https://wodolei.ru/catalog/dushevie_ugly/Cezares/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 



Аннотация
Двое случайно встречаются в глухом захолустье. Оба пережили личную драму, оба ищут уединения, и оба недовольны непрошеным обществом. Однако… какие у нес глаза! А у него лицо совсем не такое жесткое, как ей показалось сначала. Очень трудно растопить лед недоверия, ведь оба они сильно обожглись… Но долго ли можно противиться взаимному тяготению истосковавшихся по любви сердец?
Дикси Браунинг
Тонкий лед
Глава 1
Мэгги сбавила скорость до тридцати миль в час, повернула и затряслась по ухабам и колдобинам проселочной дороги. Она уже оправилась от шока, который испытала, обнаружив на своей входной двери непристойную надпись, однако полностью восстановить присущее ей хладнокровие пока не удалось.
Это безобразие она увидела сегодня утром. И не поверила своим глазам. Но уже в следующий миг, разъяренная, летела в чулан за краской, чтобы замазать дверь и перепачканный косяк.
Здесь, на Дунканском перешейке, про вандализм отродясь не слыхали. Да и многие ли вообще знают о его существовании? Однако сомнительно, чтобы кто-нибудь потащился в такую даль по разбитой дороге только затем, чтобы побрызгать дверь краской и размотать два-три рулона туалетной бумаги.
Так или не так, а, добравшись до города, она остановила машину у отделения и все рассказала шерифу.
— Мой помощник сейчас занят, Мэгги, — извинился тот. — Наверняка это просто мальчишки озорничают. Не думаю, что они снова тебя побеспокоят. Слушай-ка, а они, часом, не подписали свои художества?
Мэгги было не до шуток.
— Мне следовало самой снять отпечатки пальцев.
— Следов от шин не заметила?
— Забыла посмотреть. И банку из-под краски они тоже не оставили.
— Хм. Что ж, попробую сегодня прислать кого-нибудь посмотреть, может, и сумеем что обнаружить, но, по правде говоря, Мэгги, такие шутки все на один манер.
Мэгги изучала носки своих желтых ботинок.
— Боюсь, я поторопилась. Перед тем как выехать сюда, я перекрасила дверь. — Она поостыла и теперь досадовала на себя за то, что сваляла такого дурака и уничтожила улики прежде, чем заявила о преступлении. — Пожалуй, мне следовало подождать, но я была просто вне себя. Не могла же я так все и оставить.
— Если там не было имени или инициалов — пусть даже только названия школы, — мы все равно не смогли бы сказать ничего существенного. Но я не думаю, что это повторится. А если повторится, приезжай к нам, и я постараюсь послать с тобой человека. Только ты уж ничего не закрашивай.
— Передайте вашему штатному графологу, — съязвила Мэгги, — что почерк был отвратительный, а орфография и того хуже.
Не зная, как избавиться от неприятного осадка, Мэгги, выйдя от шерифа, поехала прямиком в любимый торговый центр на побережье и от души побаловала себя покупками, а после спустила изрядную сумму на дорогой обед. От сердца отлегло, теперь можно и домой. Там, выгрузив из багажника трофеи и облачившись в рабочий комбинезон, она сядет раскрашивать шесть резных деревянных птичек.
Она пронеслась мимо дома под названием «Башня», даже не заметив синего «рейнджровера»; ее мысли были заняты куда более важными вещами, да и кто станет высматривать машину там, где ее не должно быть?
На лесистом мысу, вдававшемся в реку Аллигатор, дом Мэгги стоял в некотором отдалении от прочих. Страховые компании никак не желали разрешить пользование печами и керосиновыми обогревателями, поэтому обитатели семи других домов после Дня Благодарения просто прекращали аренду. Но они были чужаками. Вроде помещиков, что не живут в своих имениях. Только Мэгги была здесь действительно дома.
В день, когда последний арендатор покидал свое жилище, Мэгги всегда устраивала себе праздник: ведь теперь до самой весны Перешеек становился ее единоличным владением. Сегодня к этому событию прибавился веский повод себя побаловать, и она несколько часов задумчиво бродила вдоль прилавков, остановившись наконец на флаконе дорогого увлажняющего средства и кассете, на которую давно заглядывалась. Возвращаясь домой через Мантео, она задержалась у лавки бакалейщика, купила губку для мытья посуды, а заодно заскочила в библиотеку набрать книг.
Через сорок пять минут она, в фланелевой рубахе и старом дедовом комбинезоне, уже сидела за верстаком и, мыча себе под нос Девятую Шостаковича, орудовала кисточкой, нанося на вырезанных накануне из дерева ржанок слой разведенной водоэмульсионной краски Затем осторожно прочертила рисунок паяльником. В сковороде на чугунной плитке, распространяя восхитительный аромат, тушилась куриная грудка в густом масляном соусе с эстрагоном и шабли. За окном смеркалось, хотя не было еще и пяти часов. Сильный порыв ветра ударил по стеклам, и Мэгги со вздохом подумала о том, как кстати сейчас были бы двойные рамы и как жаль, что на дворе не весна.
