Вода отступала медленно и страшно, обнажая мокрые камни с обвисшими прядями водорослей. Кораллов здесь не было — их никогда не бывает около рек — и гладкое желто-черно-зеленоватое дно влажно блестело под ясным безоблачным небом. В мелкой луже отчаянно билась забытая морем рыба. Море ушло уже дальше, чем это могло бы быть в сильный отлив — но отливу было не время. Мои люди, поднявшись с колен, оцепенело смотрели на эту невероятную картину. Их лица напоминали белые маски, и, боюсь, мое ничем не выделялось среди них. И почему-то упрямо вспоминались слова: «гнев моря». Какая-то невероятная история, услышанная в кабаке на Тортуге… Очередная морская сказка… Сказка про уходящее море! Уходящее, а потом… Тогда, на Тортуге, я ни на фартинг не поверил пьяному болтуну.
Я повернулся и закричал: «Всем в лес! Бросать все тяжелое, искать деревья покрепче и лезть наверх! Быстро!» Не знаю, что подумала бы про такой приказ моя былая корсарская вольница, но, надо отдать справедливость майору Мэллэрду, он хорошо муштровал солдат.
Мы почти успели. Я карабкался на какой-то ствол, увешанный душистыми гроздьями желтых цветов, когда море вернулось. Сначала я увидал вдалеке темную полосу, невероятно быстро идущую к берегу, вздуваясь валом. Крохотные шлюпки пиратов мелькнули на его гребне. Вал достиг отмели и стал расти, поднимаясь черной стеной воды. Вершина чудовищной волны клонилась вперед, грозя обломиться. В тот момент она показалась мне выше мачт моей погибшей «Арабеллы», но сейчас я думаю все же, что она была не столь высока.
Последние из моих людей — и с ними несколько пиратов — еще подбегали к деревьям, когда она ударила в берег. Они даже не успели оглянуться. В мгновение ока вода была под нами. Дерево мое вздрогнуло от страшного удара, и цветочная кисть хлестнула меня по лицу. Брызги промочили меня насквозь, а грохот воды почти оглушил. Древесный великан, стоявший рядом, на котором висело шестеро моих несчастных солдат, не выдержал, наклонился и рухнул в ад. Бешеная круговерть кипящей воды, веток, листьев, цветов…» Тут Диего спохватился, что чтение всерьез увлекло его. И, что хуже, образ, встающий со страниц, был ему почти симпатичен. Это было невозможно, неправильно. Образ пирата, который… А кстати, почему он читает про губернатора? Диего лихорадочно отлистнул рукопись на несколько лет назад.
Того, чего он ожидал и чего боялся, не было и там. Вместо самодовольной похвальбы беспардонного авантюриста обнаружились описания незнакомых островов, упоминание о странном смерче, прошедшем по правому борту… И записи о морских стычках, в которых анализ изящных маневров занимал куда больше места, чем упоминания о взятой добыче. Человек, который… Нет, это ложь, ложь, ложь, это все маска позера… Он должен немедленно отложить эти листы… Вдруг мелькнуло знакомое зловещее имя: барон де Ривароль. Где-то здесь должна была идти речь о взятии Картахены. Проклиная себя за слабоволие, Диего вновь начал читать подряд. Пока не нашел Картахену и не дочитал последней страницы этой главы.
Диего поднял глаза. Корабль качала волна, и мир качался вместе с кораблем. Старый дон Иларио опять оказался прав. Все было не совсем так, как представлял Диего. Все было совсем не так. И что теперь ему думать? Не говоря уж о «делать»? Или написанное — не более, чем красивое самооправдание? Но разве написанное — оправдание? Оправдание… кому? Господи, прости мне мои мысли! Щенок! И все-таки… Честь семьи… Все эти годы… Отец… Не сметь!!! Дядя Иларио… Что же теперь…
Диего поднял голову. Сумерки сгущались, и чуствовалось, что похолодало. Диего спохватился и опрометью выскочил на палубу. Бесс, упрямо стоя у борта, зябко куталась в накидку.
— Бесс, — позвал он, подходя ближе. — Почему ты не идешь в каюту? Ты заболеешь вновь. Как я погляжу в глаза твоему отцу, если привезу тебя в Лондон больную? Ну… Ну я тебе обещаю, что в Лондоне я с ним поговорю. Хочешь?
Глава 8
Диего огляделся. Экс-губернатор занимал удобные апартаменты, выходящие окнами на *****. Темные портьеры гармонировали с удобной мебелью благородного дерева.От камина шел жар. На кресле, корешком вверх, валялись «Мемуары мессира д'Артаньяна», изданные семью годами ранее в Колонеnote 23.
— Как вы доехали? Бесс, здорова ли ты?
— Все прекрасно, папа, я великолепно себя чувствую.
— А что скажешь ты, Диего? Я в этом вопросе тебе больше доверяю.
— Эта чертова девчонка… я имею в виду мою дорогую сестру, — торопливо поправился Диего, — (— Я понял, — кивнул Блад.)
— …заявила. что не съест ни крошки, пока мы не выедем из Кале. Будь моя воля, я продержал бы ее там еще недельку.
