На работе у него есть, конечно, и бухгалтерши и секретарши, но это все как-то... Дело в том, что у него с знакомых не очень много. Старые связи он тоже полностью оборвал, одна только Алла осталась.
- Что за Алла? - живо заинтересовалась Марина.
- Ну, Алла! Та докторша, которая спасла девочку. Она же его подружка чуть ли не со студенческих лет.
- Ага. Это уже становится интересным. Подружка значит?
- Брось, Марин, - она помотала головой. - Это не то. Она практически друг семьи, и Оленьку спасла.
- И что? Что это меняет?.. Ты много можешь мне привести примеров чистой дружбы мужчины и женщины?
- Они дружили ещё в институте. Причем дружили компаниями: девочки-медички и мальчики-технари. Все, кто хотел, давно уже переженились.
- Я тебе не о том говорю! Ты уши прочисти и слушай! Не старая ещё баба, врачиха, лучше других знающая, что девочка - дочь Олеси. Плюс к тому, у нее, наверняка, остались подтверждающие это документы! Плюс, она отлично понимает, что можно провести генетическую экспертизу! Плюс, наверняка, спасибо Вадику, ориентируется в твоих болячках! Да и потом, не верю я в старых подружек! Не верю, хоть ты меня убей!.. Она в доме у вас часто бывает?
- Не очень часто - нормально, - Лиля все ещё пыталась сохранять скептическое выражение лица, но сердце уже провалилось холодным камешком в живот.
- ... Приходит к вам домой в твое отсутствие?
- Да, бывает, я гуляю с Оленькой...
- Так чего же тебе ещё надо? Чего тут мудрить? Есть у неё возможность в твоих вещах порыться? Есть возможность волосы с расчески собрать?
- Марина, ты просто не понимаешь, что говоришь!
- Я-то как раз понимаю! Олесю убили, тебя посадили, Бокарев получил денежки, а потом женился на старой подружке... Что, скажи, тебя смущает?
- Валеркина дача! - почти выкрикнула она. - При чем тут Валерка? Это же был самый главный косяк в мою сторону! Дело-то все в том, что Вадим о Валере ничего не знает. Ничего! И Алла, соответственно, тоже!
- Ну, извини! - Марина развела руками. - Тогда ничем помочь тебе не могу. То мы ищем любовницу, а то вдруг выясняется, что любовница про дачу знать не могла и, соответственно, вообще тут ни при чем!.. Что, твой роман с Киселевым - засекреченная информация?
- Не засекреченная, но каким-то образом она должна была всплыть? Я знала, ты знала...
- О! Еще скажи, что это я - Бокаревская любовница!
- Я не о том.
- Слава Богу, что не о том... Да может твой Вадик знает все тысячу раз? Кто угодно с работы мог при нем на эту тему болтать.
- Кто?
- Слушай, а я знаю?.. Просто это самое логичное объяснение. Услышал, запомнил, где-то в голове отложилось. А то что не заговаривал никогда с тобой о Валерке - так извини, с какой бы радости ему сцены ревности тебе устраивать?
От жары и дыма начинал тупо болеть затылок. Лиля подумала о том, что надо принять таблетки, и ещё о том, что Кира Петровна может забыть дать Оленьке морковный сок. По рулету на столе медленно ползала маленькая муха, она согнала её рукой.
"Алла, Алла, Алла", - звенело в голове. Имя напоминало звучанием слово "алиби", и от этого делалось совсем тошно... Об Алле она подумала бы в последнюю очередь, если б не Маринка с её убийственной логикой.
А, в самом деле, почему не Алла? Женщина, которая уже много лет рядом с Вадимом, женщина, которая знала тайну Оленьки, женщина, которая имела возможность доказать, что девочка - дочь Олеси. Женщина - врач. Умный, опытный врач, которому, раз плюнуть, разыграть приступ болезни Рено и заставить следствие ткнуться носом в её, Лилину, медицинскую карточку.
