https://wodolei.ru/catalog/vodonagrevateli/bojlery/nakopitelnye/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Когда она отошла от мужа поговорить с членом Королевского совета, Пирс и Элан обменялись тревожными взглядами.
– Я позабочусь о том, чтобы Йоланда не забеременела снова, – тихо сказал Пирс. – Есть много способов любви, чтобы избежать этого. После недавнего случая я не хочу больше подвергать ее такой опасности. Но я не могу помешать ей заботиться о тех, кого она любит. Это в ее доброй натуре проявлять заботу о других, и она доводит себя этим до изнеможения, как было с Георгием.
– Быть может, теперь, когда Георгия нет на свете, ты сможешь заставить ее отдохнуть, – предложил Элан.
Но беспокойство Пирса было не напрасным. Незадолго до Рождества, утомленная долгими часами бдений у постели Георгия, Йоланда заболела. Ей становилось все хуже и хуже.
– Я объяснил Рожеру, почему ты не, был при дворе, – сказал Элан ранним утром нового года. – Он понял, что ты не хочешь оставлять Йоланду. Как она сегодня?
– Не лучше. – Они находились в личной комнате Пирса, которую Йоланда обставила сама. Там стоял большой письменный стол с удобными креслами с множеством мягких подушек. Вдоль одной стены шли полки, на которых расположились свернутые свитки, карты Южной Италии и Сицилии, и несколько книг в дорогих кожаных переплетах. Два высоких окна выходили в сад. Пирс крепко потер ладонями лицо. – С ней сейчас Самира. Мы там находимся по очереди, так что Йоланда никогда не бывает одна. Боже мой, Элан, что я буду делать, если она… Нет, я не могу даже думать об этом. Не могу. Йоланде станет лучше! Когда придет весна, когда снова солнце согреет землю, мы поедем на холмы, будем есть медово-миндальное печенье, смеяться и предаваться любви. Как делали всегда.
Элан ничего не мог ответить ему в утешение. Нет таких волшебных слов, которые можно бы было сказать человеку, теряющему любимую женщину. Но их соединяла крепкая мужская дружба. В молчаливом сочувствии Элан положил руку на плечо Пирса, и так они недвижно стояли в грустном раздумье.
– Папа. – В дверях появилась Самира. – Мама спрашивает тебя.
– Прости, Элан. – Пирс мгновенно исчез из комнаты.
– Дядя Элан, – подошла к нему Самира. Ее ясное юное личико было встревожено. Голос звучал надтреснуто. Элан увидел, как повзрослела девочка. – Я думаю, что вам тоже надо пойти к маме. Она любит вас, как брата.
– Ей хуже?
– Я послала за священником… Он сейчас с ней. – Губы Самиры дрогнули, она пошатнулась, и Элан обнял ее. Девочка прислонилась к нему, и он ощутил происходившую в ней внутреннюю борьбу – стремление силой воли подавить рвущиеся наружу слезы. Через какое-то время Самира расправила плечи и попыталась улыбнуться ему. – Пойдемте со мной, дядя Элан. Пожалуйста. Она захочет, чтобы вы там были, и папе вы будете нужны.
Они застали Пирса сидевшим на постели, он обнял жену, чтобы ей было легче дышать. За эти годы Элан видел достаточно смертей, чтобы понять по белому как мел лицу Йоланды и лихорадочно блестящим глазам, что конец близится. В углу перед висевшим на стене распятием замер на коленях в молитве священник.
– Элан, друг дорогой. – Задыхающийся голос Йоланды был еле слышен, движения пальцев едва заметны. Элан взял ее за руку и поцеловал в холодную щеку.
– Я здесь, – проговорил он. – Я останусь с тобой и Пирсом столько, сколько ты захочешь.
– Не… не уходи, – прошептала Йоланда.
Но он посторонился, давая место Самире, которая села на противоположной стороне постели и взяла мать за руку. Элан стал в ногах, где Йоланда могла его видеть. И здесь он ждал, а дыхание Йоланды становилось все более затрудненным, поверхностным и мучительным. Пирс шептал ей слова любви и не переставая гладил лицо, в то время как Самира держала руку матери у теплой щеки, словно пытаясь влить свою юную жизнь в умирающую женщину.
Элан молился, как не молился никогда раньше, хотя и не только за жизнь Йоланды. Он ясно видел, что это конец и ничего нельзя поделать, чтобы ее спасти. Он молился за Самиру, которая была ему почти что дочерью. Он молился за душу Йоланды, которая, если Бог судит по благородству, любви, доброте сердца, должна была бы сразу после смерти оказаться в раю. Но жарче всего он молился за Пирса, за то, чтобы его дорогому другу и родственнику хватило сил и мужества.
Пробило полночь, когда Йоланда долго и мучительно вздохнула.
– Пирс, – ясно выговорила она. – Я так люблю тебя.
Йоланда вздохнула еще раз, прислонилась головкой к плечу Пирса и закрыла глаза.
В комнате наступила тишина, все прислушивались, ожидая следующего ее вздоха. Его не было… и не было… Элан стиснул кулаки, задержал сам дыхание.