Бесс дернулась, но промолчала. Будь воля Диего, они бы никогда сюда не доехали. Однако сегодня Диего был настроен удивительно мирно, и она побоялась спугнуть это настроение. Нужно было срочно продолжить разговор.
— Кстати, — быстро сказала она, — ты не знаешь, чей это флаг — белое полотнище с синим косым крестом в углу?
— А! Это русские. Говорят, их царь Петр занят сейчас строительством большого флота. Шведы уже сейчас серьезно обеспокоены.
— Но неужели они смогут соперничать с такой сильной державой?
— Как знать. Их царь очень энергичен. Представьте, он — инкогнито — сам учился корабельному делу сначала в Голландии, затем — в Англии. Он — серьезный человек. И вот результат — шведский король занят решением восточных проблем, а в европейскую кашу вмешиваться не собирается… По крайней мере, так сообщил полгода назад герцог Мальборо. И слава Богу! Дела союзников и так достаточно плохи, а если бы шведы воспользовались моментом, чтобы свести старые счеты с Леопольдомnote 24, нам было бы еще хуже. Право, можно увидеть руку Провидения в том, что именно мы научили Петра строить корабли.
— Все равно трудно поверить…
— Да. Невероятно. Но, Бесс, неужели тебе это интересно?
— Конечно! Правда, Диего?
Диего только молча кивнул.
…Вблизи Европа оказалась совсем не такой, какой она представлялась ему из далекой Картахены. Центр мира, великая и могущественная Испания, его Испания, вблизи вдруг оказалась разоренной страной, за обладание которой сражались Франция и Германия; на море тон задавали Англия с Голландией, а вот теперь еще эти непонятные русские. Диего представил себе странных воинов в мохнатых шапках, на толстоногих лошадях… Образ красавца-фрегата, вооруженного тридцатью большими пушками и шестью малыми и нагло прущего через Па-де-Кале, решительно не вязался с этой картиной. Диего было больно.
— Кстати, Бесс, объясни, ради Бога, каким ветром тебя занесло на испанский галеон?!
Бесс объяснила.
— Подумать только! — сказал Блад со смешком. — Война в Европе не касается Его Величества полковника Мэллэрда Первого. Мы, видите ли, помогаем императору получить испанскую корону для своего сына и воюем из-за этого с Францией, — а французам помогают сами испанцы и, значит, как всегда, воюют с нами… А Мэллэрд пускает их в порт! Обделывает свои мелкие делишки… Господи, ну почему я не дома! Но… Не могу не признать, что проделки Мэллэрда могут оказаться для меня оч-чень кстати. Сговор с противником за спиной правительства, вот это что — и никак не меньше! Уж если милейшему полковнику угодно так подставляться…
Объясняя Бесс влияние расстановки сил в Старом Свете на его собственное положение в Новом, Блад продолжал поглядывать на Диего.
«А парню-то, кажется, любопытно… Однако, ну и ситуация! Что бы сказала Арабелла? Нет, что она скажет? „Дорогая, разреши представить тебе моего сына!“ Хотел бы я, чтобы это было уже позади… Не торопись, капитан, чтоб пережить эту сцену, надо еще, чтобы парень захотел остаться с тобой.» «Вот сидит человек, который, потопив корабль противника, затем приглашает этого противника пообедать… Дон Иларио неспроста все это рассказывал. Но что же мне делать? Хорошо ему было не советовать… Мемуар… Если бы он был испанским грандом, а не английским пиратом, то… Боже, что за мысли!.. Интересно, о чем он думает?» «Интересно, что он будет делать… Испанская гордость в сочетании с ирландским упрямством! Когда я был мальчишкой, помню, мой батюшка драл меня нещадно, если я возвращался домой избитый или в рваной одежде. Это приучило меня снимать перед дракой камзол и драться так, чтобы меня не били. Сдается мне, в этом парень на меня похож…» «Приглядываются. Петухи. Интересно, чем все это кончится? А ну как… И что прикажете с ними делать?!»
— Господин губернатор, спальни гостей готовы.
Время отдыхать.
* * *
В тот вечер Диего не мог уснуть, и в конце концов решил немного почитать — он видел внизу какую-то книгу. В темной столовой горел камин, и в кресле виднелась черная фигура. Пахло гибралтарским табаком. Диего, чуть помедлив, вошел. Губернатор же, покосившись на Диего и убедивившись, что тот не собирается покидать его дом под покровом ночи, вновь ссутулился у огня.
— Присаживайся, — пригласил он Диего. — Нам надо бы познакомиться поближе. При первой нашей встрече я понял, что тебе наговорили обо мне Бог знает что… и, может, не все наврали. Но если ты хочешь разобраться сам… Спрашивай — я постараюсь ответить.
Диего поколебался и начал с того, без чего остальное не имело смысла.
— Моя мать.
— Да, конечно. Но что ты, собственно, хочешь узнать? Что бы я ни сказал тебе, это будет непросто выслушать.
— Я читал ваши мемуары… Скажите, вы написали правду?
— Я написал правду. Я ничего не могу добавить… Главное ты знаешь сам — я подарил ей жемчужину, и она ее сохранила… зачем-то. А потом зачем-то дала тебе.
