https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/Russia/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Надо бы ей пошибче что-нибудь заготовить для Кудряшова. Он, в сущности, роковая фигура в ее судьбе, и давно вынашивалась неприязнь… Маслова повторяла подробности, уже Знаменскому известные, и он прислушивался краем уха, чтобы вовремя вмешаться с соответствующим вопросом.– Однажды вызвал меня к себе. Это было после Восьмого марта. Вызвал и говорит: тебя авансом побаловали, пора включаться в дело. И объяснил что к чему.– Вы подтверждаете эти показания?– Да что мне было ей объяснять?! Сама соображала, не маленькая!– Много я тогда соображала…Кудряшов поджег новую сигарету и пустил дым женщине в лицо.– Не прикидывайся дурочкой, – он усмехнулся, призывая Знаменского в свидетели. – Сунул ей на пробу – взяла, аж глазки заблестели. Стал покрупнее давать – опять берет. А «премии»-то больше зарплаты. Тут, извините, и козе будет ясно!– Однако вы не ответили – состоялся или не состоялся между вами откровенный разговор в марте?– Возможно, я ей что-то и посоветовал. В порядке так сказать, обмена опытом, – небрежным тоном, как о пустяке.– Посоветовали – что?– Ну, намекнул… не упускать своих возможностей.Снова пауза, неслышно скользит авторучка по строкам протокола.– С какой целью вас вовлекали в хищения?– Я как завпроизводством цеха утверждала рецептуру: сколько чего должно пойти на разные изделия. Вся экономия зависела от меня.– То есть то, что накапливалось для хищения.– Да… Из этих продуктов делали «левый» товар. В основном пирожные «эклер» и «картошка». На них проще словчить. А сбытом ведал Кудряшов.– Зачем ты, Ирина, прибедняешься? – сморщил Кудряшов свой объемистый нос. – Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли, гражданин следователь. Маслова – высококвалифицированный специалист, даю слово. По твоему сладкому делу вуз кончила. Мы ей полностью доверили цех. Зачем бы я стал администрировать? Волюнтаризм проявлять? Она хозяйничала на свой страх и риск.– Это неправда! Во-первых, он утверждал ассортимент, а в ассортименте этих самых «эклеров» и «картошек» было девяносто процентов! Я их уже видеть не могла!Очная ставка развивалась в намеченном русле, успевай фиксировать.– Чем вы объясните такое однообразие?Кудряшов хитровато прищурился:– А я лично сладкого не люблю. В рот не беру, даю слово! Солененькие грибки под водочку – это да! Может, потому за разнообразием не гнался.– Есть во-вторых, Ирина Сергеевна?– Да. Ежедневно я получала от него указания, что и в какие магазины завтра отправлять.Она с удовольствием нанесла удар, и Кудряшов забеспокоился: запахло конкретикой.– Что с тобой стряслось, Ирина? Зачем это тебе надо?– Отвечайте по существу.– Обращаю ваше внимание на то, что нет никаких документов, которые подтверждают ее слова.– Зато работники магазинов подтверждают, что именно вы приезжали договариваться о сбыте и вам они отдавали половину стоимости «левых» пирожных.– Это кто же именно под меня копает?– С ними вы встретитесь.– Встречусь – тогда посмотрим.Он уперся в Маслову угрожающим взглядом. Подчиненных привык держать в узде. Она и сейчас его побаивалась. Остальные тоже, некоторые буквально трепетали. Из грязи в князи – почти всегда самодур. А Кудряшов к тому же недюжинный человек. Пороха не выдумал, однако по размаху превзошел многих коллег. Когда взяли, оценил трезво, что летит с порядочной высоты и внизу жестко, но упрямо надеялся извернуться, как кошка, и упасть на четыре лапы. Да и было на что надеяться: благодетелей высоких хватало. Недаром же Капустин искал к Знаменскому подходы.И все ресторанные стояли за Кудряшова, и с ним вместе надеялись, и показания против него Знаменский выжимал по капле, если уж бесспорными уликами теснил в угол. А Маслова… Маслову Кудряшов не способен был понять.– И чего мы с тобой не поделили, Ирина? Скамью подсудимых? Чего тебе вздумалось на меня капать?– Прекрасно знаешь, что я сказала правду!– При чем тут правда-неправда? На кой ляд ты стриптиз устраиваешь?! Вы записали, что я не признаю, что вовлек Маслову?– Запишу, бумага – вещь терпеливая. Но вы себе противоречите. То не вовлекали, то загодя совали деньги.– Так совал просто для проверки: можно с ней работать или нельзя. Вы, гражданин следователь, не делайте из меня паровоза. Статья у всех будет одна, и срок – извините. Я шестью годами обойдусь, мне пятнадцать ни к чему! Все было на равных. Начальники, подчиненные – это по официальной линии, а наше делопроизводство простое: мне моргнули, я кивнул, и вся бухгалтерия.– Но подпольные деньги распределяли вы.– Ну, черная касса была у меня, верно. Только кассир – это ж не директор.– Малоубедительно.