Потом двери открылись, и внутри загомонили какие-то звери.
– У вас там вроде зоомагазин, – заметил я.
– Мы называем – Живодерня, – ответил Греко, пока мы пробирались меж кабинок из плексигласа. – Она больше не нужна, так что мы ее сокращаем.
Мы остановились у стены прозрачных пластиковых ящиков. В каждом – одинокая белая курица. Птицы клевали кнопки под лампочками, красной и зеленой.
– Что вы с ними делаете?
– Это скорее демонстрация, чем эксперимент, – объяснил Греко. – Есть три сценария. Куры в левом ряду клюют кнопки, какая бы лампочка ни горела, и получают еду в любом случае.
– Жирные какие. Ленивые вроде.
– Именно. Едят больше всех, рефлексы замедленные, сокращенный жизненный цикл. – Греко ткнул пальцем в центральный ряд. – Эти, в середине, тоже клюют кнопку, но за это могут получить еду, а могут и не получить. На красный, на зеленый – когда как. Они понятия не имеют, добудут пищу или нет. Иногда мы их даже кормим, когда они вообще ничего не делают.
Бедняги пребывали на последней стадии нервного истощения. Одни бешено мотали головами, другие, подергиваясь, валялись на полу.
– Как ни странно, в целом они едят больше, чем особи справа, – продолжал Греко. – Называются «синаптикомовская проба».
– А с этими вы что делаете?
– Очень просто. Когда горит зеленый, у птицы есть две секунды, чтобы нажать кнопку и получить еду. Если птица клюет, когда горит красный, ее бьет током.
Здоровые такие птицы. Внимательные. Выбора-то нет.
– И они целыми днями сидят и ждут, когда загорится зеленый?
– Ну да, – сказал Греко. – Такой сценарий дает высочайшую бдительность и самый продолжительный жизненный цикл.
– И осознание, что жизнь им тотально неподвластна, – прибавил я.
– Власть у них есть. Примерно секунду. Но вообще – зачем курам власть?
Мы шли дальше мимо крыс, которые охотились за пищей в механических лабиринтах, собак, скачущих по клетке, дабы избежать электрошока, и хамелеонов, реагирующих на непрерывную смену фонового цвета. В конце обнаружилась целая стена обезьян с крошечными пультами в руках и электродами в черепушках.
– А шимпанзе что делают? – спросил я. – Играют в синаптикомовскую версию «Опасности!»?
– Не совсем. Кнопка на пульте активирует определенный мозговой центр, стимулируя оргазм.
– Пизди шь.
– Вовсе нет. Первая группа в клетках слева способна вызывать оргазм нажатием кнопки в любой момент.
– Там же пусто, – сказал я. – Куда все делись?
– Все экземпляры, как легко догадаться, погибли. Стимулировали себя непрерывно за счет потребления пищи.
– Страх господень.
– В некотором роде. Второй группе в центре выделено шесть оргазмов на двадцать четыре часа. Зеленый горит, пока у них остаются оргазмы, потом загорается красный. Они неизменно используют свои оргазмы в первые пять минут и остаток дня хандрят. Обрати внимание – худые, на раздражители не реагируют.
Обезьяны в этом ряду были какие-то вялые и подозрительные.
– Теперь эти объекты. – Греко показал на правую стопку обезьян. – У них в клетках есть красная, желтая и зеленая лампочки. Красный означает, что кнопка оргазма не работает. Желтый предупреждает, что кнопку активируют через пять минут. А зеленый – что кнопка работает. За сутки – шесть циклов до зеленого.
– И они самые счастливые?
– Ну, весят больше всех, тесты на рефлексы – с другими не сравнить.
– Хм-м.
– Но интереснее всего – как они стали реагировать на лампочки. Пока горит красный, они едят, спят, даже совокупляются. Загорается желтый – они все бросают и хватают пульт. Даже соитие прерывают, чтобы приготовиться.
– Диковато.
– Но это не все, – с воодушевлением продолжал Греко. – За пять минут, пока горит желтый, они полностью достигают кондиции.
– У них встает?
– Именно. И довольно мощно. А через пять минут, когда включается зеленый, они достигают оргазма сами по себе, включена кнопка или нет! Иногда кончают, не успев даже кнопку нажать. В чистом виде условный рефлекс.
– И с самками получается? Пригодилось бы. – Мою шуточку Греко оставил без внимания.
– В каждом эксперименте, от кур до обезьян, те, кому предлагается наибольший контроль над выбором, справляются хуже всех. Все они достигли состояния, аналогичного психозу маньяка, застрявшего на липучем веб-сайте.
Мой приятель из колледжа лечится от этого по сей день.
– А идеально всегда справляются те, чьи интерфейсы обеспечивают предсказуемые результаты за счет автономии.
– И что вы пытаетесь доказать? – спросил я. – Что людям нравится, когда командуют машины?
– Наша компания с должным прилежанием именно к этому и стремится. Мы изучаем долгосрочные следствия нашей философии интерфейсов. Так как после инсталляции наши системы фактически поддерживают себя сами. Форма техноэкологии, задуманная нашим первым директором.
