Вот это слева, а тут...
- Ну, да - не большевики.
И громко, точно в телефонную трубку, крикнул:
- Мама! Достань кожаное обмундирование.
Визжали напуганно болты дверей.
До утра, - затянутые в ремни с прицепленными револьверами, - сидели
на крыльце. Солнце встало и осело розовато-золотым пятном на их плечи.
По улицам скачет казак, машет бело-зеленым флагом:
- Граждане! - кричит он, с седла заглядывая в ограды: - арестовывай-
те! На улисы не показывайся, сичас наступленье на Иртыш!
Стучит флагом в ставни и, не дожидаясь ответа, скачет дальше:
- Большевики, выходи!..
А за ним густой толпой показались киргизы с длинными деревянными пи-
ками.
---------------
В казармах солдат застали сонных. Не проснувшихся еще, выгнали их в
подштанниках на плац между розовых зданий. Казачий офицер на ленивой ло-
шади крикнул безучастно:
- По приказу Временного Правительства, разоружаетесь! За пособничест-
во большевикам будете судимы. Сми-ирно-о!..
Солдаты, зевая и вздрагивая от холода, как только офицер шире разинул
рот, крикнули:
- Ура-а!..
В это время пароход "Андрей Первозванный" скинул причалы, немножко
переваливаясь, вышел на средину реки и ударил по улицам из пулеметов.
---------------
Квартальный староста Вязьмитин обходил дома.
Пришел и к Кириллу Михеичу. Заглядывая в книгу, сказал строго:
- Приказано - мобилизовать до пятидесяти лет. Вам сколько?
- Сорок два.
Улыбнулся пушистой бородой. Щеки у него маленькие, с яичко.
- Придется. Через два часа являться, к церкви. Заборов держитесь -
большевики по улицам палят. Оружие есть?
- Нету.
- Ну, хоть штаны солдатские наденьте. Ползти придется.
Стукнул ребром руки о книгу, добавил задумчиво:
- Ползти - песок, жарко. Ладно грязи нету. Больше мужиков не водится
в доме?
Кирилл Михеич сказал уныло:
- Перебьют. Не пойти разе?.. А коли вернутся с Запусом?
- Убили Запуса. Артюшка.
- Ну-у?!. Откуда известно?
Староста поглядел вниз на усы и сказал строго:
- Знаю. Естафета прискакала из станиц. Труп везут. Икон награбленных
- обоз с ними захватили...
Верно насквозь прожжена земля: Иртыш паром исходит - от прокаленных
желтых вод - голубой столб пара; над рекой другая река - тень реки.
От вод до неба - голубая жила. И, как тень пароходная, - прерывный
напуганный гудок; вверху, винтит в жиле:
- У-ук! ук!.. а-а-а-и-и... ук! ук!.. а-а-и-а-а-и-и... ук!.. у-у...
Песком, словно печью раскаленной, ползешь. В голове угар, тополя от
палисадников пахнут вениками, и пулемет с парохода - как брызги на ка-
менку. От каждого брызга соленый пот по хребту.
Не один Кирилл Михеич, так чувствовали все. Как волки или рысь по
сучьям - ползли именитые Павлодарские граждане к пароходу, к ярам. Сре-
диной улицы нельзя, - пулемет стрекочет.
Винтовки в руках обратно, к дому тянут: словно пятипудовые рельсы в
пальцах. А нельзя - тонкоребрый офицер полз позади всех с одной стороны,
с другой позади - в новых кожаных куртках сыновья Саженовой.
Кричал офицер Долонко:
- Граждане, будьте неустрашимей. До яра два квартала осталось... Ни-
чего, ничего - ура кричите, легче будет.
Неумелыми голосами (они все люди нужные - отсрочники, на оборону ро-
дины) кричали разрозненно:
- Ура-а-а!..
И рядом, с других улиц взывали к ним заблудившиеся в песках таким же
самодельным "ура".
Яков Саженов полз не на четвереньках, а на коленях, и в одной руке
держал револьвер. Кожаная куртка блестела ярче револьвера.