Еще год назад ей нередко случалось вдруг останавливаться и недоумевать, как смогла она бросить все и похоронить себя в такой дыре, как Дунканский перешеек. И до сих пор сомнения нередко посещали ее, особенно в часы усталости или отчаяния. Как, например, когда пришлось разбирать жуткий кавардак, оставленный в одном из домиков съехавшими арендаторами, или когда в другом находившемся на ее попечении доме засорилась канализация и она была вынуждена ее прочищать, а в это время шестеро мужланов стояли у нее над душой и подавали советы. Или, пожалуйста, сегодня: вышла на крыльцо и обнаружила, что какой-то недоношенный кретин наляпал на ее двери оскорбительную гнусность.
И вот теперь дверь ее обшарпанного каркасного домишка гордо щеголяет свежей морской лазурью. Ну и что? — думала Мэгги. Хуже, если бы в доме не нашлось другой краски, кроме лиловой. Или горчичной. Дверь-то все равно нужно было красить. А к весне она, может быть, созреет, чтобы выкрасить в подходящий цвет и оконные рамы.
В то утро Сэм Кенеди впервые заметил женщину, что его отнюдь не обрадовало. Кто она, черт побери, такая и зачем нарушает его уединение? Он чуть не сдох, уламывая агента по аренде недвижимости позволить ему снять этот дом. Чем больше парень артачился, тем сильнее становилась уверенность Сэма в том, что Дунканский перешеек — это именно то, что ему нужно: глушь, забытое Богом и людьми место.
— Но ведь это обычные летние домики, мистер… э-э…
— Кенеди, — подсказал Сэм. — Послушайте, это место рекомендовал мне один из ваших постоянных арендаторов. Я не ищу роскоши — только уединения.
И, поймав подозрительную искорку в сузившихся глазах агента, Сэм пустился в разъяснения, что-де его доктор настоятельно советовал ему отдых и абсолютный покой. Собственно, это был не доктор, а Велма, его секретарь. Ее рекомендации всегда отличались четкостью и конкретностью.
— Надеюсь, вы понимаете, что я должен буду взять с вас месячную арендную плату вперед, а кроме того, обычную сумму залога на случай ущерба или убытков.
— Естественно.
— Обычно мы не сдаем эти дома в межсезонье. Вот если бы вы пожелали поехать на побережье…
— Нет, благодарю. Дунканский перешеек меня вполне устраивает.
Рекламные проспекты побережья Сэм уже успел изучить. Безлюдным его никак нельзя было назвать даже в это время года. Но если бы Сэм нуждался в обществе, ехать за тридевять земель не имело бы никакого смысла. После гибели Лорель женщины не раз предлагали ему свои услуги, но он отверг всех. Надеялся, что вежливо, однако поручиться за это он не мог.
Нет, Сэм ставил перед собой очень простые цели: решить для себя кое-какие личные проблемы, прекратить пить и бросить курить. И аудитория ему не нужна. Особенно женская!
Когда Сэм, заехав в Мантео и переговорив с агентом, пустился в обратный путь через мост, мимо бухты Мэнн, было уже слишком темно, чтобы сориентироваться на дороге без единого знака. Но он разыскал нужный дом — по крайней мере ключ подошел — и обнаружил как раз то, что ожидал. Холод, сырость и неуют. Пока он искал чем покрыть голый матрац и хоть пару завалявшихся сухих поленьев, чтобы прогнать промозглый холод — напрасные надежды! — он почти пожалел, что не поддался на уговоры агента и не снял дом на побережье — с отоплением, горячей водой и электроодеялом.
Однако потом он напомнил себе, что ведь он хотел одиночества. А большего одиночества, чем здесь, невозможно было даже себе представить. Арендовать же ледяное плато где-нибудь на Северном полюсе вряд ли было целесообразно.
Утро следующего дня застало его до полусмерти закоченевшим под грудой лоскутных одеял, а бурчание в животе напомнило ему, что вчера он так и не потрудился забрать из машины продукты. Одевшись со всевозможными предосторожностями, дабы ненароком не откололись отмороженные конечности, Сэм направился к «роверу» и приступил к разгрузке продовольствия.
Тогда-то он ее и увидел. Она забралась в забрызганный грязью красный пикап и покатила в сторону шоссе. Он только успел заметить длинные ноги в синих джинсах, желтые ботинки, желтую стеганую куртку и копну длинных блестящих каштановых волос.
Инженер из компании по электроснабжению, успокаивал себя Сэм, не слишком, впрочем, доверяя догадке. Ведь ни один инженер в здравом уме — он или она — не полезет в такое непролазное болото в желтых ботинках.
Сэм занес в дом последнюю партию продуктов. Ни одна из консервных банок не смотрелась сейчас так привлекательно, как при покупке. Но ведь пища уже давно не имела для него большого значения.
