Скрежетали тормоза, взвизгивали шины, кто-то нетерпеливо сигналил. Казалось, что едкий смрад выхлопных газов и гул интенсивного движения ее не беспокоили.
В конце августа такая жарища и влажность, подумала она, что жизнь в Хьюстоне становится просто невыносимой. И трех минут не прошло, как выключила кондиционер в своей машине, а на лбу уже выступила испарина. Не будь этих кондиционеров, Хьюстон стал бы просто необитаемым городом, подвела она итог, подходя к подъезду.
Она опаздывала, что было в порядке вещей, так как встречи с многочисленными клиентами постоянно переносились то на более позднее время, то на другой день. Словом, совершенно сумасшедший распорядок дня. Дайана толкнула половинку двустворчатой стеклянной двери и вошла внутрь. Каблуки погрузились в мягкий восточный ковер, устилавший фойе. Она забрала почту со столика под ультрамодерновым торшером из латуни. Длинные волосы упали с плеч, закрыв лицо, когда наклонилась. Она машинально откинула их назад. Туалет ее был прост, но продуман до мельчайших деталей, и только прическа намекала на некоторую несобранность натуры. Впрочем, она прилагала немало усилий, чтобы эта черта характера была не очень заметна окружающим.
Дик, ее деловой партнер, седовласый вдовец с царственной осанкой, восседал на своем месте и был буквально завален альбомами с образцами обоев. В одной руке он держал образчик коврового покрытия неопределенной расцветки – среднее между синим и темно-зеленым, в другой – что-то пушистое и нежно-голубое. Тишину нарушало назойливое жужжание его клиентки. Очевидно, он только что объяснял ей, что цветовая гамма, на которой она настаивала, очень быстро надоедает и вообще не говорит о хорошем вкусе. Когда он был занят, они с Дайаной обходились обычным кивком, Сегодня его голос заставил ее задержаться.
– Да, Дайана! Миссис Клемент просила перенести встречу с шестнадцати часов на другое время. Я отметил в ежедневнике.
– Спасибо, Дик!
Почувствовав облегчение, Дайана прошмыгнула мимо них к себе, в святая святых – свой роскошный кабинет. Она сразу же плюхнулась на диван, обитый кожей, над которым висела Пен Энн Крос. Ее любимая западная художница изобразила очаровательную молоденькую индианку в лунную ночь, на сильном ветру. Длинные пряди черных волос занимали большую часть полотна. Это была излюбленная тема художницы.
Не взглянув на индийскую девушку, Дайана закинула ноги на изящный журнальный столик, расслабилась и стала просматривать почту. Наконец-то выдался свободный час, подумала она. Изо дня в день столько работы, что некогда разобраться с бумагами! Счета, переписка, заказы… Когда случалась спокойная минута, мысли ее мгновенно улетали к Россу. Возможно, поэтому в последнее время она загружала себя до предела, чтобы поменьше думать о нем и не предаваться горьким воспоминаниям.
С тех пор как Росс снова покинул ее в одно прекрасное субботнее утро, прошел целый месяц. Мадлен как-то привозила Эдэма на уик-энд, и тогда впервые за три года ребенок завел с Дайаной разговор про отца. Мальчик был чрезвычайно огорчен мрачным настроением Росса, особенно в последнее время.
«Как только забрал меня из лагеря, так и пошло – что ни сделаю, все не так. Когда ты уехала в Хьюстон, помнишь, он был точно такой же, – сказал Эдэм.
– Я абсолютно уверена, что к тебе это не имеет никакого отношения, мой хороший. Нужно быть более терпеливым.
Эдэм фыркнул: – Терпеливым! Не смеши меня! Если бы ты только знала…
Она потрепала его ладонью по темному ежику густых волос.
– Ну хорошо, ну будет! Вернешься, постарайся ради меня. Договорились?»
Она обняла его тогда, прижав к себе, с ужасом думая о минуте расставания.
Вообще-то Эдэм, случалось, проявлял свой норов. То учителя придираются, то отец слишком требователен… Было несколько неприятных стычек. Когда Мадлен приехала, чтобы отвезти его к отцу, в Ориндж, он не хотел возвращаться. Приник к Дайане и стоял, глотая слезы. После отъезда Эдэм ни разу не позвонил, и Дайана начала беспокоиться, предположив, что проблема отцов и детей в данном конкретном случае переросла в конфликт.
Она не находила места и во всем обвиняла себя. Ночь с Россом… Ах, ах! Ну и кому от этого стало лучше? Никому. Плохо всем троим. Пригласила к себе домой. Подумать только! Да ей танцевать с ним и то не следовало. Когда увидела его, сразу решила исчезнуть с глаз долой. Но нет, осталась… Первый порыв всегда самый верный! А все любовь… Говорят, любовь правит миром. Прекрасно! Только вот открытие, что любовь светит, но не греет, принадлежит ей. Она это поняла в ту ночь. Ну, может, чуточку и греет, как догоревший костер. Правда, если золу пошевелить, то тлеющие угли еще дадут тепло, могут даже вспыхнуть пламенем. Росс не позвонил, ни разу за тридцать один день, что миновали с тех пор. Первое время, когда ощущения от их близости были еще свежи в памяти, она позволила себе надеяться. Но проходил день за днем, и она поняла, что не дождется, он не позвонит.
