сантехника со скидкой
— А ты побеседуй с товарищами. О вчерашнем дне. Какие у них соображения. И все такое прочее.Виталию уже был знаком характер таких бесед. С кого же начать? Пока служащих музея здесь двое: девушка, которая встретила их в гардеробе, и пожилая, с виду степенная женщина в синем халате — смотритель зала. Этого самого зала. Пожалуй…
В этот момент в комнату вошла стройная светловолосая девушка в темном костюме. Самая обыкновенная девушка, но что-то удивительно привлекательное было в ней, в ее фигуре, в походке, в выражении лица, во взгляде, каким она посмотрела на Виталия. И с той минуты он, как ни старался отвлечь себя и чем бы ни занимался, все время ощущал ее присутствие в этой комнате.Виталий решительно, может быть, даже слишком решительно обратился к пожилой женщине в халате:— Вас, кажется, Антонина Степановна зовут? Вы смотритель в этом зале, так?— Смотритель, а как же, — растерянно ответила женщина. — Да вот, выходит, не усмотрела…— Разберемся. А пока припомните, кто вчера был. Может быть, обратили внимание на что-нибудь?«Не так я говорю, не так», — с досадой подумал Виталий, но какое-то лихорадочное чувство не давало ему времени спокойно подумать, присмотреться к этой женщине, найти нужную интонацию, нужные слова в разговоре с ней. Он поймал быстрый не то осуждающий, не то удивленный взгляд Откаленко и сердито буркнул:— Припоминайте, припоминайте. Не год назад это было.«Ах, как нехорошо получается! — снова подумал он и окончательно рассердился: — И она тоже тупая какая-то».— Так ведь кто ж был, разве их припомнишь всех… — расстроенно проговорила Антонина Степановна.— Тетя Тоня, книга же у нас есть, — раздался вдруг девичий голос за спиной у Виталия (он нарочно старался не смотреть в ту сторону). — Вы покажите товарищу.— Ах, да, да, книга — спохватилась Антонина Степановна. — Конечно, есть. А как же… Все там и записаны, кто приходил.И Виталий вспомнил большую книгу на столике около гардероба.— Ну, давайте посмотрим вашу книгу.Антонина Степановна заспешила из зала, и Виталий с непонятным смущением последовал за ней.Книга оказалась большой, с разграфленными страницами: фамилия, профессия, город. Под вчерашним числом в ней значилось, как назло, особенно много посетителей — семьдесят четыре. Надо же! А вот накануне было всего девятнадцать. Уж когда не везет, так во всем не везет! Какой-то несчастный день. В чем, собственно, ему еще не повезло, Виталий сказать бы не смог. Но настроение у него было какое-то испорченно-взволнованное. Одно и то же событие то сердило, то через секунду радовало его. Вот эта книга. Хорошо, что она тут есть. Просто здорово! Но народу же записано в ней за вчерашний день…Записи были по большей части небрежные, а порой и смешные. Некоторые фамилии просто невозможно было разобрать, а уж в графе «профессия» чего только не было записано! Вот это понятно: «Студентка ГИТИСа». А это? «Преподаватель». Чего? Где? А это еще чище — «комсомолка»! Ну, а это уже просто ребус: «В-ль»?Виталий начал проглядывать все записи подряд и, как ни странно, почувствовал, что успокаивается. Раздражение и недовольство собой уходили куда-то, словно вода в песок, он становился снова самим собой, то есть спокойным, терпеливым, расположенным к людям, добродушным и внимательным человеком. И стоящая рядом Антонина Степановна показалась ему сейчас вовсе не тупой, а, напротив, симпатичной и совсем неглупой.— Ладно, тетя Тоня, — улыбнулся ей Виталий. — Поговорим потом. А сейчас я вот выпишу себе всех этих, — он кивнул на книгу. — Может, кто из них чего заметил. Помогут нам.И от его неожиданной улыбки, от приветливого тона, каким вдруг все это он сказал, от домашнего обращения «тетя Тоня» Антонину Степановну сразу словно подменили. Исчезло страдальчески-виноватое выражение с лица, и она вздохнула с таким облегчением, что Виталий невольно усмехнулся.— Чего это вы так вздыхаете, тетя Тоня?В ответ Антонина Степановна только махнула рукой.