И потому что все испортил, и потому что не предложил её проводить, и потому что даже в этот момент подумал о том, что Лиля Бокарева, наверное, ушла из квартиры так же тихо, серой тенью выскользнув в сумрак подъезда...
* * *
Лиля сидела перед старым трюмо и расчесывала волосы, теперь ставшие короткими и рыжеватыми. Сколько раз ей приходилось читать во всевозможных романах о том, каким чудесным образом преображает женщину новая прическа! Однако, особых изменений в своей внешности она почему-то не наблюдала. Те же чуть широковатые скулы, те же глаза с загнутыми кверху кукольными ресницами, те же крупные передние зубы и беличий подбородок. Темные тени для век делали лицо больным, яркая помада привлекала излишнее и совершенно ненужное внимание. Длинные полые серьги в ушах были похожи на кладбищенские колокола.
Она чувствовала, что её узнает и остановит первый же милиционер (интересно, расклеена ли уже на щитах её фотография с заголовком "Их разыскивает милиция"?), а уж если начнут проверять документы, то и вовсе пиши - пропало.
"А проверять непременно начнут", - неприятно зудел внутренний голос. "Потому что с такой шевелюрой и макияжем ты, дорогая, напоминаешь молдаванку, подпольно торгующую сливами и помидорами возле булочной".
Кира Петровна, взвалившая на себя изрядную часть её проблем, ушла гулять с Оленькой, а Лиля размышляла о том, что только что прочла в толстом учебнике по наследственному праву (опять же принесенном откуда-то бывшей квартирной хозяйкой).
За погибшим Тимом Райдером наследует жена, то есть, Олеся, за Олесей её единственная дочь Оленька, а дальше... Дальше нетрудно догадаться, что деньги, по идее, должны были попасть к ней и Вадиму. Страшная, убийственная логика...
Кто-то успел изрядно проштудировать некоторые пункты российского и англосаксонского наследственного права, которые, в общем, и не слишком разнятся. Кстати, этот "кто-то" знал, вообще, слишком много. Знал о той, давней краже денег из сейфа, знал о том, что Оленька - не родная дочь, о том, чья она дочь, на самом деле, а также о том, что у нее, у Лили, не может быть детей. Ведь не зря же появилась в кафе эта женщина с синими пальцами?
Лиля чувствовала её логику так же, как проклятый, ненавистный запах "Турбуленса". Продемонстрировать свою дефективную руку не только для того, чтобы привлечь внимание следствия (стоп, другая женщина!), но и для того, чтобы заставить оперов залезть в медицинскую карточку и понять, обалдевая от сделанного открытия: у Лилии Владимировны Бокаревой-Муратовой не может быть детей! Далее, выписка из обменной карты, клиника, где появилась на свет Оленька, наверняка, допрос Аллы... Определенно, этот "кто-то" знал столько, что становилось страшно.
А особенно нехорошо делалось при мысли о том, что про Оленьку, вообще, знало не так много людей. Можно сосчитать по пальцам: она сама, кое-кто из медперсонала клиники, Вадим... И снова Лилины ноздри расширялись, вбирая в себя несуществующий аромат "Турбуленса", и снова она отказывалась верить в то, что понимала слишком хорошо. Перевернутое белье в шкафу, клочок ваты, испачканный помадой, волосы, которые легко можно было взять с её собственной, Лилиной, расчески. Тихий смех в телефонной трубке. Это была она - Его любовница, Его женщина, другая. Та другая, которая, действительно, могла знать все.
Страшная догадка заставила Лилю без сил опуститься на стул ещё в тот день, когда она вернулась с допроса. Любовница! Ну, конечно, любовница. И Вадим... Несчастных Райдеров убивают, вину легко сваливают на неё (она ведь дурочка, она пойдет в это кафе, она просидит там целых двенадцать часов, как последняя идиотка!), и все - два зайца убиты одним выстрелом. Наследует все равно Оленька, а значит, и Вадим. Есть "кровавый убийца", который отвечает за содеянное, да ещё и нелюбимая жена в тюрьме - не нужен ни развод, ни разбирательства на тему, с кем же должен остаться ребенок...
Именно тогда она сообразила, что оставлять здесь Оленьку ни в коем случае нельзя. Подумала еще, что, в случае чего, в государственную поликлинику не сунешься - карточка у следователя, покидала в сумку колготки и трусики...
Вадим... Имел ли он, на самом деле, отношение к той давней краже, или это был всего лишь трюк с целью выманить её из дома? В любом случае, все сходилось на Вадиме. Или на ком-то, кто работал вместе с ними, на ком-то, кто знал, мог знать или догадываться. А если?..