- Ладно, спасибо тебе, - она поднялась с дивана. - Мне просто сейчас надо привести в порядок мозги и спокойно во всем разобраться. И еще, я хочу тебя попросить... В общем, не обмолвись нигде, пожалуйста, что я к тебе заходила.
- Ага! И ещё попроси меня отдельным пунктом не бегать в милицию и не писать заявление в прокуратуру, - усмехнулась Марина. - Странная ты какая-то, честное слово!
Они простились в дверях. Маринка, как раньше, вышла на лестничную клетку дожидаться, пока до десятого этажа догромыхает лифт.
- А помадой какой твоя Алла пользуется? Не кофейной часом? - спросила она, когда Лиля уже готова была шагнуть в кабину.
- По-моему, розовой. А что это меняет?
- Ничего, - согласилась та. - Ничего не меняет.
Лиля вяло махнула рукой, зашла в лифт и нажала на кнопку первого этажа. Кабина мягко поехала вниз, а она прислонилась затылком к прохладной стене и прикрыла глаза. В голове все перемешалось: вата, измазанная кофейной помадой, полные, четко очерченные губы Аллы, пучеглазый львенок на Маринкиной полке и что-то еще... Было что-то еще...
Она не могла понять, что именно её тревожит, да и не хотела сейчас разбираться в нюансах ощущений. Все это отодвинулось на второй план вместе с заботами о морковном соке.
"Я ведь даже не знаю её отчества?"
Лифт остановился, створки разъехались.
"При чем тут отчество?.. Оленька, Вадим! О, Господи!"
В лицо пахнуло раскаленной уличной пылью.
"Алла..", - как о чем-то незнакомом и страшном подумала она и вышла из подъезда.
* * *
То, что её уволили, как-то не укладывалось в схему и тревожило, смущало точно так же, как Валеркина дача.
- Денисова уволилась по собственному желанию, - спокойно объяснила заведующая клиникой. - Ищите её по домашнему телефону... Мне бы даже не хотелось вспоминать об этом педиатре.
Ее уволили... Это было вполне естественно. Приходила милиция, подняли истории родов полуторогодовалой давности, что-то там раскопали... Алла Денисова спасла новорожденную недоношенную девочку. Алла Денисова без всяких на то законных оснований отдала ребенка в чужие руки и выписала фальшивые документы... Ее уволили со скандалом.
Райончик, в котором она жила, был так себе. Панельные пятиэтажки, девятиэтажные дома серые от сырости. Настоящие джунгли корявых деревьев и кустарников вокруг крошечных детских площадок и гаражей.
Телефонный разговор Лилю не устраивал. Она должна была видеть её глаза. Уже не было ничего - ни обиды, ни страха. Только воспоминание об Аллином голосе, который, как ей уже теперь казалось, очень сильно напоминал тот голос в телефонной трубке. Немного помех, немного хрипотцы...
- А вы в какую квартиру, девушка? - спросила пожилая дама, набирающая код на замке подъезда и загораживающая от Лили плечом последовательность цифр.
- В сорок восьмую.
- А-а! - тон был несколько странным, но, в принципе, мог означать что угодно. И то, что к одинокой непорядочной Денисовой кто только не ходит (мужчины? А может Вадим? Может, в самом деле, Вадим?), и то, что Алла, наоборот, вполне благонадежна, а значит, гостью можно запустить в подъезд.
Дама вышла на шестом этаже, Лиля доехала до восьмого. Сильно и зло, боясь растерять уверенность, надавила на кнопку звонка. Алла открыла сразу. Она, видимо, причесывалась перед зеркалом, висевшим в прихожей. На полочке лежал фен и стояла открытая баночка с немецким гелем. Ногой отодвинула белые босоножки, мешающие пройти, спросила только:
- Ты одна или с Вадимом?
- Я одна, - ответила она нервно. - Ты разве не знаешь, что я в розыске?