Кирилл Михеич полз впереди его людей на десять и при каждом его крике
оборачивался:
- Двигайтесь, двигайтесь! Этак к ночи приползем, до вечера, что ль?
Жива-а!.. Кто свыше трех минут отдыхать будет, - пристрелю собственно-
ручно.
И ползли - по одной стороне улицы - одни, по другой - другие. А по
средине - в жару, в пыли невидимой пароходные несговорчивые пули.
Было много тех, что стояли в очереди на сходнях - платившие контрибу-
цию. Первой гильдии - Афанасий Семенов, Крылов - табачный плантатор, Ко-
локольщиковы - старик с сыном. Об них кто-то вздохнул, завидуя:
- Добровольно ползут!
Колокольщиков, пыля бородой песчаные кучи, полз впереди, гордо подняв
голову, и одобрял:
- Порадеем, православные. Погибель ихняя последняя пришла.
А впереди, через человека, полз архитектор Шмуро, оборачивался к под-
рядчику и говорил скорбно:
- Разве так в Англии, Кирилл Михеич, водится? В такое унизительное
положение человека выдвигать. Черви мы - ползти?!
Какой-то почтовый чиновник прокричал с другой стороны улицы:
- А вы на земле проживете, как черви слепые! Горький немцам продался
и на деньги немецкие дома в Англии скупает. Вот царь-то кого не пове-
сил!..
- Ура-а!.. - закричал он отчаянно.
Шмуро опять обернулся:
- Фиоза Семеновна не приехала? Напрасно вы жену отпускаете, в таком
азиатском государстве надо по-азиатски поступать.
Кириллу Михеичу говорить не хотелось, а по песку молчком ползти неу-
добно. Еще то, - надел Артюшкины штаны, а они узки, в паху режут.
- Кто теперь город охранять будет? На солдат надежи нету, не нам же
придется. Самых хороших плотников перебьют, это за что же такая мука на
Павлодар-то пала? Поеду я из этих мест, как только дорога ослобонится.
Фельдшер Николаенко где-то тут тоже ползет. Голова у него голая как
пузырь, пахнет от него иодоформом. На кого нашла позариться Фиоза Семе-
новна?
- Ладно хоть к уборке счистят шваль-то. Хлеба бы под жатву сгнили.
Штык ружья выскользнул из потных пальцев. Прапорщик Долонко закричал
обидно:
- Качанов, не отставай. Э-эй, подтянись, яры близко.
В песок сказал Кирилл Михеич:
- Я тебе солдат? Чего орать, ты парень не очень-то.
А правильно - оборвались дома, яры начались утоптанные.
- Окопайсь!..
Гуляют здесь, вдоль берега по яру вечерами барышни с кавалерами. От
каланчи до пристани и обратно. Двести сажен - туда, сюда. Жалко такое
место рыть.
Выкопали перед головами ямки. Опалило солнце спины, вспрыгнуло и ста-
лось так, высасывая пот и силу. Передвинул затвор Кирилл Михеич и, чтоб
домой скорей уйти, выстрелил в пароход. Так же сделали все.
Саженовы командовали. Команды никто не мог понять, стреляли больше по
биению сердца: легче. Офицерам казалось, что дело налаживается, и они в
бинокль считали на пароходе убитых.
- Еще один!.. Надбавь!.. По корме огонь, левым флангом, - ра-аз!..
Пли!
- Троих.
Кирилл Михеич ворочал затвор, всовывая неловко обоймы, и говорил у
разгоревшегося ствола ружья:
- А, сука, попалась? А ну-ка эту...

XIV.

Плотник Емельян Горчишников, заместитель Запуса, командовал парохо-
дом. Был он ряб, пепельноволос и одна рука короче другой. Вбежал в трюм,
увидал мешки с мукой, приказал:
- Разложить по борту.
Борта высоко обложили мешками. В мешках была каюта капитана, а рыжий,
выпачканный мукой капитан стоял на корточках перед сломанным рупором и
командовал бледным, мокрым голосом по словам Горчишникова:
- Полный вперед... Стоп. На-азад... Тихий.
Пароход словно не мог пристать к сходням.