Мысль была такой неожиданной и такой ошеломляющей, что кровь бросилась Лиле в лицо. А если Вадим тут, вообще, ни при чем? Нет, эта женщина, по-свински разбрасывающая за собой вату и хрипло смеющаяся в трубку, конечно, существует. От этого никуда не денешься, это просто нужно принять как факт. Но Вадим... Вряд ли он стал бы делиться с любовницей таким позорным фактом из своей биографии? Зачем ей знать о краже? Тем более, о краже, совершенной ради другой женщины? Не укладывается это в голове. Абсолютно не укладывается!.. Лиля в волнении поднялась, пригладила волосы на рыжеватых висках и, обхватив себя за плечи, зашагала туда-сюда по комнате... Все правильно: любовница может знать от Вадима и о том, что девочка приемная, и о её, Лилиных, болячках, но о краже она вполне могла узнать сама. Узнала ли, придумала ли, но использовала эту информацию втайне от Вадима! Это мог быть целиком её план! Только ее! Убрать с дороги неугодную жену, самой выйти замуж за Бокарева, удочерить Оленьку, получить деньги...
Она остановилась и, не сдержав тоскливого стона, закрыла лицо руками. Такими жалкими, такими надуманными вдруг показались ей собственные умопостроения. Вадим рассказывает своей новой пассии обо всем, включая то, что он фактически украл живого ребенка, но зато умалчивает о краже паре тысчонок долларов! Надо же! Застыдился! Ха-ха-ха...
С детской площадки доносился веселый гомон. Лиля выглянула в окно, отыскала взглядом Киру Петровну, за ручку ведущую Оленьку по низенькой скамейке, и снова вернулась к трюмо. С яростью, чуть не порвав мочки, выдернула из ушей серьги, мазанула салфеткой по лицу, стирая губную помаду. Испуганная рыжая белка с тонкой шеей смотрела на неё из зеркала. Та девушка в зеркале боялась больше, потому что яснее понимала, что времени осталось мало: нельзя скрываться до бесконечности, не спрячешься на всю оставшуюся жизнь в заполненном всяким хламом шифоньере Киры Петровны. Купить фальшивый паспорт? Навсегда отказаться от права видеться с родителями? С Вадимом?..
След алой помады протянулся от уголка губ к самому подбородку. Лиля стерла его кончиком пальца. Она совсем не была уверена в том, что хочет сейчас видеть Вадима. Она просто хотела найти его любовницу...
Около часа дня невысокая стриженная шатенка в светлых брюках и с белой сумкой через плечо вышла из подъезда панельного девятиэтажного дома. Глаз её не было видно за тонированными стеклами очков, в ушах покачивались крупные серьги-кольца. Шатенка дошла до автобусной остановки, пропустив два автобуса, села на третий и сошла четыре остановки спустя. Ноги у неё были стройные, талия тонкая. Какой-то стриженный парень, мывший во дворе машину, скользнул по её фигуре в меру заинтересованным взглядом, но почти тут же и забыл.
А девушка, тем временем, вошла в подъезд белой "свечки", поднялась на лифте и позвонила в дверь с массивной бронзовой ручкой тремя замочными скважинами. Из квартиры долгое время не доносилось ни звука. Она уже успела с досадой подумать о том, что сегодня воскресенье, и хозяева запросто могут быть на даче, когда, наконец, раздалось торопливое шлепанье босых ног. Сонный голос протянул:
- Кто-о там?
И она попросила:
- Открой, это я - Лиля. Лиля Муратова... Открой, пожалуйста.
Маринка, казалось, не удивилась и не обрадовалась. Распахнула дверь во всю ширь, равнодушно пожала плечами:
- Заходи...
Сама поковыляла вглубь квартиры, по пути загоняя ногой пыль под плинтус Она почти не изменилась: те же полноватые ноги, те же узкие, хрупкие плечи, те же густые волосы, лежащие на плечах естественными каштановыми локонами.
- ...Так и будешь на лестничной клетке стоять?
Лиля вошла. Марина остановилась у входа в комнату и теперь смотрела на неё с нескрываемым раздражением:
- ... Особое приглашение надо? Так ты объясни сначала, как с тобой обращаться. А то полтора года - ни слуху, ни духу, может ты у нас королевой заделалась?
- Марин, - она не очень уверенно спустила ремешок сумки с плеча, - мне поговорить с тобой надо, но если ты так сильно обижаешься, я могу уйти. Я тебя понимаю.
- Еще скажи "прекрасно". Прекрасно, мол, понимаю! И трагически склони голову к плечу, глядя на меня мудрыми глазами. Психологиня, блин!..
Лиля чувствовала себя просто ужасно. Когда-то Маринка была её ближайшей, едва ли не единственного подругой, и вот теперь все то, что их когда-то соединяло, было разрушено до основания.
Странное замужество, Оленька, через неделю после свадьбы привезенная из клиники, жесткое требование Вадима оборвать все прежние связи... Она, действительно, полностью порвала с прошлым, хотела даже выкинуть записную книжку, но в последний момент остановилась. И вот теперь бывшая подруга смотрела на неё глазами, полными не обиды даже, а какого-то холодного равнодушия.
Ей захотелось немедленно развернуться и уйти, и никогда больше сюда не возвращаться, но мысль об Оленьке и о Вадиме удержала.
- Марина, прости меня, пожалуйста, дай мне возможность объяснить тебе и...
- Да ладно уж, - та махнула рукой, - заходи в комнату. Чай пить будем и торт есть. Мать вчера постряпала...