— Ладно уж. Выписывайте. А я вот тут отдохну маленько. Переволновалась, видать.Виталий подсел к столику и принялся за работу.Спустя минуту наружная дверь с шумом распахнулась, и вошел Свиридов, толстый, краснощекий, самоуверенный.— Ну, ну, доложи, чем занят, — сказал он вставшему при его появлении Виталию.Тот коротко доложил.Свиридов нахмурил пшеничные брови, посмотрел книгу и недовольным тоном сказал:— М-да. К примеру, вот этот, Титов, слесарь, — он ткнул коротким пальцем в книгу. — Это сколько придется Титовых перебрать, представляешь?— Так точно, Николай Иванович. Представляю.— Мартышкин труд. Из-за этой фитюльки.— Это портсигар, Николай Иванович.— Знаю, что портсигар. Это я фигурально. Ну, да ладно. Занимайся пока.Он жестом разрешил Виталию сесть, молча оглядел сидевшую рядом на стареньком диване Антонину Степановну и направился в глубь квартиры.Около письменного стола Достоевского все еще возился Откаленко.— Отсюда, что ли, пропало? — спросил, подходя, Свиридов и указал на стол.— Отсюда, Николай Иванович, — сдержанно ответил Откаленко. — Только не пропало, а украли.— Это еще посмотрим. Беспорядку тут, надо полагать, хватает.Игорь пожал плечами. Черный костюм его был в пыли.— Обнаружил что? — спросил Свиридов.— Капельки крови. Вот тут гвоздик торчит, — ответил Игорь, показывая на край стола. — Вор и поцарапался.— На глаз уже определяешь, кто поцарапался? — насмешливо осведомился Свиридов. — Пинкертон. У местных тут кровь другого цвета, конечно?— Местные не царапались, а то бы давно его забили.— Ты свои теории пока при себе оставь, — Свиридов строго посмотрел на Игоря.Казались они одного роста, но тем не менее не похожи были до смешного. Плотный, ладный, в черном костюме и серой рубашке Откаленко и толстый, неуклюжий, в костюме с искоркой и с ярким галстуком Свиридов. Смуглое лицо Игоря с резко выдвинутым подбородком словно освещалось смышлеными голубыми глазами. Коротко остриженные под бобрик черные волосы в сочетании с глазами делали его лицо необычным, почти красивым. У Свиридова были пшеничные волосы и кирпично-красное, расплывшееся лицо.— Где Цветков? — спросил Свиридов.— Вон там, с заведующей беседует, — Игорь указал на дальнюю дверь.В маленькой и тесной комнате Елена Анатольевна, волнуясь и поминутно поправляя очки, говорила стоявшему у окна Цветкову:— …Так что за них за всех я ручаюсь, как за самое себя. Но вообще это ужасно, ужасно, поймите.— Понимаю. А как же, — рассеянно ответил Цветков, что-то, видимо, соображая про себя. — Ясное дело, нехорошо.Он увидел входящего Свиридова, и лицо его приняло замкнутое выражение.— Здравия желаю, — сказал тот. — Занимаетесь? Ну, ну, продолжайте.— Так я в общем все уже товарищу сказала, — ответила Вольская, снова поправляя очки. — Право, уж не знаю, что вас еще интересует.— Все сотрудники вне подозрений, — заметил Цветков. — Вот Елена Анатольевна ручается.— Так, так… — кивнул головой Свиридов. — У меня вопросик есть, — он сделал паузу. — Бывали у вас и раньше какие-нибудь пропажи?— Что вы! — вспыхнула Елена Анатольевна.— А если подумать? Мы вас, уважаемая, не торопим.— Уверяю вас, никаких пропаж…— Ну, может, потом и находили, а?Цветков хранил отчужденное молчание. А Вольская, пожав плечами, сухо сказала:— Такие вещи бывают со всяким человеком. Я, например, сама недавно куда-то спрятала фотокопии странички рукописи «Идиота». Обыскались. А потом оказалось…— Вот именно. Что же оказалось? — добродушно и заинтересованно спросил Свиридов.— Что они у Светланы, только и всего.— Видите, как оно бывает. Ну, а еще случаи такие были?— Года два назад мы перестраивали стену «Братьев Карамазовых»…— Это в смысле ремонта помещения?— Да нет, композицию расширяли, — нетерпеливо пояснила Вольская. — Ну, и пропал типологический материал. А потом нашли, конечно. Но это все пустяки. А вот…Свиридов многозначительно покачал головой.— Пустяков в нашем деле не бывает, уважаемая.