Мы въехали в Партенкирхен с севера. При выходе из автобуса на серо-зеленом фоне окружавших гор сразу бросались в глаза желтоватые изгибы горнолыжных трасс, и вышки, и тросы канатных дорог с экскурсантами. Огромный щит при выходе с автобусной станции на немецком, английском, итальянском и французском языках извещал о том, что Гармиш-Партенкирхен был столицей Зимних Олимпийских игр 1936 года, и стрелками указывал направление к трассе бобслея, лыжному трамплину, ледовому стадиону и фуникулерам, поднимавшим на вершину Цутшпитце."Поступай на службу в военно-морские силы, и ты увидишь мир", вспомнил я слова рекламы. Поступай в военный флот, и ты действительно его увидишь через тряпку, которой драишь медь, сквозь палубные надстройки твоего корабля и мыльную пену на палубе, которую ты скребешь до белизны. Через грязный иллюминатор ты увидишь экзотические порты, куда никогда не ступит твоя нога, а если и ступит, то ровно на время, которого хватит лишь для хорошей пьянки, которая, собственно, ничем не отличается от выпивки где-нибудь в Сан-Диего, Норфолке или Бруклине. "Будь частным сыщиком из Вашингтона, округ Колумбия, — подумал я, — и ты увидишь мир. Ты увидишь Баварские Альпы, спеша на рандеву с убийством двенадцатилетней давности и еще одним, абсолютно свежим, и убийством, которое только намечается, и еще со сбежавшим политиком".— Тебя кто-то окликнул, — сказала мне Пэтти.Все было на месте: небо, горы и толпы туристов с фотоаппаратами и в своих lederhosen. Однако, кроме этого, там было что-то еще.Еще там был Йоахим Ферге.На нем были старенькие, вытертые и немилосердно скрипевшие при каждом шаге lederhosen. Его голая, как бильярдный шар, голова была непокрыта, и альпийское солнце сделало свое дело, придав ей оттенок лака для ногтей, который обычно предпочитают очень светлые блондинки. Лицо его тоже было розовым, а кустистые брови вполне годились для того, чтобы полировать ими ботинки. Он показался мне ниже ростом, чем я его помнил, но его плечи вполне могли посоперничать по ширине с ведущей на Цугшпитце дорогой с двусторонним движением.— А, Herr Драм, — произнес он. — Ну что, отыскали вашего американца?Со всех сторон нас обтекал поток отпускников. Чья-то удочка чуть было не хлестнула Ферге по лицу, и, чтобы сохранить глаз, ему пришлось слегка подать голову назад.— Я уже начинаю подозревать, что он вообще не приезжал в Германию, — ответил я.— Ну да, конечно. Разумеется. И все-таки я должен попросить вас сесть ко мне в машину.— Зачем?— Чтобы поговорить, mein herr. А, и фроляйн тоже с вами? Я думал, что вы путешествуете один.Я глубоко вдохнул, но, тем не менее, нехватка кислорода ощущалась. Может быть, это сказывалось высокогорье, а может быть, то выражение, с которым смотрел на меня Ферге. Возможно, это было опасение, что если мы назовем ему фамилию Пэтти, то он сразу же поймет, зачем мы сюда приехали.Через толпу снующих отпускников мы протиснулись к стоянке, где был припаркован черный седан Ферге. Если у него и был водитель, то он, видно, отлучился, чтобы хлебнуть пивка. Ферге сел на переднее сиденье, мы с Пэтти — сзади. Ферге сидел, не двигаясь, и машину заводить явно не собирался.— Фроляйн Киог, — проговорил он. — А вы даже красивей, чем на фотографии.Ответом было молчание. Я зажег сигарету и предложил всем пачку, однако вместо этого он вытащил черную сигару и, когда я давал ему прикурить от зажженной спички, внимательно разглядывал мои пальцы, как будто они держали ответ на все его вопросы.