– А я настаиваю, что никто ее не обольщал и не совращал! Вот вы задайте Масловой вопрос: если она такая хорошая, что ж она мне, негодяю, поддалась? Чего ж не отказалась, не сбегала в органы?– Так я тебе сразу и поддалась? А ты забыл мои заявления об уходе? Я три раза писала, и ты три раза рвал! Забыл, как грозился уволить с волчьим билетом? С такой характеристикой, что никуда не возьмут?– Сказать все можно, сколько угодно!– А почему вы ее, собственно, удерживали? Нашли бы кого другого, кто охотней помогал воровать.– Да она же редкий человек – с огоньком, с творческой жилкой! Где бы я вторую такую нашел?– Вам непременно с творческой жилкой?– Даже, извините, глупый вопрос!Все-таки занятный мужик. Не хочешь, да улыбнешься.– Зря смеетесь. Чтобы – как вы грубо выражаетесь – воровать, в нашем деле надо прежде работать уметь. Кто не умеет – мигом в трубу вылетит, будь он хоть честный, хоть какой. Если хотите знать, мы всегда шли с перевыполнением плана. Вся наша прибыль – сверхплановый товар!– Но за счет чего?– А я вам скажу. За счет умения работать без потерь – раз. За счет высокого профессионального мастерства – два. И за счет постоянной заботы о вкусовых качествах – три. Это ж не секрет: у плохой хозяйки какая-нибудь котлета – хоть выброси, а у хорошей – пальчики оближешь. Маслова – хозяйка хорошая.– Выходит, Ирина Сергеевна, мы вас тягаем за профессиональное мастерство и заботу о качестве. Как забота осуществлялась на практике?– В крем доливали воду… Вместо сливочного масла клали маргарин… В некоторое тесто полагается коньяк – лили водку… Искусственно увеличивали припек… Много способов.Неловко ей, потупилась. Удивительное дело – пройдя кудряшовскую школу, сохранить стыд.Когда опять осталась со Знаменским вдвоем, передохнула с облегчением, и все тянуло выговориться. Что ж, долго молчала – перед мужем, перед матерью, знакомыми. Знаменский ей не мешал.– Наверно, был какой-то выход. Но связал он меня этими «премиями», имей, говорит, в виду, ты за них расписывалась!.. И, бывало, все разжигал. Приведет свою девицу и велит показывать, какая на ней шубка, какое белье… Я не оправдываюсь, хочу, чтобы вы поняли, до чего постепенно…Выход у нее был один: найти другую совсем работу, где волчий билет Кудряшова не имел бы значения. Но на это нужна решительность, воля. И готовность расстаться с даровыми деньгами. Между прочим, мать у нее была продавщица. Правда, в иные времена, когда не обязательно липло к рукам, да и липли-то сравнительно крохи. И все же она ее растила, она выводила в люди, отцом не пахло.– Вы не представляете, как сначала все незаметно! Вот, например, прибегают: «Ирина Сергеевна, какао-порошок высшего сорта кончился, можно класть первый сорт?» Ладно, говорю, кладите, только побольше, чтобы мне калькуляцию не переделывать. А разве есть время проверить, сколько положат? Снова бегут: «За нами сто «эклеров», подпишите вместо них «наполеоны», на «эклеры» крема не хватает!» Одного недостача, другого совсем нет, а третьего вдруг излишек вылез. И не разберешь, когда правда, когда для отвода глаз. Понимаете?– Я – да. А муж что-нибудь понимал?– Ну, Коля… – улыбнулась нежно. – Вы же его видели – не от мира сего…– Не сказал бы.– Да что вы! Большой ребенок, – она мысли не допускала, что муж может кому-то не нравиться. – Я когда второе заявление об уходе подала, то немножко дома объяснила осторожненько. Коля и говорит: ты стала мнительная, издергалась, надо больше доверять людям… И как раз день его рождения, побежала в комиссионку – такой лежит свитер французский! А Кудряшов будто учуял: приносит двести рублей, прогрессивка, говорит, за полгода… и в мое заявление обернуты… Не устояла. До того привыкаешь покупать – это страшно!.. Ночью чего не передумаешь, а придешь на работу – все, как у людей, совещание об увеличении выпуска, в интересах потребителя, наш покупатель, борьба с ненормированными потерями, ваши соображения, товарищ Маслова. Все вроде воюем за правильные лозунги во главе с товарищем Кудряшовым…Знаменский отключился. Он предвкушал то, что собирался сообщить. Глянул на часы и прервал:– Ирина Сергеевна, подследственного не обязательно держать в заключении до суда. И я думаю…Она прижала руки к груди, боясь поверить.– Господи, неужели возможно?!Знал, понятно, что обрадуется, но она так рассиялась, таким светом озарилась, что он и сам согрелся в ее счастливых слезах.– Пожить дома… с Колей, с девочками… наглядеться…Но это пока было в прожекте. Еще предстояло протащить через Скопина. И закавыка была не в нем, а в Смолокурове, который к Масловой не благоволил. Он увязался вместе идти по начальству и станет, разумеется, гнуть свою линию.