- Знаю: Вадим звонил... Давай только сразу: чего ты от меня хочешь? Все показания я уже дала, так что изменить ничего не смогу. Пользы от меня никакой и вреда уже тоже.
- При чем тут польза?
- А зачем ты тогда явилась?
На лестничной площадке громко хлопнула чья-то дверь. Лиля вздрогнула и на секунду отвела взгляд от Аллиного лица. Когда же снова взглянула на нее, обнаружила, что та совсем чуть-чуть сместилась вдоль стены прихожей и теперь стоит ближе к телефону. Рука возле трубки, поза - застывшее напряжение. Она вдруг ясно поняла, что та пытается изобразить страх (как же! В дом пришел убийца! Звонить в милицию! Караул! Спасите!), и внезапно почувствовала мучительное желание рассмеяться.
- Алла! Ну, и зачем это? - короткие, булькающие спазмы рождались у неё в горле. - Ты же - взрослая, умная женщина. Зачем этот цирк? Что ты хочешь показать? Что страсть, как меня боишься, и если я кинусь на тебя с топором, тут же позвонишь в "О2"?.. Алл, ну ты же не можешь не понимать, что пожелай я разнести тебе голову, ты даже на нолик нажать не успеешь - не то что сообщить адрес!.. И, вообще, ты никуда не позвонишь.
- Почему? - спросила Алла вполне спокойно и убрала обе руки в карманы домашних светлых брюк.
- Потому что однажды ты уже позвонила. И назвала мне место встречи, а ещё телефончик. Потому что я пришла в "Камелию", а в двенадцать, как мне и было велено, вышла позвонить. А в это время другая женщина... я сильно подозреваю, что это была ты... продемонстрировала всему кафе свои, якобы, синие пальцы... Мне продолжать?
- Как хочешь.
- Значит, продолжу... Я не думаю, что головы Олесе и её мужу ты проломила собственноручно: наверняка, был кто-то еще. Но помада у нас под зеркалом - это ты, но "Турбуленс" - это ты. Ты ведь пользуешься "Турбуленсом"?.. И телефонные звонки - это ты, и план, наверняка, твой - с начала и до конца. Убить Олесю, отправить в колонию меня, помочь Вадиму оформить удочерение, а потом выйти за него замуж и вместе пользоваться полученным наследством...
- Чай будешь? - голос Аллы был ровным и грустным, и Лиля вдруг почувствовала, что уверенность растворяется, противной слабостью стекая к кончикам пальцев. - К чаю у меня, правда, ничего нет, но все равно пойдем на кухню. Что в прихожей стоять?
- Я никуда не пойду: я хочу услышать...
- Хорошо, поговорим здесь. Во-первых, никаким "Турбуленсом" я не пользуюсь - только "Сальвадором Дали", во-вторых, ты права, я, действительно, что-то там изображала с телефоном, непонятно зачем. Защитная реакция, наверное?.. Нет, все глупости... Я с самого начала чувствовала, что ты тут ни при чем... Ну, и в-третьих, не знаю, поверишь ты или нет, но все твои подозрения в мой адрес - глупость.
- А вот теперь ты права: не поверю, - она снова коротко и истерично хохотнула. - Не поверю, Алл!
- Ну и зря. Начнем с того, что мне незачем было простраивать всю эту операцию.
- Незачем?! Отлично!.. А Вадим? А деньги?
- Что "Вадим"? Вадим - добрый старый друг, не более того. Если ты думаешь, что у нас с ним - любовь, то сильно ошибаешься... А что касается денег?.. Деньг нельзя получить, Лиля. Оленька их никогда не получит. И я одна из немногих, кто об этом знает. Так что у меня не было никакого резона убивать Райдеров.
- Что значит "нельзя получить"? С какой стати ты об этом знала? Ты что, юрист международного уровня?