– Сноубордистом?
– Совершенно верно. Он предсказывал, что многие наши сегодняшние разработки станут неотъемлемыми элементами завтрашней цивилизации. Программа будет видоизменяться без дальнейшего вмешательства. Мы активно участвуем в эволюции своего вида.
– Ух ты. Высокоразвитое общественное сознание. – Наверное, я высоковато поднял брови.
Греко впервые заговорил простыми словами:
– Это типа что, сарказм? Если не веришь в то, что мы делаем, может, не стоит тебе…
– Греко, выдыхай, ладно? Мы всего лишь о коммерческом интерфейсе говорим. Не о новом же обществе.
У одной обезьяны погасла красная лампочка и загорелась желтая. Обезьяна ринулась к пульту, затем уселась в предвкушении.
– Но поскольку мы создаем реактивные, самоадаптирующиеся интерфейсы, отныне эволюцией правит программирование. Алгоритм «Синаптикома» модифицирует реакции пользователей с тем, чтобы управлять их поведением.
– Как управлять?
– Пока – чтобы вести пользователей к целям, которые мы запрограммировали. Считай, серия интеллектуальных агентов.
– То есть? «Шоппинг-ассистентов»?
– Да, но шоппинг-ассистент на Алгоритме «Синаптикома» взаимодействует с тобой, собирает о тебе информацию, а потом ее использует, чтобы влиять на твое поведение. Всякий раз, когда ты принимаешь или отвергаешь предложенную им покупку, агент подстраивает свой способ предлагать. И научается в конце концов, как заставить тебя раскошелиться.
– То есть запоминает, какие товары мне нравятся.
– Агенту важнее не найти, что ты просил, а скорее внушить тебе, что он хорошо поработал, и заставить тебя принять его предложение. Таким образом, формировать или видоизменять спрос ему не сложнее, чем удовлетворять.
– Но есть разница между «получить, что хотел» и «думать, будто получил, что хотел».
– И какова же она?
Ответа без той или иной примеси теологии я бы все равно не нашел.
– А что происходит с конечным пользователем? – спросил я. – Превращается в реактивный механизм?
– Вовсе нет, – отозвался Греко, постучав к шимпанзе. – В довольную обезьяну.
Тяжело дыша, обезьяна таращилась на желтую лампочку. Меж мохнатых бедер – мощный сухостой.
Из лаборатории мы направились дальше, к человечьей рабочей зоне. Хотя бы номинально человечьей. Зеленорубашечники сидели в скругленных загончиках вдоль изогнутой стеклянной стены, выходящей на реку Гудзон. На вид все довольные – пожалуй, немного чересчур. Все на местах. Ни единого карандаша или скрепки не валяется. Вообще никаких карандашей и скрепок. Одни клавиатуры, наушники и плоские мониторы.
– Панорама что надо, – сказал я.
– Нравится?
– Еще бы. Весь город видно.
– Думаешь, настоящий? – Греко скрестил руки на груди.
– Ну да, конечно. А что, нет?
– Может и настоящий. Мы инсталлировали в окна высокочеткие жидкокристаллические мониторы. Когда они отключены, стекло прозрачное. Когда включены, за окном фиктивная картинка, искусственно сгенерированная аналоговыми алгоритмами. Блиттинг я сам писал.
– С ума сойти! – Я потрогал стекло. – Помнишь блиттинг, который ты в школе наваял? Для эмулятора?
– Еще бы. Этот на том же коде строится.
– И тоже распадается на квадратики, когда рендеринг подвисает?
– Ага. – Воспоминание на секунду выбило из Греко синаптикомовские замашки. – До сих пор глючит. Льщу себе мыслью, что это фича.
На мое плечо легла рука.
– Видом любуешься? – Лори, главный зеленорубашечник, который на ранчо был.
– Да, – сказал я. В миткалевых тапках я вроде как беззащитен. – Вычисляю вот, настоящий или Грекова симуляция.
– Тогда делайте ставку, мистер Коэн.
– Какую ставку?
– Может, объяснишь ему? – сказал Лори и прошествовал дальше по дуге коридора.
– В конце каждого дня, – сообщил Греко, чья любезная, однако непроницаемая маска восстановилась после краткого явления начальника, – все в офисе говорят, настоящая в окне панорама или графика. Тем, кто угадает, разрешается остаться допоздна и поиграть в сетевые игры.
Разрешается остаться допоздна? Уточнять не будем.
– А сколько у вас народу работает?
– Честно сказать, почти всех сократили, – сказал Греко. – В штате меньше двадцати сотрудников. Все на этом этаже. Остальные – из агентств, на подхвате.
Человеческие жизненные формы в этой экосистеме – явно редкость. Да и те, что есть, – довольно механические.
– И никто не жалуется? Я имею в виду – гарантий занятости никто не хочет?
– Все уходят с опционами, – объяснил Греко. – И прекрасно понимают: едва алгоритм успешно интегрировал их функции – все, сами сотрудники лишние.
– То есть в итоге вообще никого не останется. Одна программа. И корпорация.
– Идея такова, да.