Одна из причин, почему ты здесь, напомнил себе Сэм. Он слишком много работал, слишком много пил и курил и слишком мало внимания уделял жизненно важным вещам — нормальной еде, сну, душевному покою.
Прошло два с половиной, почти три года с тех пор, как погибла Лорель. Ее одежда по-прежнему висела в гардеробе. Ее туалетный столик был заставлен косметикой и источал аромат ее духов — как в тот вечер, когда она встала из-за него в последний раз. И до сих пор, улавливая запах «Джорджио» от проходящей мимо женщины, Сэм чувствовал, как сжимается его сердце.
Вскоре после катастрофы он перебрался в кабинет на первом этаже и уже не находил причин подниматься наверх.
Горничная, время от времени прибиравшая второй этаж, предложила однажды упаковать вещи Лорель и отправить ее матери. Сэм все откладывал. Может быть, после того, как он вернется… Боже правый, ведь все уже в прошлом.
Косые солнечные лучи упали в реку и зайчиками заплясали по легкой водной ряби. Сегодня река отливала топазом; в иные дни ее сияние напоминало аметист. И очень редко — черный опал, мрачный и таинственный, с разбегающимися под самой поверхностью цветными искорками. И хотя дед Мэгги, Джубал Дункан, объяснял ей отражение, преломление и влияние ветра и неба на цвет воды, еще когда она была десятилетней девочкой, она и сейчас, в свои тридцать четыре, предпочитала собственную трактовку явлений.
Широкая неприветливая река была не единственной любимой ею достопримечательностью Дунканского перешейка, названного так в честь ее далекого прародителя. Помимо переменчивой красоты ее вод Мэгги любила густой болотистый лес и разделявшую их узкую полоску мелочно-белого песка. Ей нравились кипарисовые деревья — с их летней кружевной зеленью, осенней бронзой и зимней застывшей наготой, с корнями, зловеще прорезавшими песок, подобно скованным льдом змеям из сказочного королевства.
Ей редко случалось задумываться о том, что она потеряла, переселившись сюда, но, когда такие минуты все же наступали, она напоминала себе о приобретениях. Все сразу иметь нельзя. Этот урок она хорошо затвердила. Было время, когда она искренне верила, что может иметь все: любимую работу, красивого преуспевающего мужа, уютный дом в респектабельном районе Бостона.
И ребенка. Ее ребенка. Ее маленькую дочурку.
«Прекрати, Мэри Маргарет», — мрачно пробормотала она. Ей ли не знать, что копание в прошлом до добра не доводит. Но время от времени, когда Мэгги меньше всего ожидала, волна воспоминаний, нахлынув на нее, душила болью об утраченном.
Тяжелый физический труд служил отличным лекарством. В первый год Мэгги наколола горы дров. Она выскоблила лодку, уплотнила и законопатила окна в каждом доме, скребла и терла, сбивая пальцы в кровь.
Теперь, спустя четыре года, она научилась справляться с чувствами, не впадая в крайности. Навести порядок в семи домах, не считая собственного, пробить дренажные трубы, покрасить железные печи, чтоб не ржавели, заготовить дров или набрать плавника — после стольких трудов сил на самокопание не оставалось.
С другой стороны, здесь было спокойно. Никуда не надо бежать, на ходу проглатывая обед, не надо разрываться между двумя раскалившимися телефонами и нервным клиентом на проводе третьего, не надо ломать голову, где взять время на мужа, отца, мать, клиентов, коллег и где урвать жалкие пять минут на себя.
Свобода. Вот ее завоевание. Теперь можно не принуждать себя следовать по стопам отца, не изображать живой интерес, выслушивая рассказы матери о ее светских успехах, можно, черт побери, просто сесть на пень и считать листья на фиговом дереве, если захочется!
Но это случалось не часто. Душевное смятение легче всего заглушить ходьбой — прогулки всегда поднимали Мэгги настроение. Когда гуляешь, можно не думать, можно просто наслаждаться.
Напялив дедовы башмаки с рифленой подошвой на толстые шерстяные носки, Мэгги открыла дверь. На дворе оказалось холоднее, чем она предполагала. Надев свитер и брезентовую охотничью куртку, которая была старше ее самой, она зачесала волосы назад и нахлобучила почти до самых глаз брезентовую же панаму. Солнце, несмотря на декабрь, слепило беспощадно. Если не принять мер предосторожности, не успеешь оглянуться, как вокруг глаз пойдут морщины.
За два года после смерти деда Мэгги освоила его старую охотничью одежду. С двумя парами толстых носков даже башмаки сидели вполне сносно. Джубал не был крупным мужчиной, а Мэгти была рослой, так что одежда подходила обоим. То, что она носила в Бостоне, решительно не годилось в ее теперешней жизни. Сшитый на заказ спортивный костюм и кроссовки «Рибок», может, и нашли бы применение, но вообразить себя в костюме от «Брукс бразерз» в местном супермаркете, хозяйственном магазине или библиотеке было сложно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20


А-П

П-Я