Между тем Виталий, покончив с записями в книге посещений, бросил взгляд на прикорнувшую в углу дивана Антонину Степановну. «Не начала бы опять разговор, — подумал он. — Гораздо важнее побеседовать сначала с научными работниками. Но он тут же оборвал сам себя: „Ничтожный человек! Так вот, назло тебе, пока не побеседуешь с этой симпатичной тетей, „туда“ не вернешься!“Беседа с Антониной Степановной много времени не потребовала. Та не смогла сообщить ничего интересного ни об одном из вчерашних посетителей. Внимание ее привлекла только семья одного дипломата, точнее, его жена, цветущая дама в каком-то необыкновенном туалете. Что же касается «самого» и их сына, то те, по словам Антонины Степановны, были «почти што как наши».Закончив беседу, Виталий направился в большую угловую комнату, где, по его расчету, находилась Светлана Горина. «В конце концов я же обязан с ней побеседовать», — думал он.Но в комнате никого, кроме Откаленко, не было. Увидев Виталия, Игорь спросил:— Ну, какие мысли?— Ты тут не видел…— Некую белокурую особу? — хитро прищурил голубые глаза Откаленко.— Не особу, а их научного сотрудника, Горину.— Видел. Желаешь побеседовать?— Именно.— Понятно. Она через час освободится. Готовит срочный запрос.— Откуда ты знаешь?— Милый, я оперативник или кто? — И уже совсем другим тоном Откаленко добавил: — А вообще дело это поднять будет, ох, как тяжело!— Этот портсигар найти надо во что бы то ни стало, — горячо ответил Виталий.— Ты так решил?— А ты как решил?— Ты, я… Это не имеет значения. Вот как они решат, — и Откаленко показал на дальнюю дверь. — Но ты представляешь себе, какое это дело?— Я-то многое чего представляю, — чуть рисуясь, заметил Виталий. — Например, что преступник здесь не обычный.— Да, преступник тут не обычный, — насмешливо подтвердил Откаленко. — Ты иногда потрясающе проницателен, уважаемый.Разговор на следующий день получился тягостный и неприятный.— Тебе что, больше всех надо? — напористо спросил Свиридов, горой навалясь на стол. К потному складчатому лбу его прилипли желтые пряди волос, глаза под припухшими веками глядели сердито.— Ты о чем это? — переспросил Цветков, уже обо всем догадываясь.— А о том. Делать тебе нечего, что ли? Кражу из ателье уже раскрыл? С группой Васьки Резаного, которая вот-вот на преступление пойдет, уже покончил? Хватит или еще припомнить? Картинка! К концу квартала-то!— Работаем, — хмуро буркнул Цветков. — Сам знаешь, как ребята бегают.— Работать мало, раскрывать требуется. А о ребятах ты, видать, думаешь, что они еще мало бегают. То-то им работу ищешь, где ее нет.— Этим не занимаюсь, — начиная сердиться, ответил Цветков.— Тогда на кой ляд возбуждать дело по той фитюльке из музея? Ей цена ломаный грош. Кусок старой кожи, и все.— Историческая вещь, Николай Иванович. Сам ведь слышал, как заведующая сказала.— Ей что ни сказать, лишь бы с себя ответственность спихнуть. Они же то и дело теряют все. Шарашкина контора! Это ты тоже слышал.— Тут случай другой…— Этот случай тебе боком выйдет. Ты какую работу на себя взваливаешь, соображаешь?— Соображаю.— Не. Не соображаешь. Дело — тухлее не придумаешь. Сотни людей перебрать надо. И как докопаешься? Солидный вор туда вообще не сунется, в музей этот. А если сунется, то фитюльку эту не тронет. Не тот товар. Вот и ищи. Или ты думаешь, он тебе в книге той расписался?— Вор тут особый, это верно. И в книге он не расписался.— Да нет его вообще! И ты нам новое, да еще тухлое, дело не вешай, понял?Разговор накалялся.— Что же прикажешь делать?— За малозначительностью прекратить. Небрежность тут. На худой конец участковому отдай.Цветков прекрасно понимал, сколько неприятностей сулит ему это дело. Свиридов прав. Тут Цветков хлебнет горя. Дело не обычное. Быстро раскрыть не удастся. И потом… Ох, как не хочется ссориться со Свиридовым, наживать неприятности! Устал он, видно. Черт, хоть бы на пенсию поскорее! Но от этой малодушной мысли Цветкова неожиданно разобрала злость. «Я те дам на пенсию, сукин сын!» — мысленно произнес он.