— Этот Беккерат на самом деле бежал из тюрьмы, или же это ваша очередная газетная утка? — резко спросил я.Ферге отпустил короткий лающий смешок и торжествующе уставился на меня.— Черт побери, — продолжил я. — Неплохая уловка, чтобы еще разок попытать счастья со Штрейхерами, правда?Ферге посмотрел на Пэтти.— Фроляйн Киог, а вы-то кого надеетесь встретить в Гармише? Призраков?— Я никогда этого и не скрывала. Я намерена выяснить, как погиб мой отец.В присутствии Ферге с ней что-то стряслось. Я ощутил, что она сбита с толку, и хоть на время, но снова вернулась в тот мир, где была одержима только своей манией.— Благодарю за откровенность, — сказал, обращаясь к Пэтти, Ферге. — Это именно то качество, которое надлежит воспитывать в себе хитроумному Драму.— Где Сиверинг? — поинтересовался я.— Попробуйте меня понять. Драм. Я ничего не имею лично против вас. У себя в Вашингтоне, делая работу частного сыщика, за которую вам платят, вы, скорее всего, на отличном счету. Здесь у меня нет никаких сомнений. Вот и прекрасно. Но наша работа, видите ли, имеет свою специфику, и...— Вы хотите, чтобы я уехал?— Да, вы оба.Я щелчком выбросил сигарету в открытое окно.— Йоахим Ферге, режиссер, — произнес я.— В моей власти устроить так, что вас объявят "персона нон грата", а американское посольство в Бонне отберет ваш паспорт.— И вы собираетесь это сделать?— Если вы не уедете по своей воле, то да.— Но почему? Кому мы здесь мешаем?— Да потому что у нас и кроме вас есть, за кем присматривать.— У кого это, "у нас"? Вы что, и Мюллера имеете в виду?Что-то едва заметное промелькнуло в его глазах.— Выкладывайте все, что знаете про Мюллера.— Выкладывайте все, что знаете про Сиверинга.— В последнем донесении Мюллера, переданном через нашего связного в Западном Берлине, говорилось, что вы пошли в танцзал "Маленький Вальтер-утешитель", где выступали Штрейхеры. С тех пор от Мюллера ни слуху, ни духу. Может быть, вы меня просветите, в чем дело?— Да, — ответил я.— Но без особого желания?— Сперва давайте про Сиверинга.— Вы, американцы, — заметил Ферге, — все время торгуетесь.Он сделал паузу, и, опустив тяжелые веки, прикрыл ими свои непроницаемые глаза. Потом веки взлетели вверх, брови изогнулись дугами, глаза в упор глянули на меня, и, направив в мою сторону толстый, как баварская сосиска, указательный палец, он неохотно проговорил:— Да, Фред Сиверинг в Гармише.— Где именно?— Вы все еще торгуетесь?— Пока я только разминаюсь. Я хочу знать, где находится Сиверинг. И еще я хочу, чтобы вы дали слово, что ни вы, ни ваши сотрудники не будете меня толкать, топтать или выкидывать из Гармиша. И то же самое в отношении мисс Киог.Ферге перегнулся через спинку переднего кресла, открыл дверцу и сказал:— Выходите.— Что, звонок уже прозвенел?— Я не могу вам этого обещать. Если, конечно, вы тотчас же не достанете из вашего кармана Мюллера и не отдадите его мне.Я выбрался из машины. Пэтти коротко и разочарованно вздохнула и последовала за мной. Я обернулся и положил руку на переднюю дверцу с опущенным стеклом.— Этого сделать я, разумеется, не в состоянии, — ответил я Ферге. — Я не имею привычки таскать в карманах перебежчиков.Я повернулся, взял Пэтти под руку, и мы пошли прочь.— Драм!Мы вернулись. Дверца еще была открыта, и мы снова забрались в машину.— Сиверинг остановился в туристической гостинице под названием "Цугшпитце".— И это все?— В том, что произошло в Бонне, виноват Мюллер?— Моя вина только в том, что меня оглушили. Однако Мюллера не оглушили. Он просто сидел и ждал, пока Вильгельма Руста убьют, а после этого позволил Штрейхерам уйти.