– Нет! – произнес Пирс, крепче прижимая жену к себе. – Нет!
– Она покинула нас, сын мой, – тихо произнес священник, приближаясь к постели. – Пора послать за ее прислужницами, чтобы они обмыли ее и все подготовили к похоронам.
– Элан. – Глаза Пирса казались темными бездонными озерами муки. – Забери всех отсюда. Дай мне побыть несколько мгновений с ней наедине.
– Но, сын мой… – начал было священник. Он замолчал, когда Элан крепко взял его за руку.
– Делайте, как он просит, – велел Элан. – Подождите снаружи. Ты тоже, Самира.
Элан попытался помочь Самире встать с кровати, но сразу же понял, что она слишком потрясена, чтобы двинуться. Он обнял ее и поднял на руки, как ребенка, каким она, в сущности, и была. Он отнес ее в соседнюю комнату, где девочка, цепляясь за него, расплакалась горькими детскими слезами, громко и безутешно, пока не заснула, прислонившись к нему. Тогда он передал ее служанкам, которые унесли ее в спальню. А он остался ждать дальше, мучительно переживая зловещую тишину в комнате, где оставался Пирс. Прошел еще час, прежде чем Пирс вышел оттуда, бледный, с сухими глазами, какой-то одеревеневший.
Он спокойно отдал распоряжения о похоронах, отказавшись от помощи Элана и Самиры. С печальным достоинством, не проронив ни единой слезы, он вел себя и в последующие дни до самых похорон Йоланды. Когда же все похоронные обряды закончились и прощавшиеся покинули его дом, он заперся в своей комнате и, заявив, что хочет соблюсти ритуал тихого траура, отказался видеть кого бы то ни было.
Зная, как они с Йоландой любили друг друга, большинство друзей Пирса подчинились его желанию и оставили его в покое. Элан несколько раз появлялся в доме, только чтобы в очередной раз услышать, что Пирс никого не хочет видеть. После ряда отказов он перестал стучаться в дверь дома, бывшего ему раньше почти родным. Он решил, что даст Пирсу еще немного времени, а затем настоит на встрече с ним.
Спустя шесть недель после смерти Йоланды, дождливой февральской ночью, Элан находился дома, читая доставленные ему днем документы. Он ждал их и был удивлен, что они не пришли раньше. После смерти Георгия Антиохийского Рожер назначил главой сицилийского флота Филипа из Медии. Филип был отличным претендентом на должность нового Эмира аль-Бахра: честный и умный человек, один из самых талантливых министров Рожера. Элан от всей души одобрил решение Рожера. Не мог Элан и оспаривать желание Филипа иметь своих людей в качестве помощников и высших командиров. На месте Филипа он хотел бы того же. И поэтому в тот дождливый вечер Элан в третий раз перечитывал со смешанными чувствами документ, посылавший его в почетную отставку. Слова письма не были оскорбительными, в них не было никакого намека на то, что он должен отправиться в изгнание. Элан по-прежнему владел всеми своими землями, наградами и титулами, за исключением тех, что относились к его должности в сицилийском флоте. Он больше не был его частью.
«Итак, в возрасте тридцати восьми лет, когда большинство людей находятся на вершине успеха, я утратил свое призвание, – с горечью подумал Элан, зная, что для него богатство и титулы ничего не значат без любимого дела, которое семнадцать лет заполняло каждую минуту. Больше никогда не сядет он с Рожером и другими капитанами, чтобы спланировать стратегию битвы, не будет объяснять младшему офицеру, какие припасы и в каком количестве должны быть в корабельных кладовых. Не будет больше шагать взад и вперед по палубе, разглядывая горизонт в поисках вражеского паруса. Не будет больше звездных ночей на море и сводящих все существо судорогой ужаса сражений. И побед тоже не будет. – Я теперь старик!»
На стене его комнаты было небольшое зеркало. Элан подошел к нему и стал вглядываться в отражение красивого мужчины с загорелым лицом, морщинками вокруг серых глаз и вьющимися темными волосами, которые на висках уже начали серебриться. В его тщательно подстриженных бородке и усах тоже пробивалась седина.
– Старик, – повторил он себе, – у которого есть награды и богатство, но нет настоящего дома.
– Милорд. – Услышав голос своего личного секретаря, Элан отвернулся от зеркала. – Милорд, у дверей стоит женщина, которая настаивает на встрече с вами. Она так плотно закутана, что я не сумел разглядеть, молодая она или старая. Я не могу сказать, говорит ли она правду, утверждая, что является дочерью барона Асколи. С ней нет слуг, так что, возможно, она лжет.
– Я быстро выясню, кто она такая. – Подобрав свиток, Элан заново скрутил его. – Приведите ее ко мне.
Фигура, которую через несколько минут ввел в комнату слуга, была маленькая и с ног до головы закутана в длинный плащ с капюшоном. Сердце Элана дрогнуло: он узнал этот плащ.
– Самира, – сказал он, – почему ты надела плащ своей матери? И, что тревожнее, почему ты явилась в мой дом без сопровождения служанки?