— Дело это я не прекращу, Николай Иванович.— Не прекратишь? — снова навалился на стол Свиридов, буравя Цветкова взглядом. — А я полагаю, покумекаешь и прекратишь.Цветков отрицательно покачал головой.— Нет, совесть не позволяет.— Больно ты совестливый.— Какой есть.— А она тебе позволяет картину нам портить, товарищей подводить?Цветков хмуро молчал. Ну вот, теперь уже не отступишь. Теперь уже либо грудь в крестах, либо…— Гляди, Федор Кузьмич, — тихо постучал по столу Свиридов. — Против коллектива идешь?— Коллектив тут ни при чем. Против него никогда не шел.Свиридов с шумом отодвинул стул и тяжело поднялся.— Покумекай все же, Федор Кузьмич. Все оцени. Нажимать на тебя я не собираюсь. Так, поделился мыслями. Ребята твои где?— Лосев в Центральной справочной, Откаленко тоже.— Ага. Значит, влез в дело?— Влез.— Ну, ну, — Свиридов достал платок, аккуратно развернул и двумя руками вытер потное лицо, словно после мытья. Потом, вздохнув, закончил: — В общем все, что я тебе сказал, остается в силе.И он грузно направился к двери.Цветков прошелся несколько раз из угла в угол, заложив руки за спину, и подошел к окну. Около стены, еще, кажется, вчера голый, черный куст уже покрылся зелененькими бусинками лопнувших почек. «При, милый, при! — усмехаясь, подумал Цветков. — Всем чертям назло». Он подмигнул кусту.Потом Цветков уселся к столу и закурил. Он выработал в себе привычку резко переключать мысли на другое, так, что прежние мысли начисто уходили, захватив с собой все настроения и волнения, с ними связанные. Впрочем, может быть, помогало этому то обстоятельство, что дел и забот у Цветкова всегда хватало, и все они волновали его, все требовали внимания.…Цветков курил и думал о Шурке. Что с ним делать? Жена каждый день твердит: «Бандитов всяких воспитываешь, а собственным сыном не интересуешься». Ну, это уж перебор, конечно. Но и в самом деле — Шурка стал груб, ленится учиться, вот и курить потихоньку начал. Парень кончает одиннадцатый класс, надо о жизни думать, а он только футбол признает и никаких других интересов.
1 2 3 4 5
В этот момент в комнату вошла стройная светловолосая девушка в темном костюме. Самая обыкновенная девушка, но что-то удивительно привлекательное было в ней, в ее фигуре, в походке, в выражении лица, во взгляде, каким она посмотрела на Виталия. И с той минуты он, как ни старался отвлечь себя и чем бы ни занимался, все время ощущал ее присутствие в этой комнате.Виталий решительно, может быть, даже слишком решительно обратился к пожилой женщине в халате:— Вас, кажется, Антонина Степановна зовут? Вы смотритель в этом зале, так?— Смотритель, а как же, — растерянно ответила женщина. — Да вот, выходит, не усмотрела…— Разберемся. А пока припомните, кто вчера был. Может быть, обратили внимание на что-нибудь?«Не так я говорю, не так», — с досадой подумал Виталий, но какое-то лихорадочное чувство не давало ему времени спокойно подумать, присмотреться к этой женщине, найти нужную интонацию, нужные слова в разговоре с ней. Он поймал быстрый не то осуждающий, не то удивленный взгляд Откаленко и сердито буркнул:— Припоминайте, припоминайте. Не год назад это было.«Ах, как нехорошо получается! — снова подумал он и окончательно рассердился: — И она тоже тупая какая-то».— Так ведь кто ж был, разве их припомнишь всех… — расстроенно проговорила Антонина Степановна.— Тетя Тоня, книга же у нас есть, — раздался вдруг девичий голос за спиной у Виталия (он нарочно старался не смотреть в ту сторону). — Вы покажите товарищу.— Ах, да, да, книга — спохватилась Антонина Степановна. — Конечно, есть. А как же… Все там и записаны, кто приходил.И Виталий вспомнил большую книгу на столике около гардероба.— Ну, давайте посмотрим вашу книгу.Антонина Степановна заспешила из зала, и Виталий с непонятным смущением последовал за ней.