https://wodolei.ru/catalog/garnitury/stojka-s-mylnicej/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

все окна в спальне были задернуты шторами, и свет давали два хрустальных канделябра, в каждом из которых горело не менее двадцати свечей; канделябры стояли на столиках по обеим сторонам от изголовья кровати. Получалось, что и отец принимает ванну в потемках, хотя и не в таких кромешных, как она. Не исключено, однако, что Константин гасит все свечи, прежде чем отец начнет разоблачаться. У нее душа ушла в пятки. Скорее прочь! Если отец, вознамерившись принять ванну, застанет ее у себя в спальне, он сильно рассердится.
Потом в дверь справа от кровати проник голос отца, его смех. Аннабелла настолько поспешно обернулась, что оступилась и едва не плюхнулась в ванну. Она как раз собиралась подняться с колен, когда дверь отворилась. Уподобившись испуганной букашке, она на четвереньках преодолела расстояние между кроватью и ширмой в углу. Оказавшись в безопасности, она немного полежала лицом вниз, зажимая уши.
Ее заставили убрать ладони от ушей не сами звуки торопливых шагов, а дрожание пола, от которого завибрировала и она. Она медленно приподняла голову. Сквозь ширму просачивался свет. Вспомнив подзорную трубу, которой она воспользовалась утром, девочка прильнула к двум удобным дырочкам в ткани и стала свидетельницей весьма необычной сцены. Отец, облаченный в длинный голубой халат со стоячим воротником, преследовал какую-то даму. Он по-прежнему опирался на трость и прихрамывал, но некоторые участки преодолевал бегом. То была знакомая Аннабелле игра в салки, только всякий раз, когда отцу удавалось осалить даму, он лишал ее какого-нибудь предмета туалета, а взамен награждал клубничиной. Наконец на ней не осталось ничего, кроме корсета.
Дама стояла спиной к ширме, загораживая свет. Теперь девочка не видела, что происходит в спальне, и полагалась на слух. Дама негромко смеялась, а отец что-то говорил ей. То были странные слова, неслыханные прежде и оттого непонятные. Потом диспозиция изменилась, и Аннабелла снова увидела даму. Та была очень похожа на героинь картин в комнате рядом с холлом, только моложе.
Она не могла оторвать от женщины взгляд; так продолжалось до тех пор, пока отец не сбросил халат и, взяв даму на руки, не посадил ее в ванну.
Вид голых отцовских ног и ягодиц заставил ребенка содрогнуться всем телом и снова прижаться лицом к полу, прикрыв рукой рот, чтобы не закричать.
Отец – нечестивец, его место в аду; каждый, кто смотрит на собственное тело, угодит в ад – сколько раз она слышала это от старой Элис! Ее мутило от страха – за отца и перед ним. От страха она вспотела. Сейчас у нее будет нервный обморок, как однажды у матери. Ей очень захотелось к маме: ее вот-вот вырвет! К счастью, она не так уж много съела за обедом: две трети поданного ей она завернула в салфетки, чтобы отнести детям. Дети! Должно быть, они уже ждут ее и считают, что она не собирается выполнять обещание. Мать крепко вбила ей в голову, что никогда нельзя давать обещаний, если не собираешься их выполнять. А ее сейчас стошнит!
Ее рот наполнился полупереваренной пищей, которая спустя мгновение потекла между пальцев. Она беспомощно вцепилась свободной рукой в стойку ширмы и опрокинула ее. Ее взору предстали возившиеся на кровати отец и его дама. Их руки и ноги были еще переплетены, но они уже в ужасе обернулись на нее, словно увидели дьявола во плоти.
Она потеряла сознание, но прежде испустила такой пронзительный крик, что не только сотрясла всю Старую усадьбу, но напугала сам Дом, заставив его обитателей носиться как угорелых.
Ее привели в себя испуганные причитания Константина. Она приподняла тяжелые веки и взглянула на него и на огорченную женскую физиономию. Это была отцовская дама, которая повторяла, как заведенная:
– Господи, Господи!
Аннабелла сообразила, что это вряд ли отпетая нечестивица, если помнит о необходимости молитвы. Потом до нее опять донеслись всхлипывания Константина. Приподняв голову, она увидела, как отец колотит прижавшегося к стене негра. Когда провинившийся сполз на пол, отец сорвал со стены какой-то предмет и продолжил экзекуцию с его помощью…
Она снова пришла в себя уже в собственной постели. Рядом с ней сидел отец. Его лицо не было сердитым, но голос был торопливым и взволнованным. Она попыталась вспомнить увиденное, но у нее ничего не вышло, и она решила, что ей приснился сон, из тех, что покидают тебя, стоит открыть глаза. Отец немедленно подтвердил эту догадку. Он погладил ее по головке, убрал волосы со лба и сказал:
– Тебе приснился нехороший сон. За обедом ты переела, и тебя стошнило. Это был всего лишь сон, Аннабелла.
– Да, папа. – Голос ее звучал слабо, она сама с трудом его расслышала.
– Твоя мама очень рассердится на меня, когда вернется. Она решит, что стоит оставить тебя хотя бы на день, как ты заболеваешь. Она обвинит во всем меня.