Диего подумал.
— Мне кажется, — сказал он, — мама знала, что я хочу вас разыскать. Она настаивала, чтобы я ее носил.
— Она думала, что ты ненароком можешь меня и найти, и боялась за тебя, — сказал Блад, усмехаясь. — Матери всегда догадываются и всегда боятся. Но я уже давно не ем младенцев.
К своему удивлению, Диего почти не обиделся. Полумрак, огонь камина и ночь сделали свое дело. Настал тот час, когда можно было сказать все и услышать в ответ что угодно. Почти.
— А почему же ты не стал ее носить? — спросил в свою очередь Блад.
— У меня шляпа потертая, — серьезно пояснил Диего.
— А! Ты не хотел выставлять ее напоказ. И правильно: тебя, скорее всего, обокрали бы еще до Севильи, а уж в Севилье-то — наверняка.
— Как вы относитесь к моей матушке… сейчас? — осторожно спросил Диего.
— Как? — Блад прикрыл глаза и помолчал. — Я… Мне жаль, что я ничего не знал. Я мог бы ей помочь.
Диего представил свою мать — с гордо посаженной головой, увенчанной пышными волосами. Матушка не дала бы знать о себе губернатору Бладу, даже если бы имела такую возможность. Она привыкла за все отвечать сама. Теперь Диего многое видел в другом свете.
— И все-таки — кажется, вы всю ответственность свалили на мою матушку?
— А кто тебе сказал, что я отказываюсь отвечать? — немного сердито, как показалось Диего, отвечал губернатор. — Вздор! Если бы это было так, я, пожалуй, не стал бы тебя расспрашивать в Кале. И ты не сказал бы мне, что привез сюда мою дочь. Свою сестру. И раз уж…
— Я бы все равно нашел…
— И раз уж так получилось, что я столько лет о тебе не подозревал, теперь я должен тебе вдвойне.
Блад сказал это так, как доказывают теорему.
— Я вас не просил об этом, — возразил Диего.
— Вот беда! А я, видишь ли, тебя и не спрашивал, — с легкой издевкой парировал Блад. Диего, впрочем, не обиделся — кажется, издевались не над ним. Ему показалось, что он почти понял этого человека, тоже привыкшего решать за себя и других. И получавшего свою капитанскую долю, равную шести долям рядовых, еще и за то, что отвечать за эти решения — тоже ему.
— Кстати, а что бы ты делал, если бы «все равно нашел»? — полюбопытствовал Блад после недолгого молчания.
— Я бы… — Диего поколебался и замолчал. — А скажите, почему мой дядя, дон Иларио де Сааведра…
— Так он твой дядя?!
— Точнее, дядя моей матушки. Так почему он не… не дрался с вами тогда, когда вы заявились к нему с выкупом за этого, как его, этого французского капитана?
— Ибервиля? Ну, видишь ли… — Блад тихо рассмеялся. — Интересно, как, по-твоему, должна выглядеть дуэль английского и испанского губернаторов?
— И только? Значит, губернаторский патент хорошо заменяет положение командира восьмисот головорезов?
— Какого… Ах, да. Ты прочитал мои мемуары. Ну, знаешь ли, тут совсем другое дело. Дон Иларио все-таки не похож на дона Мигеля… И, я вижу, ты никогда не был губернатором, Диего.
В его голосе Диего почудился оттенок превосходства. Может, это было так, может, и нет, однако не мог же этот человек постоянно быть правым.
— И он даже ничего не сказал вам… за обедом.
— Ну, портить такими беседами черепаховый суп… Однако ты много знаешь. А если серьезно, то он, должно быть, считал, что некоторые разговоры надо или доводить до конца, или не начинать вовсе. Жаль… я бы узнал о тебе раньше.
— Ненадолго.
— Я вижу, ты о нем высокого мнения. Впрочем, есть за что, — сухо сказал Блад.
Возникла пауза. Диего посмотрел на камин, и увидел, что огонь в нем почти погас. Он открыл было рот, потом закрыл. И кой черт дернул его за язык? Ведь он же хотел поговорить. Ну и что теперь прикажете делать?
— Я пойду пройдусь, — сказал он наконец.
Как будто не было более естественной идеи, чем идти гулять в два часа ночи. Блад не повернул головы.
— Хорошо, — сказал он. — Возьми с собой Бенджамена. Он умеет не мешать.
* * *
Питер Блад был недоволен собой. Так поддаваться эмоциям! Вполне естественно, что мальчик предубежден против него; было бы удивительнее, не будь это так. И, надо признать, парень честен. Только от этого не легче. И… И, между прочим, что он говорил про мемуары? Если он их видел, значит, Бесс… Блад быстро огляделся. Небольшой холщевый мешок, составлявший половину багажа, с которым прибыла дочь, лежал на столе. Поколебавшись, Блад открыл его — и увидал хорошо знакомые страницы. Так и есть. И как она только додумалась притащить сюда рукопись, которой здесь совсем не место! Что сказали бы высокопочтенные лорды Адмиралтейства, поддерживавшие его в Палате, прочтя некоторые ее страницы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21