Книга оказалась большой, с разграфленными страницами: фамилия, профессия, город. Под вчерашним числом в ней значилось, как назло, особенно много посетителей — семьдесят четыре. Надо же! А вот накануне было всего девятнадцать. Уж когда не везет, так во всем не везет! Какой-то несчастный день. В чем, собственно, ему еще не повезло, Виталий сказать бы не смог. Но настроение у него было какое-то испорченно-взволнованное. Одно и то же событие то сердило, то через секунду радовало его. Вот эта книга. Хорошо, что она тут есть. Просто здорово! Но народу же записано в ней за вчерашний день…Записи были по большей части небрежные, а порой и смешные. Некоторые фамилии просто невозможно было разобрать, а уж в графе «профессия» чего только не было записано! Вот это понятно: «Студентка ГИТИСа». А это? «Преподаватель». Чего? Где? А это еще чище — «комсомолка»! Ну, а это уже просто ребус: «В-ль»?Виталий начал проглядывать все записи подряд и, как ни странно, почувствовал, что успокаивается. Раздражение и недовольство собой уходили куда-то, словно вода в песок, он становился снова самим собой, то есть спокойным, терпеливым, расположенным к людям, добродушным и внимательным человеком. И стоящая рядом Антонина Степановна показалась ему сейчас вовсе не тупой, а, напротив, симпатичной и совсем неглупой.— Ладно, тетя Тоня, — улыбнулся ей Виталий. — Поговорим потом. А сейчас я вот выпишу себе всех этих, — он кивнул на книгу. — Может, кто из них чего заметил. Помогут нам.И от его неожиданной улыбки, от приветливого тона, каким вдруг все это он сказал, от домашнего обращения «тетя Тоня» Антонину Степановну сразу словно подменили. Исчезло страдальчески-виноватое выражение с лица, и она вздохнула с таким облегчением, что Виталий невольно усмехнулся.— Чего это вы так вздыхаете, тетя Тоня?В ответ Антонина Степановна только махнула рукой.— Ладно уж. Выписывайте. А я вот тут отдохну маленько. Переволновалась, видать.Виталий подсел к столику и принялся за работу.Спустя минуту наружная дверь с шумом распахнулась, и вошел Свиридов, толстый, краснощекий, самоуверенный.— Ну, ну, доложи, чем занят, — сказал он вставшему при его появлении Виталию.Тот коротко доложил.Свиридов нахмурил пшеничные брови, посмотрел книгу и недовольным тоном сказал:— М-да. К примеру, вот этот, Титов, слесарь, — он ткнул коротким пальцем в книгу. — Это сколько придется Титовых перебрать, представляешь?— Так точно, Николай Иванович. Представляю.— Мартышкин труд. Из-за этой фитюльки.— Это портсигар, Николай Иванович.— Знаю, что портсигар. Это я фигурально. Ну, да ладно. Занимайся пока.Он жестом разрешил Виталию сесть, молча оглядел сидевшую рядом на стареньком диване Антонину Степановну и направился в глубь квартиры.Около письменного стола Достоевского все еще возился Откаленко.— Отсюда, что ли, пропало? — спросил, подходя, Свиридов и указал на стол.— Отсюда, Николай Иванович, — сдержанно ответил Откаленко. — Только не пропало, а украли.— Это еще посмотрим. Беспорядку тут, надо полагать, хватает.Игорь пожал плечами. Черный костюм его был в пыли.— Обнаружил что? — спросил Свиридов.— Капельки крови. Вот тут гвоздик торчит, — ответил Игорь, показывая на край стола. — Вор и поцарапался.— На глаз уже определяешь, кто поцарапался? — насмешливо осведомился Свиридов. — Пинкертон. У местных тут кровь другого цвета, конечно?— Местные не царапались, а то бы давно его забили.— Ты свои теории пока при себе оставь, — Свиридов строго посмотрел на Игоря.Казались они одного роста, но тем не менее не похожи были до смешного. Плотный, ладный, в черном костюме и серой рубашке Откаленко и толстый, неуклюжий, в костюме с искоркой и с ярким галстуком Свиридов. Смуглое лицо Игоря с резко выдвинутым подбородком словно освещалось смышлеными голубыми глазами. Коротко остриженные под бобрик черные волосы в сочетании с глазами делали его лицо необычным, почти красивым. У Свиридова были пшеничные волосы и кирпично-красное, расплывшееся лицо.— Где Цветков? — спросил Свиридов.