— Вольно, друзья, вольно, — кидал он налево и направо. Около одного из вагонов он задержался, чтобы, как полагается, «проявить заботу о подчиненных», поздороваться за руку, расспросить о семье, поговорить с ветеранами, с гордостью демонстрировавшими рубцы от тугарских мечей.Наконец на одном из путей он обнаружил вагон, отведенный военному командованию. На нем красовалась все та же смущавшая его картина, где он был изображен во главе атаки. Командование толпилось возле вагона, с интересом глазея на окружающий бедлам. Эндрю хотел было задать им взбучку за столь легкомысленное времяпровождение, но подумал, что во всем этом действительно есть что-то праздничное, а праздников у них так мало.При его приближении офицеры вытянулись в струнку. Спрыгнув с Меркурия, он похлопал старого друга по шее и угостил его припасенным лакомством, после чего ординарец увел коня в товарный вагон, где уже стояли шесть лошадей, познакомившихся еще во время той Гражданской войны, на Земле.Эндрю оглядел состав. Паровоз «Мэлади» был новой марки, ныне принятой на вооружение по всей железной дороге. К нему было прицеплено двадцать вагонов. Первые десять были отданы 11-му Суздальскому полку, а в следующих двух разместился его штаб с картами и документацией, телеграфная станция, а также целая операционная со всем необходимым оборудованием, над которым кудахтал Эмил.Дальше шел вагон, груженный большими палатками для размещения людей и для полевого госпиталя, за ним два новых бронированных вагона. Прежние тяжелые пушки были заменены двумя батареями более легких орудий, которые можно было быстро выдвинуть на позиции. Последние шесть вагонов были отведены под ящики с провиантом и боеприпасами, а на их крышах устроился орудийный расчет из бронированных вагонов.Со стороны внешней городской стены, ограждавшей станцию с востока, донесся пушечный выстрел, заставивший Эндрю вздрогнуть.— Путешествие начинается! — крикнул молодой ординарец.Паровоз стоявшего перед ними состава издал пронзительный свисток, за которым последовала целая какофония звонков, свистков и оживленных возгласов. Из паровозной трубы повалили клубы дыма. Состав дрогнул и тронулся с места, постепенно набирая скорость. Свернув с боковой ветки на главный путь, он устремился к воротам. На восточной стене прогремели ружейные выстрелы — это почетный караул 21-го Суздальского полка салютом провожал первый поезд, убывающий на войну.— Всем занять свои места!Вдоль их состава пробежал кочегар.Эндрю едва успел забраться вслед за остальными в вагон, как тот дернулся, и ему пришлось ухватиться за поручень, ограждавший площадку открытого тамбура.Звеня всеми колокольцами, их поезд продвинулся вперед и занял место отошедшего состава. Одновременно из северных ворот показался в облаках дыма следующий паровоз, который тащил за собой спальные вагоны, всего несколько часов назад прибывшие с римской границы. Эмил, тоже вышедший в тамбур, сообщил, что в пяти из них разместится один из полков.— Да, без них нам было бы трудно переправить всех, — заметил Эндрю.— Но это же рассадник всевозможной заразы! — возмущенно бросил Эмил.— Ну, вряд ли там хуже, чем в каютах «Оганкита».— Уверен, что Кромвель, создавая свою новую адскую машину, даже не задумывался о санитарных условиях, — презрительно скривился Эмил. — Но это для нас не оправдание.— Да уж, — усмехнулся Эндрю. — Говорят, летом эти броненосцы превращаются в сущий ад. Во время боя температура на батарейной палубе достигает шестидесяти пяти градусов.— Вот и пускай жарятся там, как на адской сковородке, — отозвался Эмил. — А у меня на операционном столе в ближайшие дни побывает немало хороших парней.— А вдруг все обойдется без сражения? — с надеждой проговорил Эндрю. — Победа, достигнутая без единого выстрела, должно быть, приносит ни с чем не сравнимое удовлетворение. Мне еще никогда не доводилось испытывать его.— Я с радостью предоставил бы ребятам наслаждаться теми пятью процентами удовольствия, какое они находят в битвах, если бы не остальные девяносто пять процентов кошмара.Состав, отправлявшийся вслед за ними, встал под посадку, и тут же сотни людей двух полков кинулись на штурм, стремясь занять лучшие места в вагоне и не оказаться в числе неудачников, которые будут вынуждены ехать на крыше.— Ты захватил с собой микроскоп? — спросил Эндрю, испытывая желание поболтать на отвлеченные темы. Когда они будут в пути и его перевозбудившийся в связи с отъездом штаб несколько успокоится, они еще успеют наговориться о насущных проблемах.