— Для вас будет лучше, если вы сможете подтвердить все это в присутствии самого Мюллера.Я покачал головой.— Вот этого я сделать не могу.По лицу Ферге пробежала едва заметная тень улыбки. Я продолжил:— Мюллер был убит в Восточном Берлине в районе Жандарменмаркт. Убит в перестрелке со Штрейхерами, но вовсе не в качестве сотрудника вашей службы. Как Зиглинда Штрейхер и Отто Руст, он дрался за то, чтобы завладеть восемьюстами тысячами марок. Именно за это, кроме, конечно, собственной жизни, он и боролся. Все время он стремился только к этому.Ферге потрясенно молчал.— Подумайте сами, — продолжал я. — Если бы вы посадили мне на хвост агента, который был заинтересован не в деньгах, а в том, чтобы сделать свое дело, Штрейхеры сейчас уже были бы в наших руках. Но это, разумеется, не имеет никакого отношения ни к Беккерату, ни к Фреду Сиверингу. Сейчас вы согласны пообещать мне то, о чем я просил?— Откуда у вас такая уверенность в том, что Мюллер...— В Восточном Берлине он под пистолетом сдал меня Штрейхерам. Потом мне удалось убедить его в том, что у него больше шансов получить то, чего он хотел, если он будет на моей стороне. Этого вам достаточно?Ферге извлек изо рта сигару и уставился на нее. Сигара была почти перекушена напополам. Со станции в квартале от нас отъехал автобус. Мимо нас на велосипедах промчались мальчик и девочка. Все вокруг было залито слепящим светом послеполуденного солнца. Над маленьким городком под названием Партенкирхен угрюмо нависали величественные серые скалы, освобождавшиеся от снега лишь на время короткого баварского лета.Ферге сидел темнее тучи. В первый раз я наблюдал, как он позволил живому чувству отразиться на своем лице. Я уже ожидал, что по этому случаю грозные Альпы съежатся, обрушатся с высоты полутора миль и превратятся в пыль.— Я вам верю, — произнес он так тихо, что я едва разобрал слова.— Так звонка не будет?— Убирайтесь отсюда. Можете идти, куда вам угодно.Мы снова выбрались из машины. Мне было угодно идти в туристическую гостиницу "Цугшпитце". Однако, когда мы ждали такси возле автобусной станции, я поймал себя на мысли о том, что мне немного жаль Йоахима Ферге. * * * Гостиница "Цугшпитце" была большим зданием из серого камня лишь немногим ниже громоздившихся над ней альпийских пиков. Темный и прохладный вестибюль сильно смахивал на пещеру из-за нескольких незажженных каминов, в каждом из которых вполне можно было целиком зажарить слона, и развешанных по филенчатым стенам оленьих голов и чучел пернатой дичи.Мы отыскали в вестибюле незанятый угол, где стояло несколько деревянных стульев с высокими спинками, и я усадил там Пэтти.— Мне бы хотелось увидеться с Сиверингом наедине, — объяснил я, — чтобы его не испугать.— Но ты же обещал...— Разумеется, ты будешь со мной. Только смотри, не потеряйся.Пэтти заверила, что и не подумает, и я ее оставил. Я пересек вестибюль и подошел к стойке, за которой стоял коротышка с соломенными волосами и пухлыми щеками с ямочками. Такими обычно представляют добреньких дедушек.— Будьте любезны, номер комнаты мистера Сиверинга, — попросил я по-немецки.Он поискал в журнале, пробежав мягким коротким пальчиком, таким же розовым, как голый череп Йоахима Ферге, сверху вниз по списку постояльцев.— Сожалею, но Сиверинг у нас не значится. Может быть, в какой-нибудь другой гостинице по дороге на Цугшпитце?Внезапно меня осенило, что Сиверинг вряд ли стал бы регистрироваться под своим настоящим именем.— Американец, — сказал я.