Она не стала отвечать «да, папа» или «нет, не обвинит», а просто пристально посмотрела на него.
На нем по-прежнему был тот самый голубой халат. Она подумала, что он, наверное, натянул его прямо на голое тело, а потом выругала себя за неподобающие мысли. Если она станет вспоминать увиденное, то вынуждена будет считать своего отца нечестивцем, хотя он таковым не является. Она вглядывалась в его лицо, любовалась всклокоченными волосами – именно таким она видела его на кровати; светло-серые глаза, длинный прямой нос, большой рот с полными блестящими губами, которые он то и дело облизывает… До чего красив ее отец! Ей нравилось на него смотреть. Такой не может быть нечестивцем. Однако он именно им и был. Она прекрасно это знала.
– Тебе приснился страшный сон, ведь правда, Аннабелла?
Она выдержала взгляд его серых глаз и ответила:
– Да, папа.
– И ты ничего не расскажешь маме?
Снова прошло немало времени, прежде чем она ответила:
– Нет, папа.
– Знаешь, что я собираюсь подарить тебе на день рождения?
– Нет, папа.
– Пони.
– Спасибо папа.
– Ты рада?
Она не испытала радости, так как боялась лошадей и даже пони. Мать знала об этом ее страхе и объясняла, что она еще слишком мала, чтобы иметь животное, но отец со смехом отвечал, что любому ребенку понравится ездить верхом. Сейчас отец отвлекал ее болтовней о пони, чтобы она забыла, что видела у него в спальне чужую женщину. Он обманывает ее, говоря, что все это ей приснилось. Отец – нечестивец, но как же ей хотелось, чтобы он им не был! Немудрено, ведь она его любит.
Он наклонился к ней, ласково поцеловал и спросил:
– Ты меня любишь, Аннабелла?
Она без колебаний ответила:
– Да, папа.
Он погладил ее по щеке и хрипло произнес:
– Вот и люби. И никогда не переставай любить. Желая изгнать из памяти случившееся за последний час, она с жаром произнесла:
– Не перестану, папа, никогда не перестану!
Но уже в следующую минуту любовь пропала, потому что из соседней комнаты раздались звук пощечины и плач Уотфорд. Далее последовал удар, видимо, уже кулаком, и тихий, больше похожий на шепот голос отца, который Аннабелла уловила своим тонким слухом:
– Ей приснился дурной сон! Запомни, дурной сон. Если твоя госпожа прослышит об этом хотя бы краем уха, я вышвырну тебя отсюда и позабочусь, чтобы в шести окрестных графствах тебе не нашлось работы. Понятно?
Рыдания заглушили ответ несчастной няньки. Потом дверь захлопнулась.
Поднявшись с кровати и поставив ноги на скамеечку, Аннабелла почувствовала головокружение и еще некоторое время посидела, прежде чем встать на пол.
В своей гостиной она застала Уотфорд: та сидела, уронив голову на стол; ее плечи сотрясались от рыданий. Когда девочка прикоснулась к ее плечу, Уотфорд вздрогнула, вскочила и, утирая слезы, запричитала:
– Ложитесь, мисс, ложитесь! Нельзя, нельзя!..
– Все в порядке, Уотфорд. Сядьте, прошу вас, и, пожалуйста, не плачьте!
Уотфорд подчинилась и, подперев пылающую щеку рукой, стала раскачиваться, повторяя:
– О, мисс, зачем вы… – И опять уронила голову. Но она мигом умолкла, когда ребенок убедительно проговорил:
– Я уснула, и мне приснился дурной сон. Вот и все, Уотфорд.
Услышав эти слова, Уотфорд снова уперлась лбом в стол и зарыдала еще пуще. Аннабелле ничего не оставалось, кроме как стоять над ней и гладить по плечу. Ей очень хотелось обнять ее и утешить, но она догадывалась, что мать не одобрила бы этого порыва.
При следующих словах подопечной Уотфорд встрепенулась.
– Отец – нечестивый человек.
– О, нет, нет, мисс! – Уотфорд поймала ее за обе руки и тряхнула. – Никогда не говорите так! О, нет! Хозяин не нечестивец, нет, мисс.
– Но… он вас ударил.
Нянька замотала головой. Сперва она не находила слов, но потом выдавила:
– Не бил он меня, мисс. Нет, это не хозяин. Нет, хозяин – человек добрый. Всегда это помните: он добрый человек.
– Но, Уотфорд…
– Значит, так, мисс. – Уотфорд с трудом поднялась со стула. – Сейчас я умою вам лицо и руки. Вам надо освежиться, а то вам сильно досталось: дурной сон, как вы говорите… – Она наклонилась к девочке. – Главное, помните: хозяин… ваш отец – хороший человек. Он – джентльмен, а джентльмены не бывают плохими, во всяком случае, такие, как хозяин. Что бы они ни делали, они остаются хорошими людьми. Помните, мисс Аннабелла, джентльмены никогда не бывают плохими.
Уотфорд вымыла ей лицо и руки, протерла лоб и кисти одеколоном, переодела в другое платье, причесала, заплела свежие ленточки. Аннабелла спросила:
– Вы отведете меня погулять на клубничное поле, Уотфорд?
