, подлец. Ох, как уел!Масловой Знаменский едва дозвонился, короткие гудки выводили из себя. Подошел муж, заорал нервно: «Да! Да!» Знаменский назвался, и на том конце провода будто умерли. Что с красавчиком стряслось? Ни бе ни ме. Но все-таки прорезался голос, и по мере того, как он говорил, Знаменский мрачнел и стискивал трубку.– Куда?! – заорал и он. – Как не знаете?! Паспорт взяла с собой?.. Слушайте, меня не интересуют ваши эмоции! Я освободил вашу жену под подписку о не-вы-ез-де, понимаете?.. Жду вас немедленно!.. Что-что?.. Ах, время… – действительно был восьмой час. – Завтра к началу дня, минута в минуту!Еле разлепил пальцы, и тут вошел Томин.– Не в духах?Томин вернулся из сыщицкого турне, настроен был рассказать, какой он молодец, и вообще поболтать за жизнь.– Как насчет того, чтобы собраться у меня вечером?– Обсудим, – неопределенно ответил тот. – Прости, секундный звонок… Смолокурова, – попросил он в трубку. – Миша, сидишь еще? Вынужден сообщить: по-видимому, Маслова скрылась…Зато Зина встретила Томина сердечно и приглашение приняла без раздумий.– Зинуля, мать обещала тряхнуть стариной и состряпать что-нибудь подлинно армянское!(Она наполовину армянка, отец наполовину украинец, вырос Томин в Киеве, и быт в семье сложился «винегретистый»).– Роскошно, Шурик, у меня уже слюнки текут.Да и по друзьям она соскучилась. Шурика долго не было, а Пал Палыч погружен в ресторанные свои труды, в экспертизах не особо нуждается и забегает редко.– Удачно съездил?– Целая эпопея, за ужином изложу. Да, у Паши сбежал кто-то?– Я ничего не знаю.– Какая-то Маслова.– Маслова?! – ахнула Кибрит. – Бедный Пал Палыч! О Масловой она слышала – Знаменский делился радостью после визита к Скопину…И за ужином не обошлось без толков на ту же тему. Пал Палычу могло прилично нагореть.Наутро Томин отправился к Смолокурову, тот выдал полную информацию. Оба оперативника сошлись во мнениях относительно либерализма Знаменского. Томин сердито мерил ногами кабинет:– Хотел бы, как поется, в единое слово, но меньше трех никак не получается!.. Воровать у них здоровья хватает, а сидеть – сразу все больные! Главное, зрение слабое, не могут видеть небо в клеточку!Смолокуров утонул в наваленных по комнате гроссбухах, одни брови шевелились в такт движению Томина.– Давай вот что – давай не кипятиться. Понимаешь, если прикинуть со счетной линейкой, бежать ей ни к чему.– Да?.. А никто из коллег не был, случаем, заинтересован, чтобы ее того?– Нет, такой вариант отпадает.– Тебе видней. Что-нибудь предпринято для розыска?– Прошло всего ничего, как мы узнали. Больно ты скор, чужими-то руками!– Могу предложить свои.– Серьезно?– Если не сочтешь за обиду, что лезу в твое дело.Смолокуров улыбнулся редкой своей скупой улыбкой.– Не сочту.
1 2 3 4 5 6