– Потому что не хочу, чтобы кто-либо, кроме вас, знал, где я, – ответила Самира, снимая плащ и отряхивая с него капли дождя, прежде чем положить на скамью. – Особенно не хочу, чтобы отец узнал, что я приходила сюда. Вы должны пообещать мне, что ничего ему не расскажете.
– Думаю, если Пирс узнает, что ты приходила в мой дом одна и так поздно ночью, меня не спасет даже наша дружба. – Элан произнес свою отповедь суровым голосом, стремясь, чтобы она поняла легкомысленность своего поступка.
– У меня очень серьезная причина прийти сюда, – возразила Самира. – Разве вы не предложите мне какого-нибудь вина? – Она подошла к свече, при которой читал Элан. Ее черные волосы, гладкие и блестящие, были заплетены в тугую косу, доходившую до тонкой талии. Кожа цвета густых сливок оттеняла чуть розоватый румянец щек, а серо-зеленые глаза, окаймленные темными ресницами, смотрели проницательно и холодно.
Месяц назад ей исполнилось пятнадцать лет, она была редкой, но еще не расцветшей красавицей. Посмотрев мельком на свиток, брошенный Эланом на маленький столик, она постучала по пергаменту Тонким пальчиком:
– Дадите вина, дядя Элан? Я замерзла.
– Так тебе и надо, раз пришла одна в глубокую ночь. – Но все-таки он налил ей вина в изящный серебряный кубок, и она сделала несколько глотков, словно на самом деле верила, что это ее согреет. – Ну, дитя? Почему ты здесь?
– Я не дитя, – сказала она с достоинством.
– Для меня ты была и есть дитя. И будешь всегда. А теперь, если ты не хочешь, чтобы я положил тебя через колено и отшлепал, объясни, в чем дело. Затем я провожу тебя домой.
– Дядя Элан, – Самира поставила кубок около свитка, – мне нужна ваша помощь.
– Для чего?
– Для моего отца. После смерти мамы он заперся в своей комнате и почти не выходит из нее.
– Я знаю. Он даже меня не захотел видеть. Я пытался его уговорить, но он отказывается. – Элан испытывал чувство вины: надо было действовать настойчивей.
– Отец сидит целый день за письменным столом и смотрит в окно на мамин сад, словно он в полном цвету, – рассказывала Самира. – А ночью поднимается наверх в спальню, но не думаю, чтобы спать. Утром он не выглядит как человек, отдохнувший за ночь.
– Он очень любил твою мать. Возможно, ему нужно много времени, чтобы прийти в себя после ее смерти.
– Вы думаете, я не тоскую по маме? Целыми неделями я плакала и засыпала в слезах. Но потом я начала осознавать: она бы не хотела, чтоб я потеряла вкус к жизни и проводила дни и ночи в печали. Теперь я исполняю ее обязанности по дому. Каждый день хожу в церковь. Езжу верхом, навещаю друзей. Даже когда у меня плохое настроение, я заставляю себя делать все это, потому что так поступала бы мама и потому что с каждым днем преодолевать боль утраты становится легче. Но папа не делает никаких усилий побороть свою грусть, – сокрушалась Самира. – Он больше не похож на моего любящего отца. Он не разговаривает со мной. Я боюсь, что он угаснет, как свеча, так и не смирившись со смертью мамы. Дядя Элан, я не вынесу потери обоих родителей. Не вынесу!
– Лучшее лекарство от любого самого сильного горя – работа, – убежденно сказал Элан, зная это по собственному опыту. – Возможно, если Пирс снова станет помощником Рожера, это его исцелит и разбитое сердце оживет. Я могу поговорить с Рожером и попросить его дать Пирсу сложное задание. Насколько мне известно, в районе Асколи предполагается сражение. Ратное дело должно встряхнуть его.
– Не смейте предлагать подобное Рожеру! Или папе, – ужаснулась Самира. – Если отец примет участие в битве в таком безутешном состоянии, он сознательно пойдет на смерть. Пожалуйста, дядя Элан. Неужели вы не можете ничего придумать, чтобы он освободился от убивающей его печали? Что-то, волнующее его воображение, бросающее вызов судьбе. Отправьте его подальше от Сицилии. Необходимо занять его мысли и найти применение его способностям.
– У тебя и в самом деле разумные и увлекательные замыслы, моя умница. – Рука Элана лежала на свитке Филипа из Медии. – Твоя просьба оказалась своевременной: мне тоже нужно отвлечься.
– У вас есть какая-то спасительная идея? – Самира поглядела на него с такой детской верой, что Элан не удержался от улыбки.
– Есть, – ответил он. – Но прежде чем назвать ее, мне нужно все как следует обдумать. Самира, не будешь ли ты так добра и не пригласишь ли меня завтра поужинать?
– Конечно. – Самира воспрянула духом, в ее глазах засветилась надежда. – Мы всегда вам рады. Не думаю, правда, что папа согласится поужинать. Он даже избегает садиться со мной за стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42


А-П

П-Я