— Да будут услышаны мои молитвы! — благочестиво произнес Эмил, возведя очи к небесам. — Я молю Бога, чтобы не пострадал ни один из наших парней, но пусть Он все-таки даст мне возможность изготовить необходимые мне для исследования препараты. Ты ведь знаешь, что я горячий поклонник профессора Зиммельвайса, — с воодушевлением продолжил он. — Я учился у него в Вене. Он пытался понять, каким образом инфекция передается от одного человека другому. И в конце концов он установил, как это происходит, но не знал почему.— И ты полагаешь, что изготовленный тобою микроскоп даст тебе ответ на этот вопрос.— Я уверен в этом. Существует целый мир крошечных, невидимых глазом существ. Я называю их в честь моего старого учителя «зимиками».— А он не обиделся бы, если бы узнал об этом?— Да бог с тобой, конечно нет. Я уверен, что именно миллионы этих зимиков, размножаясь в ранах, и порождают инфекцию.— Доктор, я верю тебе на слово, хотя представить себе это вредоносное столпотворение довольно трудно.— Еще бы ты не верил! Был бы не лучше этих невежественных мясников с их идиотскими идеями о ночных миазмах.Эндрю и не думал спорить со своим старым другом. Ведь в конце концов не кто иной, как Эмил, спас ему жизнь под Геттисбергом после того, как оттяпал то, что оставалось от его руки. — Теперь нам известно, что кипячение убивает их. Я доказал это, когда стал кипятить инструменты. Надеюсь, ты помнишь, как прошлой осенью мне удалось пресечь эпидемию тифа в Новроде.— Это было настоящим чудом! — подхватил подошедший к ним молодой ученик Эмила, глядевший на своего учителя с обожанием.— Никаких чудес, обыкновенный здравый смысл. Я выяснил, что все заболевшие брали воду из одного и того же колодца. Когда люди начали кипятить воду, они перестали болеть.— Но ты же не можешь прокипятить руку или ногу человека, чтобы уничтожить инфекцию, — сказал Эндрю.— Да, в том-то и загвоздка, — удрученно согласился доктор. — И всё эти проклятые зимики. Если бы мне удалось найти способ убивать их, оставив в неприкосновенности здоровые клетки, раненых умирало бы в несколько раз меньше.Опять грохнула пушка, и опять Эндрю вздрогнул. «Мэлади» ожил, пустил дым из трубы и мелодично зазвенел колокольчиками. Их основательно тряхнуло, и под приветственные крики толпы состав медленно двинулся в путь. Солдаты в стоящем рядом поезде тоже закричали и замахали руками. Паровоз энергично пыхтел, стук колес все учащался. Стоя на площадке тамбура, Эндрю сознавал, что играет важную роль в разыгрывавшемся спектакле: командир, отбывающий на поле битвы на железном коне, в клубах дыма и пара.Вагон качнуло, когда они проходили стрелку под самым носом у одного из составов. На мгновение его взору открылись старые стены города. На бастионе, венчавшем ворота, он заметил двух женщин. Кэтлин и Таня. Эндрю торопливо помахал им рукой.Поезд сделал поворот, и следующий за ними вагон заслонил бастион. Они проскочили ворота и мост через ров. Солдаты 21-го полка проводили их еще одним залпом.«Только зря тратят порох», — подумалось ему. Перед ним вдруг мелькнуло лицо Ганса, угрюмо смотревшего на него, и тут же осталось позади. Миновав полосу внешних укреплений, поезд повернул на северо-восток, вдоль наружного земляного вала, оставив в стороне ветку, ведущую к промышленной зоне. Там друг за другом стояли составы, ожидавшие своей очереди на погрузку.— Ума не приложу, каким образом Джону все-таки удалось организовать все это за два дня, — в восхищении произнес Эндрю.— Надеюсь, это не доконает его, — отозвался Эмил. — У Джона налицо все признаки нервного истощения. Ты не даешь ему ни минуты передышки, Эндрю.— Но я не мог иначе, — виновато оправдывался Эндрю. — Точно так же мне приходится использовать тысячи других людей, когда этого требуют обстоятельства. Состав, набирая скорость, загромыхал по мосту через Вину и нырнул под акведук, тянувшийся от дамбы. Эндрю взглянул на эти сооружения критическим оком. Оба они были временными конструкциями, с трудом отвечавшими своему назначению. Фергюсон объяснил ему, что рабочим, не имевшим достаточного опыта, легче было построить мост на опорах, нежели более прочный арочный. Акведук же представлял собой грубо сколоченный широкий дощатый желоб, опиравшийся на высокие деревянные столбы. Почти половина воды выливалась, не достигнув городских стен.Эмил между тем смотрел на акведук с нежностью, как на любимого внука, который кажется уродом всем остальным, но в его глазах является образцом совершенства.