Пули с берега врывались в мешки с мукой. Красногвардейцы белые от му-
ки и мук, всунув между кулей пулеметы и винтовки, били вдоль улиц и за-
боров.
Горчишников, бегая взад и вперед - с палубы и в каюты - скинул тяже-
лые пропотевшие сапоги и, шлепая босыми ступнями, с револьвером в руке
торопил:
- Ниже бери... Ниже. Эх, кабы да яров не было, равнинка-бы, мы-бы их
почистили.
И, подгоняя таскавшего снаряды, киргиза Бикмулу, жалел:
- Говорил, плахами надо обшить да листом медным пароход. Трехдюймо-
вочку прозевали, голуби!..
Гришка Заботин сидел в кают-компании, курил папиросы и лениво гово-
рил:
- Запуса бы догнать. Они бы с одного страха сдались. Тут, парень, та-
кая верстка получится - мельче нонпарели. Паршивая канитель.
Горчишников остановился перед ним, выдернул занозу, попавшую в ступ-
ню.
- Пострелял-бы хоть, Гриша.
- Стреляй, не стреляй - не попадешь. Ты чего с револьвером носишься?
Говор у Гришки робкий. Горит в каюте электричество - захудало как-то,
тоще. Да и - день, хотя окна и заставлены кулями.
- Блинов что ли из муки состряпать? На последки. Перекрошат нас, Еме-
ля - твоя неделя...
Закурил, сплюнул. Звякнула разбитая рама. Рвался гудок. Заботин по-
морщился:
- Жуть гонит. Затушить его.
- Кого?
- Свисток.
- Пущай. Ты хоть не брякай.
- О чем?
- А что перекрошат. Народ неумелой. Обомлет.
- Я пойду. Скажу.
Он спустился по трапу вниз и с лесенки прокричал в проходы:
- Товарищи, держитесь! Завтра утром будет Запус. Белогвардейцы
уменьшили огонь. Ночью мы пустим в город усиленный огонь. Товарищи, неу-
жели мы!..
Красногвардейцы отошли от мешков и, разминая ноги, закричали "ура".
Горчишников поднял люк в кочегарку и крикнул:
- Дрова есть?
- Хватит.
Все обошел Горчишников, все сделано. Сам напечатал на машинке
инструкцию обороны, расставил смены. Продовольствие приказал выдавать
усиленное. Ели все много и часто.
Гришка опять сидел на стуле. Шевелил острыми локтями, вздыхал:
- Ладно, семьи нету. Я, брат, настоящий большевик: ни для семьи, ни
для себя. - Для других. Только поотнимали все, работать по новому, а тут
на-те... убьют.
- Убьют? Чорт с ними, а все-таки мы прожили по-своему...
- Это бы Запус сказал. А как ты думаешь, восстанут пролетарии всех
стран?
- Обязательно. Отчего и кроем.
Гришка осмотрел грязные пальцы и сказал с сожалением:
- Никак отмыть не могу. Раньше такое зеленое мыло жидкое водилось,
хорошо краску типографскую отмывало. Из наших наборщиков в красную-то я
один записался... У меня отец пьяница был, все меня уговаривал - запи-
шись, Гришка, в социалисты, там водку отучат пить.
- Не помогало?
- Ищо хуже запил. Больно хорошо пьяниц жалеют, а трезвого кто пожале-
ет... Хочу, грит, жалости. Жулик!..
Он послушал пулеметную трескотню, крики окопавшихся на берегу, поща-
рапал яростно шею и сказал:
- Заметь, с волненья большого всегда вша идет. У нас в Семипалатинске
кулачные бои были. Ходил я. Так перед большим боем, обязательно под мыш-
ками вшу найдешь, а теперь по всему телу... Сидят они?
- Арестованные?
- Ну?
- Чего им. Мятлев, купец, на двор часто просится. Я ему ведро велел
поставить. Ребятам некогда следить за ними.
- Трубычев все хороводит. Белыми-то. Серьезный мужик, не скоро мы его
кончим. Запусу не уступит.
- Далеко.
- Говорить не умеет. А этот, как зальется, даже поджилки играют. Кра-
сив же стерва. Офицером только быть. Он, поди, из офицеров.