— Вон там, с заведующей беседует, — Игорь указал на дальнюю дверь.В маленькой и тесной комнате Елена Анатольевна, волнуясь и поминутно поправляя очки, говорила стоявшему у окна Цветкову:— …Так что за них за всех я ручаюсь, как за самое себя. Но вообще это ужасно, ужасно, поймите.— Понимаю. А как же, — рассеянно ответил Цветков, что-то, видимо, соображая про себя. — Ясное дело, нехорошо.Он увидел входящего Свиридова, и лицо его приняло замкнутое выражение.— Здравия желаю, — сказал тот. — Занимаетесь? Ну, ну, продолжайте.— Так я в общем все уже товарищу сказала, — ответила Вольская, снова поправляя очки. — Право, уж не знаю, что вас еще интересует.— Все сотрудники вне подозрений, — заметил Цветков. — Вот Елена Анатольевна ручается.— Так, так… — кивнул головой Свиридов. — У меня вопросик есть, — он сделал паузу. — Бывали у вас и раньше какие-нибудь пропажи?— Что вы! — вспыхнула Елена Анатольевна.— А если подумать? Мы вас, уважаемая, не торопим.— Уверяю вас, никаких пропаж…— Ну, может, потом и находили, а?Цветков хранил отчужденное молчание. А Вольская, пожав плечами, сухо сказала:— Такие вещи бывают со всяким человеком. Я, например, сама недавно куда-то спрятала фотокопии странички рукописи «Идиота». Обыскались. А потом оказалось…— Вот именно. Что же оказалось? — добродушно и заинтересованно спросил Свиридов.— Что они у Светланы, только и всего.— Видите, как оно бывает. Ну, а еще случаи такие были?— Года два назад мы перестраивали стену «Братьев Карамазовых»…— Это в смысле ремонта помещения?— Да нет, композицию расширяли, — нетерпеливо пояснила Вольская. — Ну, и пропал типологический материал. А потом нашли, конечно. Но это все пустяки. А вот…Свиридов многозначительно покачал головой.— Пустяков в нашем деле не бывает, уважаемая.Между тем Виталий, покончив с записями в книге посещений, бросил взгляд на прикорнувшую в углу дивана Антонину Степановну. «Не начала бы опять разговор, — подумал он. — Гораздо важнее побеседовать сначала с научными работниками. Но он тут же оборвал сам себя: „Ничтожный человек! Так вот, назло тебе, пока не побеседуешь с этой симпатичной тетей, „туда“ не вернешься!“Беседа с Антониной Степановной много времени не потребовала. Та не смогла сообщить ничего интересного ни об одном из вчерашних посетителей. Внимание ее привлекла только семья одного дипломата, точнее, его жена, цветущая дама в каком-то необыкновенном туалете. Что же касается «самого» и их сына, то те, по словам Антонины Степановны, были «почти што как наши».Закончив беседу, Виталий направился в большую угловую комнату, где, по его расчету, находилась Светлана Горина. «В конце концов я же обязан с ней побеседовать», — думал он.Но в комнате никого, кроме Откаленко, не было. Увидев Виталия, Игорь спросил:— Ну, какие мысли?— Ты тут не видел…— Некую белокурую особу? — хитро прищурил голубые глаза Откаленко.— Не особу, а их научного сотрудника, Горину.— Видел. Желаешь побеседовать?— Именно.— Понятно. Она через час освободится. Готовит срочный запрос.— Откуда ты знаешь?— Милый, я оперативник или кто? — И уже совсем другим тоном Откаленко добавил: — А вообще дело это поднять будет, ох, как тяжело!— Этот портсигар найти надо во что бы то ни стало, — горячо ответил Виталий.— Ты так решил?— А ты как решил?— Ты, я… Это не имеет значения. Вот как они решат, — и Откаленко показал на дальнюю дверь. — Но ты представляешь себе, какое это дело?— Я-то многое чего представляю, — чуть рисуясь, заметил Виталий. — Например, что преступник здесь не обычный.— Да, преступник тут не обычный, — насмешливо подтвердил Откаленко. — Ты иногда потрясающе проницателен, уважаемый.Разговор на следующий день получился тягостный и неприятный.— Тебе что, больше всех надо? — напористо спросил Свиридов, горой навалясь на стол. К потному складчатому лбу его прилипли желтые пряди волос, глаза под припухшими веками глядели сердито.— Ты о чем это? — переспросил Цветков, уже обо всем догадываясь.