Ворота в ограде были широко распахнуты, и Нури видел, как в них вошел человек, длинный и тощий, босиком, в коротких трусах и майке. На плече он нес два толстых чурбака. Усы тонкими стрелками торчали по обе стороны носатого лица, и если бы еще эспаньолку, небольшую такую остренькую бородку, то можно было принять его за Дон-Кихота.
– Вот и дело мне, – Нури вернул котенка на прежнее место и вышел навстречу. – Позвольте я вам помогу. – Он принял на свое плечо оба чурбака и пошел рядом. – Здравствуйте, я Нури
– А чего б не помочь? Старому мастеру надо помогать, а то все заняты, всем не до меня… Здравствуйте, Нури. Меня зовут Гасан игрушечник, и моя мастерская сот здесь. Спасибо, мы уже пришли… Нет, не сюда, кладите под навес, я сейчас закрашу охрой торцы, что бы не растрескалось, и пусть дерево сохнет, Сейчас, конечно, где Василиск-зло порожденное – прополз, там и сухостой, вроде как пожаром тронутый. Мне говорят: бери, А отравленное дерево для игрушек не пригодно, как такую ребенку дашь. Может, зайдете в помещение? Я покажу вам игрушки, вы ведь любите игрушки?
Нури любил игрушки, но ждал Иванушку и потому пожелал мастеру приятной работы, собираясь уйти. Он обещал прийти потом, надолго, чтобы насладиться беседой и созерцанием без спешки.
– Подождите, Нури, Взгляните хоть на это. Мастер держал на ладони деревянного зверя – и ощущение возвращенного детства, ощущение неповторимости мгновения овладело душой Нури. Зверь светло щурился, причудливо изогнув спину. Его лапы, мохнатые снизу, с пухлыми подушечками, опирались на растопыренные пальцы мастера, тело было мускулисто и волосато, и веяло от него этакой уверенностью и бесстрашием. Конечно, такой зверь должен быть… он есть где-то здесь, в сказке… а мастер подсмотрел и перенес, ибо такое нельзя выдумать. С тихой радостью рассматривал Нури игрушку, представляя реакцию своей ребятни, особенно теперь, когда дети познакомились с тяни-толкаем и восприняли его.
– Спасибо, мастер! – Нури прижал руку к сердцу. – Но откуда это у вас берется?
– Разве я знаю? Не! этот вопрос ни один компьютер не ответит. Но я думаю, что в каждой яге, в любом чурбаке заключен свой неповторимый образ, надо только догадаться – какой и освободить его. Догадался, ощутил – это главное. А остальное– дело техники. Я вот эту загогулину нашел, так сразу почувствовал: в ней что-то есть. Но кто, еще не знал. Образ возник потом, когда у нас тянитолкай появился… Вы поняли, Нури?
– Нет, но я чувствую… это близко мне, мастер. И много у вас таких зверей, да? – Увы, это единственный экземпляр, как и мои поделки. Он не пригоден для массового тиражирования. Ну сколько детишек подержат руках этого зверя?
– Это неважно, мастер. Когда речь идет красоте, бывает достаточно просто знать, что она где-то есть. Скажите, а вы посещаете нас там, ну, в реальности? Иногда у нас появляются чудо-игрушки. Дети говорят: утром пришли и увидели. Или, говорят, в песке откопали…
– Все Иванушка. Он забирает игрушки и уносит к вам. А я – нет, я только здесь. Зачем и что мне там…– Мастер посмотрел через плечо Нури без выражения добавил: – А вот и Кащей Бессмертный. Зло изначальное. Нури обернулся. Кащей стоял посередине горницы, и больше на ней никому места не было. Он был упитан, коренаст и монументален, а роста ниже среднего. Та часть, которой он ел, была хорошо развита и производила сильное впечатление. Та часть, которой он думал, была узка. Промежуток между ними заполняли зеркальные очки, в которых отражалось то, на что он смотрел. Сейчас в них отражался мастер и Нури рядом с ним. Кащей подошел вплотную. – Тут мы в свое время что-то недодумали, – сказал он. – Что-то мы упустили, если тебя, Гасан в свое время не наказали, не отлучили и не прогнали. Нам надо по-большому, по-крупному, надо, чтоб было что показать в комплексе. А ты ерундой занимаешься, мелочевкой, отдельными, видишь ли, игрушками. А игрушка – она отвлекает. От выполнения. А?! Это «А» произносилось на выкрике, как бы в отрыве от остального текста, и придавало словам Кащея мучительно хамский оттенок. Было ясно, что Гасан с его заботами о чурбаках, его игрушками – для него, Кащея, раздражающе малая величина.