Горчишников любовно рассмеялся:
- Лешак его знат. Башковитый парнишка. Поджечь бы город-то, жалко.
Безвинны сгорят. А зажечь славно-б.
- Безвинных много.
Переговаривались они долго. Потом Гришка свернулся калачиком на дива-
не и заснул. Горчишников обошел пароход, для чего-то умылся.
Пули щепали обшивку и колеса. Все так же сидел капитан у рупора,
бледный, грузный, рыжеусый. Нестройно кричали с берега "ура".
На другом берегу, из степи проскакали к лесу казаки, спешились и по-
ползли по лугу.
- Кругом хочут, - сказал какой-то красногвардеец.
Мадьяры запели "марсельезу". Слова были непонятные и близкие. Громы-
хая сапогами, пробежал кашевар и громко звал:
- Обедать!..
Горчишников вернулся в каюту, помуслил карандаш и на обороте испор-
ченной "инструкции обороны" - вывел: "смерть врагам революции", но за-
черкнул и написал: "по приговору чрезвычайной тройки"... Опять зачерк-
нул. Долго думал, писал и черкал. Наконец, достал один из протоколов за-
седания и, заглядывая часто туда, начал: "Чрезвычайная тройка Павлодарс-
кого Сов. Р., С., К., Кр. и Кирг. Деп. на заседании своем от 18 авгус-
та"...
---------------
Чуть-ли не пятьсот раз выстрелил Кирилл Михеич. Сухая ружейная трес-
котня облепила второй одеждой тело, и от этого, должно быть, тяжелее бы-
ло лежать. Песок забрался под рубаху, солнце его нажгло; грудь ныла.
А стрельбе и конца не было.
Шмуро тоже устал, вскочил вдруг на колени и махнул вверх фуражкой:
- Ребята, за мной!
Ему прострелило плечо. Фуражка, обрызнутая кровью, покатилась между
ямок. "Где шлем-то?" - подумал Кирилл Михеич, а Шмуро отползал на пере-
вязку. Он не возвратился. Еще кого-то убили. Запах, впитываемой песком
крови, ударил тошнотворно в щеки и осел внутри неутихающей болью.
Кирилл Михеич остановил стрельбу. Потускнели - песок, белый пароход,
так деловито месивший воду, огромные яры.
Травы захотелось. Прижаться бы за корни и втиснуть в землю ставшее
понятным и дорогим небольшое тело. Хрупкие кости, обтянутые седеющим мя-
сом...
Кирилл Михеич незаметно перекрестился. Больше прижать ружье к плечу
не находилось силы.
Крикнул зоркий Долонько:
- Стреляй, Качанов.
Попробовал выстрелить. Ружье отдало, заныла скула.
Кирилл Михеич подполз к прапорщику и, торопливо глотая слюну, сказал:
- Можно за угол?
- Зачем?
Прапорщик, вдруг понимая, улыбнулся.
- Ступайте. Только не долго. Люди нужны.
Кирилл Михеич дополз до угла. Хотел остановиться и не мог, полз все
дальше и дальше. Квартал уже от яров, другой начинается...
Здесь Кирилл Михеич сел на корточки и, оглянувшись, побежал вдоль за-
бора на четвереньках.
За досками кто-то со слезами кричал:
- Не лезь, тебе говорят, не лезь! Ми-ша!.. Да-а...
Кирилл Михеич пробежал на четвереньках полквартала, потом вскочил,
выпрямился и упал.
Другой стороной улицы подстрелили собаку и она, ерзая задом, скулила
в разбитые стекла дома.
Так четвереньками добрался до своего угла Кирилл Михеич. Прошел пол-
ной ногой в мастерскую, закрылся одеялом и заплакал в подушку.
Поликарпыч тер ладони о колени, вздыхал, глядел в угол. Подставил к
углу скамью. Влез и обтер покрытый пылью образ.
---------------
Под утро привезли эстафету; комиссар Запус из разгромленной им стани-
цы Лебяжьей, прорвав казачью лаву, вместе с отрядом ускакал в поселки
новоселов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23