«Все мы живем на пределе возможного», — подумал Эндрю. Суздальцам, привыкшим к рабскому труду при боярах, шесть двенадцатичасовых рабочих дней в неделю казались роскошеством. При этом большинство их жило крайне убого. После крушения старой социальной системы они всей душой стремились построить новую жизнь, и пока, слава Богу, их энтузиазм еще не иссяк. Но революция должна была хоть как-то вознаградить каждого из них, прежде чем напряженность существования сломит их упорство. Он и так слишком долго испытывал их терпение, уповая на их веру в счастливое будущее.Однако слишком много еще оставалось сделать, а на голом энтузиазме долго не продержишься. Возникновение новой угрозы нападения какой-нибудь орды могло охладить пыл очень многих, заставить их искать помощи где-нибудь на востоке.За рекой поезд повернул в восточном направлении и заметно сбавил ход, взбираясь на холмы. Эндрю отогнал тревожные мысли и, откинувшись на спинку сиденья, любовался видом проплывавшей за окном местности, теперь уже ярко освещенной поднявшимся солнцем. Гряда холмов справа закрывала расположенные за нею промышленные здания, о существовании которых, однако, можно было догадаться по столбам дыма из заводских и паровозных труб. Металлургические предприятия продолжали работать на полную мощность, невзирая на мобилизацию.Их паровоз пыхтел, посылая к небесам облака дыма и наполняя воздух слабым, но все же приятно щекочущим ноздри запахом сжигаемых поленьев. Слева от них по склону холма поднимались поля, отливавшие золотом налитых пшеничных колосьев. Всего полтора года назад на этом месте был разбит лагерь, где жили семьи тугарских воинов, сражавшихся в долине. Лес в радиусе нескольких миль был вырублен ими для костров, и теперь окружающие склоны были усеяны пнями. У подножия одного из холмов притулилась маленькая деревушка, жители которой ютились в войлочных юртах, теснившихся рядом с обгоревшими остовами прежних деревенских домов. Поначалу мысль о том, что людям приходится жить в юртах, тревожила Эндрю, пока он не провел вечер в одной из них. Предназначенные для тугар в девять футов ростом, юрты были просторны и на удивление теплы. Скорость вновь стала возрастать. Эндрю вышел на открытую площадку, и далеко внизу перед ним открылась великолепная панорама Суздаля. Даже на таком расстоянии он был удивительно притягателен, словно город из какой-то волшебной сказки. В южной половине блестели на солнце луковки уцелевших церквей, стены тесаных домов переливались самыми немыслимыми сочетаниями цветов, и над всем этим величественно возвышался каменный собор, ныне снабженный, как полагается, циферблатом часов. Если напрячь зрение, то еще можно было различить в северной части города белые башенки католического собора и методистской церкви. Из городских ворот выполз еще один состав, над которым поднимался столб белого дыма. Далеко впереди, за холмами, тоже виднелось облачко дыма, выпущенного предыдущим паровозом. Эндрю представил себе всю длинную цепь поездов, следовавших друг за другом с интервалом в пятнадцать минут час за часом. И это поразительное явление было плодом их собственных рук. «Жаль, здесь нет воздушного шара Хэнка Петраччи, — подумал он. — Можно было бы подняться в воздух и увидеть сразу весь караван». Но фантазии фантазиями, а пора было приступать к обсуждению плана военной кампании.Однако тут справа за деревьями мелькнула синева — широкое пространство искусственного водоема Утренний ветерок поднял рябь на его поверхности. Это так напоминало озера его родного Мэна в районе Уотервиля, с отражениями хвойных деревьев в почти идеально гладком водном зеркале. Несколько минут состав шел по самому берегу, спугнув стаи птиц, присевших отдохнуть у воды. Их паровоз между тем свернул еще севернее, огибая скопление невысоких холмов. Миновали развилку, откуда вдоль берега реки шла двадцатимильная ветка на Новрод, тянувшаяся затем до Мосвы и Кева, а еще через сотню миль вновь соединявшаяся с главной магистралью, ведущей в Рим.Эндрю взглянул на Эмила, не сказавшего ни слова с тех пор, как они выехали из Суздаля.— В поездах есть что-то гипнотическое, — проговорил задумчиво доктор. — Хочется улыбаться, мечтать о дальних странах, любовных приключениях и страстных объятиях на задымленных железнодорожных перронах. Стук колес — убаюкивающая песнь, а проплывающий мимо пейзаж — оживший гобелен, разворачивающийся перед глазами. — Слушай, да ты у нас прямо поэт!— Это железная дорога виновата, — застенчиво усмехнулся Эмил. — Она пробуждает во мне какую-то сладостную печаль. Я обещал Эстер, что мы обязательно прокатимся с ней на поезде, — это было еще до того, как они взяли Будапешт.Эмил очень редко говорил о своей жене, и Эндрю даже не нашелся что ему ответить.— Тогда как раз открыли линию до Вены, — продолжал доктор, — и Эстер упрашивала меня свозить ее туда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67