Все чаще в мыслях она возвращалась к идее – высказанной тогда Россу – вернуться в Ориндж и открыть отделение фирмы «Декор Дайаны» там. Вообще ей хотелось вернуться домой. Дик тоже поддержал эту идею, сочтя ее дельной. Не потому, конечно, что в Хьюстоне было все отлажено: богатые клиенты – стало быть, дело прибыльное и сулящее дальнейшее процветание, а в основном потому, как признался ей, что давно хотелось самому попробовать. Поэтому, когда она заикнулась о переезде в Ориндж, он воспринял эту мысль с энтузиазмом. Капитал у нее образовался приличный. Все упиралось только в Росса.
Тогда она ему сказала, что не собирается бегать от прошлого. Все давно улеглось и утряслось. Говорят же, что страдания облагораживают человека! Возможно, она тоже будет выглядеть благородно и достойно, если всю оставшуюся жизнь принесет в жертву роковой ошибке. Благородно… Легко сказать! Разве не она три года назад доказала всем и каждому, что ее сомнительные действия не отличались особым благородством, мягко говоря?
Смерть близкого человека каждый воспринимает по-своему. Кто-то ведет себя мужественно и стойко, кто-то замыкается в себе и не произносит ни единого слова… Но многие ли сумеют проявить такт и благородство, когда жизнь наносит удары неожиданно и жестоко, размышляла Дайана. Мать с ней о подобном никогда не говорила. Одержимая страстью к порядку во всем, что касалось ведения хозяйства, она исключала вероятность событий не по правилам и с детства внушала Дайане принципы, которыми, по ее мнению, следовало руководствоваться, дабы жизнь не подбрасывала сногсшибательных сюрпризов. Содержать дом в чистоте, принимать активное участие в какой-нибудь благотворительной организации, водить дружбу с людьми своего круга – вот, пожалуй, и все, к чему сводилось воспитание дочери.
Всю жизнь Дайану преследовало ожидание несчастья. В детстве ей часто снились кошмары – то ее потеряли, то оставили в глухом лесу. Для таких странных снов, казалось, не было никаких причин. Дайана была единственным ребенком в семье – одной из самых богатых и уважаемых в городе.
Детство миновало, и пугающие ее сны прекратились. Позже Дайана поняла: психика любого ребенка неустойчива.
Когда спустя несколько лет у нее случилось несчастье, она выкинула такое, что ей и не снилось.
То страшное субботнее утро, круто изменившее всю ее жизнь, запечатлелось в памяти навеки.
Она возвращалась из Бомонта, где, как обычно, делала покупки на всю неделю, Начиналась гроза, и она прибавила газу. Когда, свернув с основной дороги, она подъезжала к дому, то обратила внимание, что ее никто не встречает, и сразу почувствовала неладное.
Она отыскала всех троих – Эдэма, Росса и Тэми – на заднем дворе, за домом. Эдэм стоял маленький, весь какой-то потерянный. Серое, как зола, лицо Росса было искажено невыразимой мукой, на руках он держал безвольно повисшее тельце Тэми. Дайана остановилась как вкопанная. Смотрела на них и молчала, хотя в голове проносились мысли, одна страшнее другой.
Лес, подступивший к ним вплотную, казался мрачным и даже зловещим. Яркие вспышки молний кромсали почерневшее небо. Один за другим следовали раскаты грома. Громыхнуло особенно грозно… Тот злобный, рокочущий звук она не забудет никогда.
Дайана медленно подошла. Еще не веря в случившееся, дотронулась до бледного, безжизненного личика своего ребенка и только тогда закричала, осознав, что Тэми больше нет.
– А-а-а… Почему? Росс!.. Что случилось? Что-о-о? – выкрикивала она на одной ноте.
– Дайана, дорогая, не знаю. Успокойся! Она играла во дворе, а я пошел в дом, потому что зазвонил телефон, и заодно я хотел посмотреть, что делает Эдэм.
– Ты… ты… оставил… ее… в этом проклятом лесу? – Дайана даже не попыталась смягчить прозвучавший намек, что он один виноват в случившемся. – Я же тебе говорила… я тебя умоляла никогда этого не делать!
Росс всегда считал, что она чересчур носится с детьми.
– Она играла во дворе, а не в лесу! Я оставил ее на одну минуту, а когда вернулся, она…
Непроизнесенное слово повисло в воздухе. Упали первые капли дождя.
А потом Дайана, всегда такая спокойная, впала в неистовство.
– Я не виновата… – кричала она. – Это не моя вина… не моя. Ты… ты… убил! Ты… ты… ты… Бросил ее… одну в лесу! Убил ее… ты!