Усы мастера обвисли, он молча смотрел под ноги, где на траве беспомощно валялся диковинный зверь, и не решался подобрать его. Ибо в века так: работник, творящий новое, беззащитен перед наглостью и хамством. Нури покраснел, ему стало стыдно, словно это он сам обидел старого мастера. Он подумал, что, конечно, Кащей – осколок прошлого, не более, и к тому же его уже уволили. Но Нури знал и видел: здесь, в Заколдованном Лесу, с Кащеем предпочитают не связываться, ибо он сумел каким-то образом внушить многим, что отставка его – дело временное…
– Вы хотели оскорбить мастера, Гигантюк, вам это удалось, – сказал Нури.– Не словами, они не имеют смысла. В игрушках, как и во всем остальном, вы не специалист. Оскорбили тем, что взялись судить о его деле, тоном своим оскорбили. Я не требую от вас извинений, уйдите. Вы завистник, вы мне противны. Гигантюк ощерился.
– Чему завидовать, вот этому? – носком башмака он ковырнул зверя. – Масштаб не тот. Помню, мы из нержавейки обелиск соорудили семь на восемь
– вот это да! Далеко было видно. Убрали… Говорят, безадресный. Но ничего, Сатона снимут, обелиск восстановим. А о вас я слышал. Вы – Нури, бывший кибернетик. От науки, значит, ушли. А куда пришли? Вот то-то…– Гигантюк стоял, раскачиваясь. – Меня не интересует мнение бывшего. А я есть и буду! Он двинулся посередине улицы. Нури поднял зверя.
– Возьмите, Гасан. Вы великий мастер, верьте мне…
После Гигантюка разговор их как-то погас. Гасан игрушечник сел за работу и тем утешился. Для мастера работа всегда и цель и утешение. А Нури пошел к отведенной ему избе, возле которой его уже ждал Иванушка. Он боком сидел на широкой спине ездового хищника – Серого волка и готов был все показать и обо всем рассказать.
Что может старик Ромуальдыч, Нури узнал к концу экскурсии, когда попутно выяснилось: придется-таки ему остаться в Заколдованном Лесу. Естественно, по доброй воле и неизвестно, на какой срок.
Управляющий комплекс разместился в обширном зале со сводчатыми потолками. Помещение комплекса было вырублено в основании утеса с поросшей соснами макушкой и смотрело фасадом на небольшую нехоженую поляну. Фасад, выложенный из слоистого песчаника и заросший плющом, почти сливался со скалой. Только выходящую наружу покрытую инеем петлю криогенной электролинии Нури воспринимал как диссонанс в этой совершенной гармонии ландшафта и техники.
Старик Ромуальдыч, задумчивый и грустный, сидел за подковообразным пультом, обрамленным экранами. Деревянная скамья под ним тоскливо скрипела.