– Тебя не пугает? – спросил я, пытаясь в его глазах разглядеть Эль-Греко из детства.
– Где написано, что люди должны работать, чтобы жить? – просто ответил он. – Пошли. Мистер Торенс будет готов тебя принять через несколько минут.
Греко отвел меня в круглый конференц-зал – в центре этажа, поэтому без окон. Мы расположились за большим столом.
Скорее бы с Торенсом познакомиться. Может, буддистский эколог придаст конторе человечности. Осознав, что за все отвечает он, я расслабился.
– Я и не знал, что он в Нью-Йорке. Часто приезжает?
– А, нет. У него по расписанию один приезд в год. Обычно живет в Швеции. Настоял, чтобы по контракту разрешили работать дистанционно. По экологическим соображениям. Сэкономить топливо и доказать, что это возможно.
В динамиках на потолке нежно блямкнул гонг. Греко нажал на круглую столешницу, и оттуда поднялся плоский дисплей с зеленым логотипом.
Логотип растворился, сменившись немного зернистым изображением Тора Торенса. Он сидел за большим деревянным столом на открытой веранде, к восхитительному озеру спиной. По столу раскиданы бумаги, придавленные камнями, книгами и глиняными кофейными кружками.
– Здравствуйте, мистер Ваганян! – сказал Тор. – Это мистер Коэн с вами?
– Да, сэр, это он, – ответствовал Греко. Глаза его распахнулись в восторге и угодливости.
– Приятно познакомиться, мистер Коэн.
– Джейми, – сказал я. – И мне ужасно приятно, мистер Торенс.
– Тор, – сердечно откликнулся он. – Я бы сказал, мне жаль, что я не имею возможности встретиться с вами лично, но мне вот не жаль. – Он махнул в сторону озера. Я кивнул и улыбнулся. – И я уверен, мистер Ваганян показал все, что вам необходимо увидеть.
– О, конечно, он показал, да.
Эль-Греко сидел и лыбился.
– Ну, Джейми, я просто хотел по-человечески с вами пообщаться. И сказать, что, если возникнут проблемы, вы всегда можете со мной связаться. Как вы, американцы, выражаетесь, я – последняя инстанция. Нужно ли вам от меня еще что-нибудь?
– Э… ну… я просто хотел еще раз заверить насчет Федеральной резервной системы. Я знаю, сегодняшнее выступление…
– Извините, Джейми, но я спрашивал, нужно ли вам что-нибудь от меня . Я у вас ничего не просил. Мне ничего не нужно.
– Я подумал, может, вы видели репортажи по телевизору, и хотел вам сказать, что мы над этим работаем.
– Я абсолютно доверяю и вам, и вашим сотрудникам, Джейми. Правда. Если этой сделке не суждено состояться, мы об этом вскорости узнаем. Я не беспокоюсь.
– Приятно слышать. Видимо, я просто хотел…
– Убедиться, что я не занервничал и не передумал. Я понял. Что-нибудь еще?
– Наверное, нет. Я безумно рад с вами встретиться. Я много лет был поклонником вашей работы. И особенно приятно знать, что такой человек…
– А-ай! – заорал Торенс. Ветер свалил самодельное пресс-папье, и груда бумаг взметнулась в воздух. – Это был квартальный отчет!
Мы с Греко ждали, пока Тор оклемается.
– На чем мы остановились? – спросил он. – Ах да. Моя работа, ваша радость. Я ценю ваши добрые слова. Они совершенно необязательны. Мы теперь партнеры. И, как в любом новом союзе, попробуем развлечься и посмотрим, как все обернется, ага? Большего и желать нельзя.
– Да, наверное, нельзя, – сказал я.
– Ну, чудесно, – улыбнулся Тор. Новый порыв ветра разворошил бумаги. Торенс передвигал по столу пресс-папье. – Пойду еще камней наберу. Увидимся в Нью-Йорке!
Он нажал кнопку на столе и исчез.
– Ух ты, – сказал я. – Это он был?
– Единственный и неповторимый.
– Даже лучше, чем я думал, – сказал я. – Совсем естественный. Здравый такой. Вовсе не интернет-бизнесмен. Представление о ценностях есть. Даже чувство юмора.
– Я рад, что он тебе понравился, – сказал Греко. – Он очень особенный. Приятно встретить идола и в кои-то веки не разочароваться.
Я кивнул старому другу. Эта невероятная преданность меня проняла. По-своему трогательно. Я со своими подозрениями – просто закоренелый циник. Что ужасного в любви к работе, компании и боссу? Ясное дело, сам я к Морхаусу так не проникнусь – пусть он меня и зауважал.
Греко нажал другую часть столешницы, и над ней медленно поднялся пульт управления.
– Позволь показать тебе Алгоритм. – Греко нажал пару клавиш, и в зале потемнело. На стене замелькали картинки.
– Сначала мы тестировали его в играх, – рассказывал Греко, пока подростки в фильме мочили друг друга в стрелялках. – Разбирались, как встроить в интерфейс поощрение и порицание, как стимулировать интерес, ставить привлекательные цели и так далее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36