Росс, не мигая, смотрел на нее. Страдание исказило его изменившееся до неузнаваемости и почерневшее лицо. А она все продолжала повторять страшные слова, заходясь в крике. Не слышала никаких уговоров, не могла остановиться. Она затихла лишь после того, как он, прибегнув к крайней мере, с силой ударил ее по щеке. И в тот самый момент, когда она замолчала, испарились все ее чувства к Россу.
– Иди в дом, Дайана! И прекрати истерику.
Его голос прозвучал настолько сурово, что она безропотно повиновалась. Позже приехал домашний врач и прописал успокоительное.
Мадлен пожаловала вместе со своей прислугой и сразу же начала генеральную уборку, объявив, что друзья и знакомые вот-вот начнут наносить визиты, чтобы выразить соболезнования. Дайана выслушала ее с тупым равнодушием, не понимая, как так можно – ребенок мертв, а ее собственная мать переживает, что у дочери недостаточно прибрано в доме. Наконец Мадлен уехала, пообещав приготовить к дню похорон запеканку из овощей и мяса. Господи! Зачем? Тэми все равно не вернуть! Что же это? Не подошла, не утешила, не обняла… Впрочем, мать никогда этого не делала, когда Дайана была маленькой. И вообще не Мадлен виновата в том, что случилось… Винить ее не за что.
В те ужасные дни Росс и Дайана отдалились друг от друга. Он замкнулся. Она ни разу не подошла к нему, не утешила, не обняла…
Свидетелей ее истерики не было, поэтому в дни траура и похорон все отмечали ее мужество и самообладание. Невероятно, но Мадлен впервые в жизни гордилась поведением дочери, потому что все восторгались выдержкой Дайаны. Онемевшая от горя и безучастная от душевной боли, не находившей выхода, она то и дело слышала шепоток: «Ах, какая она сильная!»
Если бы только они знали, что творилось в ее душе, охваченной необъяснимым ужасом и странной отчужденностью! Но самое удивительное – и она об этом думала не переставая, – все время казалось, что ощущения невосполнимой потери, предательства, вины ей давным-давно знакомы.
Сколько помнит себя, она всегда старалась брать пример с матери. Считала, что, если будет следовать ее советам, все будет хорошо. И все-таки, все-таки… почему не покидает чувство, будто нечто подобное с ней уже происходило?
В те трагические дни Дайане казалось, что она сходит с ума.
Шли недели. Росс оправился от потрясения, но Дайана по-прежнему избегала его. Она вообще не хотела никого видеть. И о том, чтобы забрать назад те страшные слова, которые она бросила ему в лицо в день смерти Тэми, не могло быть и речи. Росс спал в своей любимой гостиной. Однажды поздним вечером она случайно заглянула туда и увидела, что он плачет. Впервые за все это время он потянулся к ней, желая обнять, попросить прошения за то, что не сдержался тогда.
Однако чувство отчуждения пустило в душе Дайаны глубокие корни, и собственная боль казалась такой острой, что его страданий она просто не заметила.
– Не дотрагивайся до меня! – выдавила она свистящим полушепотом, не обратив никакого внимания на его застывшее после этих слов лицо. Потом быстро пошла в спальню, затворила дверь и повернула ключ в замке.
Он пошел было за ней, но, когда понял, что она заперлась, пришел в ярость и вышиб дверь. Она и сейчас помнит, как в темном проеме появился он, огромный и устрашающий. И тогда она сжалась в комок от одного вида этого разъяренного мужчины, который был ее мужем.
Наклонившись, он отбросил одеяло и обнял ее. Потом целовал нежно и жадно. Это был первый и последний раз, когда его страсть не нашла в ней отклика. Душа ее заледенела. Почувствовав это, он оттолкнул ее.
– Продолжаешь считать, что в гибели Тэми виноват я? Тебе, значит, недостаточно медицинского заключения, что смерть наступила в результате аневризмы аорты?
Глаза Росса, не выражавшие ничего, кроме страдания, сверлили Дайану. Он ждал ответа с таким напряжением, будто от этого зависела вся его жизнь, а она смотрела на него и молчала. И именно в это мгновение она так легкомысленно распростилась с замужеством – отбросила его, как капризный ребенок надоевшую игрушку.
– Я все могу вытерпеть, Дайана, но женщину, которая считает меня виновным в гибели собственного ребенка… вряд ли. Повторяю, я ни в чем не виноват!
Она по-прежнему молча смотрела на него.
– Дайана, что с тобой? Я тебя не узнаю. – Он тряхнул ее раз, другой. Она вздрогнула. – Не смотри на меня так, будто я собираюсь овладеть тобой силой. Тебе это не грозит. Наконец-то я разгадал твою истерику и это молчание. Все правильно! И, возможно, к лучшему. Наша совместная жизнь не складывалась с самого начала, а я все надеялся… Ладно! Никому нет дела до того, что я думаю. Просто дурак я был, и довольно долго. Больше не дотронусь до тебя! В тот день, когда умерла Тэми, пришел конец и нашему браку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19