– Тэк-с, посмотрим, что у нас на выходе…– Нури встал внутри подковы, отодвинул в сторону свисающий на толстом кабеле шлем с присосками. Все было знакомо – и шлем электронного стимулятора умственной деятельности, попросту шапка ЭСУДа, и вогнутые экраны «Кассандры». Пальцы привычно забегали по клавиатуре пульта. На экранах сразу выявились странные фигурки, похожие на волосатую букву «Я». Они деформировались и расплывались, то теряя очертания, то приобретая голографическую рельефность. Старик Ромуальдыч, передергиваясь, вытянул длинную руку и, ткнув в клавишу костлявым пальцем, стер фигуры. Но из призрачных глубин экранов бездарным порождением убогой фантазии выплывали новые уродцы.
– Мерзоиды! Сплошные мерзоиды! – забормотал старик Ромуальдыч. – И делаю я многое сему подобное, взоры оскверняющее…
– Над задачами воссоздания бо-о-льшие коллективы работают, а вы тут в одиночку…– Нури переключил прогнозную машину на анализ эволюции буквообразных уродцев. – Вот и шапкой вынуждены пользоваться, а ЭСУД ведь не для этого, он для экстренных случаев… Вы хоть понимаете, сколь невероятно сложна программа восстановления?
– Нам понимать ни к чему. И шапка у нас не затем, чтоб думать, а для вложения души. Мы проблему нутром чуем. Энциклопедисты – примитивисты, вот мы кто. А программа что… нам ее готовую дали.
– Как – готовую?
О программах Нури знал все, поскольку в воспитатели поднялся с должности генерального конструктора большой моделирующей машины. С тех пор прошло почти пять лет, но знания – это поражало его самого – остались… Однако разве кто-нибудь работал над программой создания сказочных форм? Такие вещи втайне не делаются. – Кто вам ее дал?
– Директор ИРП, кто ж еще. У вас там по этой программе все и воссоздается. И эта, виверра, и карликовый бегемот…
– Товарищ Ромуальдыч, – цыганский надрыв в голосе Нури был неподделен. – Эти ж программы для реальных форм! А у вас – сказочные!
– Э, все едино. Это нутром надо чуять. – Ага! – Нури увидел, как буква «Я» утолщилась снизу, а в кружочке возник и замигал кошачий глаз.
– О нутре – это я понял. Но как по программе для реальных форм вы умудряетесь получать формы сказочные – вот чего : понять не могу. Откуда, к примеру, дракон?
– Сие тайна великая есть.
– Повторяетесь. Про тайну и Иванушка говорил.
– Тем более, тем более, – забормотал старик Ромуальдыч. Глаз его задергался, словно перемигиваясь с буквой «Я», которая, перепрыгнув на экран центрального дисплея, превратилась в мохнатый колобок, мигнула последний раз и бесформенно сплющилась. – Коли двое говорят, надо прислушаться. Иванушка чист душой.
– Я тоже чист. Но, как сказал неотесанный Митяй, толку-то? Одной душевной чистоты мало еще и работать надо уметь.
– А вот когда, к примеру, напряжение падает, что мы имеем? То-то! У вас там крупные комплексы вводятся, а у нас Кащей врывается скандалит, говорит, темно ему, он, видишь ли по ночам мемуары пишет, чтоб всех, значит на чистую воду… Порядок это? Я не про Кащея, я про другое. Ты, допустим, кистеухую свинью в вольере смотришь, хорошо это? Отвечу – хорошо, потому как сознаешь: есть кистеухая свинья и живет на планете той же, что и ты, человек.
– Отлично сказано! – воскликнул Нури.
– Вот. А ежели ты тянитолкая от носов к середке в две руки гладишь? Отвечу – тебе еще лучше, потому что он из сказки. А у нас – перерывы в энергоснабжении, это как?.. А ты на спевке тютелек был?
Нури, прикрыв глаза, вслушивался в бормотание старика Ромуальдыча. Какая-то система во всем этом должна была быть – в подходе к проблеме, в действиях жителей Заколдованного Леса, малопонятных, но, видимо, имеющих свою логику.