Лиля довольно быстро поняла, что подруга до сих пор не замужем. Те же календари на стенах, тот же "малогабаритный" диванчик, та же одинокая полочка с косметикой и никаких вещей, указывающих на то, что в комнате обитает ещё и мужчина. Впрочем, Маринка нисколько не выглядела несчастной, пожалуй, только излишне сосредоточенной. Сосредоточенно разливала заварку в чашки, так же сосредоточенно отламывала серебряной ложкой кусочки торта. В глаза бывшей приятельнице старалась не смотреть. Прошло уже полчаса с момента, когда Лиля позвонила в дверь, а они так и не сказали друг другу ничего мало-мальски существенного. "Как живешь?" - "Нормально". "А ты?" "И у меня все хорошо". "Родители на даче?" - "Да, на даче". "А ты, значит, так в Москве и живешь?" - "В Москве".
В конце концов, Лиля не выдержала, провела указательным пальцем по покрытому позолотой краю блюдца и, как бы между прочим, проговорила:
- Марин, а я замужем за Бокаревым.
- Ну и как тебе такой "замуж"? - та отхлебнула немного чая. Нравится? Получила то, что хотела? Стоило оно таких слез и переживаний?
Она как будто совсем и не удивилась. Лиля почувствовала что-то похожее на тревогу:
- Марин, а ты знала, что ли?
Марина медлила всего несколько секунд:
- Да... А тебе это кажется удивительным? Ну, конечно! Ты же тогда была вся такая из себя таинственная... Да все поняли, если хочешь знать! Тут семи пядей во лбу быть не надо. Сначала Олеся эта шариться по офису перестает, потом Бокарев в глубокий запойный штопор уходит, потом вы синхронно увольняетесь. И все! Ни того, ни другого. Пропали! Сгинули!
- И какие же версии ходили в нашем коллективе?
- Ты, знаешь, разнообразием они как-то не отличались. Может я, конечно, тебя сейчас и обижу, но ты не сильно переживала, когда меня обижала. Причем после того, что я, как дура распоследняя, с тобой нянчилась!.. В общем, говорили, что Вадечка наш с горя поджениться решил все равно на ком: лишь бы его любили и сопли ему жидкие подтирали. Вот и выбрал тебя. Ты же у нас одна из "чуйств" в обморок падала.
Лиля сняла с верхнего коржа засахарившуюся вишенку, рассеяно положила её в рот. Подумалось отчего-то, что по сути Маринка права. По сути, но не в деталях:
- Ну да... В принципе, так оно и было. Только хуже.
Та мгновенно насторожилась:
- Что значит, хуже?.. Вы разводиться, поди, собираетесь? Он тебя обижает? С бабами гуляет? Или Олеся его вернуться решила?
От имени "Олеся" неприятно захолонуло сердце.
- Нет, не то... Хотя, неизвестно, что было бы лучше. Я тебе расскажу, наверное, но ней сейчас. Позже... Марин, а я знаешь, о чем хотела с тобой поговорить? О той краже. Помнишь, у шефа ящик с деньгами взломали? Две с лишним тысячи баксов ещё унесли? Что по этому поводу, вообще, не работе говорили? Я тогда как-то особенно не прислушивалась: голова была другим занята.
- А сейчас тебе на фига это сдалось? Не нашли же никого. Да, мне кажется, и не сильно искали. Во всяком случае, с ног никто не сбивался и землю носом не рыл... Ты вспомни сама-то! Ну, пришли менты, ну, полазали по кабинету, отпечатки поснимали, охрану подопрашивали...
- Это-то я как раз и помню. И то что охранники ничего вразумительного сказать не смогли. Мол, никуда не отходили, никого не запускали...
- Ай, слушай их больше! - Маринка поморщилась. - "Не отходили", как же! И за пивом в киоск, наверное, не бегали? И за сигаретами? И этот, который конопатый, книжку в туалете не читал? А сейф сам собой взломался, от внутреннего пренапряжения. - Она вдруг замолчала, откинулась на спинку дивана. - Может все-таки объяснишь, зачем тебе это надо? Или так и будем играть в светский разговор?
Лиля прикусила губу. Что она могла объяснить Маринке? Ну, что? Ей и самой не было до конца ясно, что может дать в результате эта информация... Связывают ли в кулуарных сплетнях ту давнюю кражу с именем Вадима? Если да, то, вроде бы, круг подозреваемых расширяется. Любовницей Бокарева могла стать одна из бывших сослуживиц, в конце концов, эта любовница могла просто близко общаться с кем-то из коллег.
- Марин, я постараюсь тебе объяснить... В общем, скажи: никак фамилию Бокарева в связи с этим делом не склоняли?
Марина как-то странно повела шеей и изобразила крайнее недоумение:
- А с какой бы радости? Бокарев-то тут при чем? Или ты думаешь, что шеф наш, душка, на него и вовсе всех собак собирался повесить?.. Нет, Лиль, тут ты уже загибаешь: это же уголовщина, не стал бы босс связываться.
- Значит, никто ничего не говорил, и даже подозрений в его сторону никаких?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45