— А о том. Делать тебе нечего, что ли? Кражу из ателье уже раскрыл? С группой Васьки Резаного, которая вот-вот на преступление пойдет, уже покончил? Хватит или еще припомнить? Картинка! К концу квартала-то!— Работаем, — хмуро буркнул Цветков. — Сам знаешь, как ребята бегают.— Работать мало, раскрывать требуется. А о ребятах ты, видать, думаешь, что они еще мало бегают. То-то им работу ищешь, где ее нет.— Этим не занимаюсь, — начиная сердиться, ответил Цветков.— Тогда на кой ляд возбуждать дело по той фитюльке из музея? Ей цена ломаный грош. Кусок старой кожи, и все.— Историческая вещь, Николай Иванович. Сам ведь слышал, как заведующая сказала.— Ей что ни сказать, лишь бы с себя ответственность спихнуть. Они же то и дело теряют все. Шарашкина контора! Это ты тоже слышал.— Тут случай другой…— Этот случай тебе боком выйдет. Ты какую работу на себя взваливаешь, соображаешь?— Соображаю.— Не. Не соображаешь. Дело — тухлее не придумаешь. Сотни людей перебрать надо. И как докопаешься? Солидный вор туда вообще не сунется, в музей этот. А если сунется, то фитюльку эту не тронет. Не тот товар. Вот и ищи. Или ты думаешь, он тебе в книге той расписался?— Вор тут особый, это верно. И в книге он не расписался.— Да нет его вообще! И ты нам новое, да еще тухлое, дело не вешай, понял?Разговор накалялся.— Что же прикажешь делать?— За малозначительностью прекратить. Небрежность тут. На худой конец участковому отдай.Цветков прекрасно понимал, сколько неприятностей сулит ему это дело. Свиридов прав. Тут Цветков хлебнет горя. Дело не обычное. Быстро раскрыть не удастся. И потом… Ох, как не хочется ссориться со Свиридовым, наживать неприятности! Устал он, видно. Черт, хоть бы на пенсию поскорее! Но от этой малодушной мысли Цветкова неожиданно разобрала злость. «Я те дам на пенсию, сукин сын!» — мысленно произнес он.— Дело это я не прекращу, Николай Иванович.— Не прекратишь? — снова навалился на стол Свиридов, буравя Цветкова взглядом. — А я полагаю, покумекаешь и прекратишь.Цветков отрицательно покачал головой.— Нет, совесть не позволяет.— Больно ты совестливый.— Какой есть.— А она тебе позволяет картину нам портить, товарищей подводить?Цветков хмуро молчал. Ну вот, теперь уже не отступишь. Теперь уже либо грудь в крестах, либо…— Гляди, Федор Кузьмич, — тихо постучал по столу Свиридов. — Против коллектива идешь?— Коллектив тут ни при чем. Против него никогда не шел.Свиридов с шумом отодвинул стул и тяжело поднялся.— Покумекай все же, Федор Кузьмич. Все оцени. Нажимать на тебя я не собираюсь. Так, поделился мыслями. Ребята твои где?— Лосев в Центральной справочной, Откаленко тоже.— Ага. Значит, влез в дело?— Влез.— Ну, ну, — Свиридов достал платок, аккуратно развернул и двумя руками вытер потное лицо, словно после мытья. Потом, вздохнув, закончил: — В общем все, что я тебе сказал, остается в силе.И он грузно направился к двери.Цветков прошелся несколько раз из угла в угол, заложив руки за спину, и подошел к окну. Около стены, еще, кажется, вчера голый, черный куст уже покрылся зелененькими бусинками лопнувших почек. «При, милый, при! — усмехаясь, подумал Цветков. — Всем чертям назло». Он подмигнул кусту.Потом Цветков уселся к столу и закурил. Он выработал в себе привычку резко переключать мысли на другое, так, что прежние мысли начисто уходили, захватив с собой все настроения и волнения, с ними связанные. Впрочем, может быть, помогало этому то обстоятельство, что дел и забот у Цветкова всегда хватало, и все они волновали его, все требовали внимания.…Цветков курил и думал о Шурке. Что с ним делать? Жена каждый день твердит: «Бандитов всяких воспитываешь, а собственным сыном не интересуешься». Ну, это уж перебор, конечно. Но и в самом деле — Шурка стал груб, ленится учиться, вот и курить потихоньку начал. Парень кончает одиннадцатый класс, надо о жизни думать, а он только футбол признает и никаких других интересов.
1 2 3 4 5