В конце концов, что ни говори, а продукцию то они дают. А может, им действительно легко ибо кто знает, каков дракон был в натуре? вел нечто чешуйчато-перепончатое и, пожалуйста, дракон. А докажи! Но кто, собственно, сомневаться станет? Поразительно: методы сомнительные, а столь впечатляющие результаты…
Был Нури на спевке тютелек, именуемых же дюймовочками: Иванушка сводил его в доступные посещению места и кое-что показали Дюймовочки, разместившись вокруг низкого пня на кочках и цветах дикого подсолнуха, разучивали что-то знакомое и жужжащее. Домашний шмель перелетал от одной группы дюймовой к другой, предлагая смешанную с нектаром пыльцу, которую налепил себе на бицепсы задних ног. Все это можно было увидеть и услышать, если хорошенько присмотреться и прислушаться, но Нури умел присматриваться и умел слушать.
– А вот дуб железный, еже есть первопо-посажен! – сказал Иванушка.
Дуб был огромен, и обозреть его было нельзя, не потеряв шапку с головы. В невозможной вышине темнело дупло, в котором, как утверждал Иванушка, дремала змея Гарафена. Но ту змею никто не видел, а только слышали здесь, как она ползает там.
За самый нижний сук дуба, метрах в пяти от земли, уцепилась передними когтистыми лапами драконесса, положив голову в развилку. На морде ее было написано лучезарное блаженство, поскольку внизу доил ее Неотесанный Митяй. густое, как мед, молоко тяжело цвиркало в бадью, над которой роились пчелы.
– А говорите, тянитолкаю детское питание нужно. Тут молока на ползверинца хватит!
– Молоко, да не то, – вздохнул Иванушка. Гребенчатый хвост драконессы тянулся в кусты, а перепончатые прозрачно-черные крылья были мощно растопырены, и сквозь них просматривался багровый диск полуденного солнца.
– Дикая лактация, – леший утер пот с усов. – Драконыш высасывать не успевает, доить приходится чуть не шесть раз в сутки – все мне, все мне. А чуть задержка – пристает прохожим и, чешите грудь, гудит крыльями трещит. А у них частота двенадцать герц, инфразвук. Люди пугаются до онемения… Хочешь опробовать?
Неподвижная драконесса чем-то даже привлекала, от нее приятно пахло, и была она теплая и уютная. Нури пытался заменить лешего, но не смог выдоить ни капли.
– Здесь сила требуется, – леший потряс кистями рук, шевельнул пальцами. – Двадцать процентов жирности… Сметана. Пятьдесят процентов фруктозы. Правда, при трехстах сорока градусах, не пугайтесь, по Кельвину, для драконов – нормальная температура, вязкость уменьшается, но все же, ох, нелегко.
Нури вспомнил так называемое коровье поле неподалеку от городка ИРП и уходящий за горизонт навес, под которым укрывалась от зноя нескончаемая шеренга коров-скороспелок, вспомнил прозрачные трубы молокопроводов, хлюпание присосок и стерильную чистоту автоматических отсосных станций.
– Доильный аппарат нужен, – сказал он.
– Дракон это! – посуровел Неотесанный Митяй. – А ты к нему с аппаратом, как к буренке.
Соображать надо, а не бухать что ни попадя. Хорошо, она сейчас высоко, не слышит и вообще отключилась.
Нури выслушал чужое мнение и согласился с ним. Розовое и вроде бы мягкое на вид вымя драконессы было на ощупь практически несминаемым, и только сверхъестественная сила рук лешего позволяла справляться с дойкой…
Показал Иванушка и единорогов. Они дремали в тени цветущей липовой рощи. Нури рассматривал их не спеша, убеждаясь, что тот неведомый скульптор не погрешил против натуры ни в единой детали. В холке достигающие двух метров, единороги отличались угадываемой мощью рельефно-сглаженной мускулатуры и чем-то напоминали сказочных белых коней.
1 2 3 4 5 6 7 8