— У нас живет, наверное, не меньше дюжины американцев.Припомнив виденные мной фотографии Сиверинга, я попытался его описать. Когда я закончил, пухлый человечек молчал и смотрел на меня. Я положил на стойку несколько марок, которые тут же не без участия добренького дедушки куда-то исчезли.— Человека, которого вы ищете, зовут Коул. Пятое крыло, номер триста двадцать семь.Мы обменялись вежливыми улыбками. "Если дело так пойдет и дальше, — подумал я, — баварский сервис влетит мне в копеечку".Дорогу к номеру 327 я нашел безо всяких схем. Коридоры были узкими, темными и грязными. "Зато комнаты должны быть большими", — решил я. Постучав в дверь, я ощутил, как бешено колотится мое сердце. Дело оказалось долгим, оно изобиловало насилием, но сейчас я уже был почти у цели. Хотелось бы знать, перевернется ли в своей свежей могиле Саймон Коффин.Звук шагов по непокрытому полу. Тишина. Дверная ручка быстро повернулась, протестующе заскрипели петли.Она стояла в тусклом свете дверного проема. В комнате позади нее было лишь немногим светлее, чем в коридоре. Очень красивая блондинка небольшого роста, она вовсе не выглядела уставшей, хотя совсем недавно проделала длинный путь.— Мистер Драм! — с удивлением воскликнула Ильзе Сиверинг. Глава 21 — Я приехал сразу, как только смог, — проговорил я.— Не надо сарказма, — парировала она. — Я этого не люблю.Она продолжала стоять в дверях, и я произнес:— Может быть, Чет, вы все-таки войдете?— Снова этот ваш сарказм.— Знаю. Вам не хотелось бы видеть меня здесь.— Этого я не говорила.— Как только Саймон Коффин умер, Бадди Лидс отстранил меня от дела.— Я в курсе. И именно поэтому вы столь саркастичны, не так ли?По коридору прошествовала чета американцев: он в шляпе-панаме, и она в зауженных брюках.— Немного добавить звука, и можно будет устраивать танцы, — заметил я. — Может, я все-таки войду?— О, развеется. Извините.Она сделала шаг в сторону, я вошел, и она закрыла дверь. Комната была просторной, вот почему коридоры были такими узкими. Весь интерьер был выдержан в потрясающем рококо: фантастические фигуры украшали стойки кроватей, обвивали ножки стульев, любовно вплетались в раму зеркала. Единственным в комнате, что имело строгие прямые линии, были ее стены, которые, по-моему, находились все-таки под прямым углом к полу и потолку. Если, конечно, не считать еще двух закрытых резных дверей на дальнем конце комнаты и одной позади меня, взглянув на которую, Ильзе подошла и заперла ее на ключ.— Это не я придумала вас уволить, — проговорила она. — Я всего лишь хотела помочь Фреду, я всегда хотела только этого. Лишь ради этого... для этого я вскружила голову Альберту Борману. Фред уехал, и я не знала, что он собирался делать. Я сделала то, что сделала бы на моем месте любая другая женщина. Я пыталась его удержать.— Лидс не нуждался в чьих-либо советах, чтобы меня уволить.— Вы брали аванс?— У таких типов, как Бадди Лидс, задатка обычно не спрашивают. Лишь очень редкие из них не платят своих долгов.— Вы озлоблены, и мне это не нравится. Пятисот долларов плюс транспортные расходы будет достаточно? Я выпишу вам чек.— А ваш муж, — произнес я, — где он?— Очевидно, что здесь его сейчас нет.— Что же здесь очевидного? Я ведь не спрашиваю, находится ли он в комнате. Я спросил, где он. За какую из дверей я должен заглянуть?— Типичный менталитет сыщика, — проговорила Ильзе Сиверинг с сарказмом, который так ей не нравился. — Неудивительно, что вашего брата не очень-то жалуют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26