– Вам захотелось клубнички, мисс? – Уотфорд через силу улыбнулась.
– Нет, Уотфорд, просто… мне надо кое с кем увидеться.
Глядя на подопечную, Уотфорд видела, что у той появились новые чувства и новые направления мыслей. Ей только завтра должно было исполниться семь лет, однако за последний час она сильно повзрослела. Ей открылось, что одного и того же человека можно любить, а через минуту возненавидеть, чтобы потом полюбить опять; можно испытывать чувства, которые, будучи добрыми и нежными, еще не являются любовью, – так она относилась к самой Уотфорд. Но главное заключалось в том, что она познакомилась с властью. Она нутром почуяла, пускай пока и не поняла умом, что события последнего часа наделили ее властью не только над этой девушкой и остальными слугами, но даже над родным отцом. У нее появилась тайна – сон, с помощью которого она сможет впредь управлять людьми. Она тихо объяснила:
– Там бедные дети, они очень голодны. Они ели клубнику, потому что им нечего больше есть. Я припасла для них половину моего обеда. Я хочу отнести это им.
– Б-бедные дети? Откуда вы взяли этих б-бед-ных детей?
– Сегодня утром я вам соврала, Уотфорд. Я сказала, что была в туалете и в классе, а на самом деле выходила в сад. С галереи я увидала детей и выбежала, чтобы с ними поболтать. Они были очень напуганы и очень голодны.
– Господи!
Точно так же восклицала та дама, но Аннабелла уже знала, что эти слова не всегда произносятся в молитвенных целях. Уотфорд отшатнулась от нее и, глядя недоверчиво на нее, воскликнула:
– Что с вами стало, мисс, что с вами стало?! Вы никогда такой не были!
– Вы меня отведете, или мне пойти самой? Уотфорд испуганно зажала себе рот. Придя в себя, она взмолилась:
– Эта ребятня – голодранцы и попрошайки! Дикари, лесные жители! Их родители – бездельники, не желающие трудиться. Я их знаю, они из деревни Розиера. Если бы их родители поступали так, как им велят, а не бастовали, то у них были бы пища и кров. Они плохие, мисс, очень плохие!
– Вы отведете меня к ним, Уотфорд?
Та снова употребила выражение, только на слух напоминающее молитву, а потом, с трудом глотнув, спросила:
– Куда вы дели еду?
– Она в шкафу на галерее, под книгами.
Десять минут спустя Уотфорд уведомила обозленную и не находящую себе места от волнения экономку, что собирается вывести мисс Аннабеллу на воздух. Двоюродная бабка ограничилась неистовым взглядом, из чего Уотфорд заключила, что та приберегает громы и молнии на более позднее время, когда ребенка уложат спать и рабочий день няньки кончится. Она поспешила назад в детскую, где ее поджидала Аннабелла, одетая для прогулки: шерстяное пальто и берет, корзинка с завернутой в салфетку едой в руках.
Направляясь к клубничному полю, обе не произносили ни слова. Детей в условленном месте не оказалось, но Аннабелла, не стесняясь осуждающего взгляда Уотфорд, сунула сверток под изгородь.
– Ужасно! – сказала Уотфорд, заглянув в дыру. – Вы поступаете опрометчиво, мисс Аннабелла, поощряя их. Они – дурные дети, бездельники и попрошайки.
На обратном пути Уотфорд крепко держала ее за руку. Аннабелла всю дорогу размышляла о том странном обстоятельстве, что ее отец, так нежно купавший чужую даму, оказался способен поколотить беззаветно преданного ему Константина и не менее преданную Уотфорд и при этом по-прежнему претендовал на звание «доброго человека». Одновременно дети, изголодавшиеся до такой степени, что готовы были поглощать ягоды клубники вместе со стебельками, и до того нищие, что одевались в безобразные лохмотья, считались плохими. Все это было очень загадочно и требовало разъяснения. Ей отчаянно хотелось обсудить все с матерью.
2
Едва переступив порог дома, Розина Легрендж поняла, что за время ее отсутствия что-то произошло, хотя внешне все оставалось по-прежнему.
Еще до остановки кареты на дорожке появился Фейл. Когда лошади замерли, он распахнул дверцу кареты, опустил ступеньки и протянул руку, чтобы помочь госпоже. С обычной для нее холодной вежливостью она поблагодарила лакея.
В пышной оранжерее осанистый Харрис, одетый во все черное, как и требовала его должность, с поклоном осведомился:
– Надеюсь, поездка была приятной, мадам?
– Очень приятной, Харрис, благодарю, – отозвалась она. Завидя старушку, втащившую в оранжерею длинную коробку, она приказала: – Возьмите у мисс Пиклифф эту тяжесть, Харрис, только будьте осторожны. Позаботьтесь, чтобы коробку отнесли в детскую.
Харрис принял у старой горничной коробку, догадываясь, что это кукла, но тут же с поспешностью, заставлявшей предположить, что он обжегся, передал ее второму лакею, дожидавшемуся распоряжений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49


А-П

П-Я