- Я - врач, - Алла едва слышно вздохнула и с внезапной злостью захлопнула приоткрытую дверь ванной. - Я - врач, присутствовавший при родах Олеси Кузнецовой. И я знаю, что генетическая экспертиза даст отрицательный результат, потому что Оленька - не её дочь.
Молчание было длинным. На кухне глухо урчал холодильник, во дворе жизнерадостно орали дети. Лиля по-прежнему стояла у двери и думала о том, что глупее, безобразнее всего будет прямо здесь грохнуться в обморок.
- В каком смысле "не её дочь"? - проговорила она наконец. - Как такое возможно? Я ещё понимаю - "не дочь Вадима"...
- И не дочь Вадима - тоже. Ее мать, насколько я знаю, студентка, а отец, вообще, неизвестно кто.
- Подожди, Алла, я не понимаю!
- Пошли все-таки на кухню.
Они прошли на кухню. Алла включила электрический чайник, пошарила в коричневой пластиковой хлебнице и достала шоколадные вафли в надорванной упаковке. Подвинула к Лиле сахарницу, поставила перед ней чашку, положила ложку. Сама села напротив, облокотившись о стол и подперев подбородок обеими кулаками.
Над чайником тонкой струйкой вился белый пар, в носике булькало. Алла следила за закипанием воды с преувеличенным, почти болезненным вниманием.
- Девочка прожила уже семьдесят два часа, - произнесла она, в конце концов, глядя на чайник широко раскрытыми глазами. - Конечно, в таких случаях, семьдесят два часа - не показатель, но её запросто можно было вытащить, а я... А у меня тогда выдался очень тяжелый день. Точнее ночь. Накануне вечером я сильно выпила в компании с одним мужчиной, мы поссорились. Ну и наутро...
Наутро она проснулась с раскалывающейся головой и ощущением, что жизнь кончена. Памятью о вчерашнем вечере осталось отстиравшееся винное пятно на новом костюме песочного цвета и пустая бутылка коньяка, которую она выпила в одиночестве уже ночью. Как алкоголичка. Или просто как глупая баба, которую бросили. Которую бросили, но которой ничего, по сути дела, и не обещали.
Алла опустила с дивана опухшие ноги со вздувшимися венами и с каким-то болезненным наслаждением поставила горячие, дрожащие ступни на холодный линолеум. Топили этой зимой плохо, батареи были чуть теплые. Но сегодня это пришлось как нельзя кстати. Голова гудела, собственное дыхание, отдающее "Белым аистом", заставляло подкатывать к горлу все новые и новые сгустки тошноты.
Она вдруг вспомнила, что вчера ночью позвонила ресторанному кавалеру и наговорила всяких гадостей, пакостей и мерзостей, чем окончательно опозорила себя, вывалившись из образа сдержанной, умной, сильной леди, как картошка из дырявого мешка. Ну, и пусть, ну, и ладно! Пусть бы он даже увидел её такой, уснувшей прямо поверх клетчатого пледа в фланелевом задравшемся халате и размазанной по лицу косметике. Пусть, теперь все равно...
Она поднялась с дивана и побрела к умывальнику. Стены вибрировали, а линолеум раскачивался туда-сюда, как отломанное донышко неваляшки. Хорошо хоть, что коридор короткий. Идти не далеко. В ванной она первым делом взглянула в зеркало, увидела отекшее серое лицо с опухшими глазами и подумала: "Это надо же было так напиться!" Мысль тоже была "алкашной", от этого становилось ещё обиднее. Алла жалко и одновременно зло усмехнуласью. Спросила у своего отражения: "Ты меня уважаешь?"
Потом она насильно влила в себя чашку очень крепкого и очень горячего кофе, прополоскала рот отваром мяты и пошла одеваться.
Поправила перед зеркалом прическу. Не тщательно, а так, чтобы выглядеть не совсем уж пугающе, капнула на запястья немного "девятнадцатой "Шанели" и подкрасила опухшие после вчерашних рыданий губы бледно-розовой помадой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45