– Только быстро, – сказал Скопин. – Через двадцать минут ко мне пожалует делегация польской милиции.– Вот справка по Масловой. Я думаю, можно изменить меру пресечения.Скопин отодвинул записку.– Вообще-то, арест был необходим?– Необходим и обоснован.– Что же изменилось?– Маслова все рассказала. Если я что-то понимаю в людях, искренне раскаивается. Сердце у нее неважное, часто приступы. На воле следствию не помешает.– Разрешите, товарищ полковник? – заскрипел сбоку Смолокуров.– Да?– Я – против.– Возражения?– Маслова – не заштатная фигура. Без нее хищения в «Ангаре» не имели бы половины того размаха. Расхититель ведь не карманник: украл и убежал.– Михаил Константинович, обойдемся без прописных истин.Но Смолокуров упрям.– Разрешите, закончу мысль. Расхитителю бежать некуда. Надо, значит, воровать так, чтобы воруемое как бы не уменьшалось. Вот это и обеспечивала Маслова. Вагон изобретательности! Ее прозвали «наш Эдисон». Маленький пример. Она разработала рецептуру фирменных булочек, на которые шло все то же самое, что на пирожные. А разница в цене – сами понимаете. Со склада продукты выписывали на булочки, отсчитывались выручкой за булочки, а выпускали пирожные!Скопин прищурился на Знаменского, в прищуре юморок.– Однако Смолокуров нарисовал выразительный портрет вашей подследственной.– У нее двое детей, Вадим Александрович, а муж… словом, он уже осведомлялся, при каком сроке заключения дают развод.– Они не ладили?– Да нет, по-своему он очень к ней привязан. Но трясется за собственную репутацию. Карьера – прежде всего! Если Маслова проживет дома несколько месяцев, может быть, все уладится, в колонии он будет ее навещать, сохранится семья, ей будет куда вернуться.У Смолокурова любая эмоция грозит пиджачным пуговицам. Чуть что – он нещадно крутит пуговицу. Ну, так и есть, открутил, зажал в кулаке:– У нас не благотворительная организация!– Тоже верно, – вежливо согласился Скопин, стараясь не видеть измочаленного пучка ниток на животе оперативника. – Но я за то, чтобы следователь мог свободно принимать решения. Кроме неправильных, безусловно. Готовьте документы на освобождение, Пал Палыч. Засим желаю здравствовать.Он, кажется, нарочно протянул руку Смолокурову, и тому пришлось перекладывать пуговицу в левый кулак.Вечером того же дня (казенное время истекло) Знаменского ждал сюрприз. У двери своего кабинета он застал старшего следователя горпрокуратуры по кличке Фрайер. Меняя одну букву фамилии, кличка удачно выявляла его пижонское нутро. Кроме пижонства, Сема Фрайер отличался самонадеянностью и высокомерием. Сталкивался с ним Знаменский и сцеплялся уже не раз – но до сих пор по мелочи.– Добрый вечер, Пал Палыч, я вот тебя караулю, – с подозрительной любезностью произнес Фрайер.Они были на «ты», поскольку Сема мог говорить «вы» исключительно вышестоящим. Уселся на стул Знаменского, вынул из портфеля бумагу с печатями.– Ознакомься, – из-за стола протянул бумагу, как просителю. – Мы забираем дело Рябинкина.Тут Знаменский прямо рот раскрыл. В подобных случаях из прокуратуры присылали письменное указание, и дело – через канцелярию – отвозил спецкурьер. Но чтобы старший следователь прискакал сам! Да еще после работы! Да ждал под дверью! И совсем неправдоподобно, когда все это – Сема Фрайер! Некоторое время Знаменский подержал рот открытым. Сема улыбался чуть натянуто.– Хорошо. Завтра отошлю, – сказал Знаменский.– Нет, я заберу сейчас. Ты же видишь, постановление подписано самим.Подпись прокурора города Знаменский видел. Но Рябинкина задержали утром, показания он давать отказался. В папочке сиротливо лежали материалы обыска и заявление потерпевших.– У меня даже не подшито.– Не волнуйся, дела шить не хуже вашего умеем! – и Сема заржал на всю Петровку.Понимая, что бесполезно, Знаменский все же заупрямился. Кому бы другому с удовольствием отдал – загружен был под завязку и .«Ангарой», и прочим. Да и Рябинкина ему ткнули абы куда, и не вызывал тот у него аппетита. Однако Фрайер автоматически порождал желание сопротивляться.– Что за спешка? То к опечаткам – и к тем придираетесь, а то…– Не о чем спорить, – Сема нервно дернул головой. – У меня указание, у тебя постановление. Давай выполнять!– Воля твоя, я доложу.Скопин, которому Знаменский позвонил на дом, задумчиво покряхтел.– Черт с ними, не будем связываться. Только составьте опись всего, что в деле, и пусть распишется…Дело Рябинкина имело предысторию грязную и мутную.С полгода назад двое дельцов – прозванных в своей среде Дринк и Финк – погорели с налаженным производством ремешков для наручных часов. Нелегальная шарага, естественно.Это вообще была пора, когда вне государственных предприятий обильно произрастало изготовление разных недорогих и ходовых товаров.
1 2 3 4 5 6


А-П

П-Я