Там только сараи, склады всякие и все еле держится.
Хозяйка принесла стакан и налила в него коричневатую жидкость, которая называлась кофе.
Жозэ выпил глоток и посмотрел сквозь витрину на улицу. Шёл мелкий дождик.
— Может, вам нужна комната? — спросила хозяйка, взглянув на чемоданчик, который Жозэ поставил на пол рядом с собой.
— Пожалуй…
— Мы можем вам дать с окном на улицу. Она только что оклеена обоями.
— Вы уже начали ремонт?
— Пока только самое необходимое. Дом ведь очень старый. — У неё были добрые, глубоко посаженные карие глаза и тонкие черты лица, но в уголках рта уже появились морщинки.
Видимо, здесь хозяйничала она. Толстячок изредка бросал на неё боязливо-почтительный взгляд.
— Должно быть, эта история взбудоражила весь квартал, — сказал Жозэ.
— Ещё бы! — ответил хозяин. — Приходили жандармы и даже сам комиссар…
— Вы его знали?
— Кого? Комиссара?
— Нет, букиниста, старика Мюэ?
— Нет, мы его не знали. Мы же здесь недавно.
— А покупатели у него были? На что он жил?
— Сам не понимаю, — проговорил хозяин, качая головой.
— Он торговал не только книгами, — принялась рассказывать хозяйка. — — Он продавал ещё всякие старинные вещи. Покупателей у него, наверное, было не густо.
— Она повернулась к мужу. — Мосье Рессек, кажется, ходил туда время от времени?
— Мосье Рессек?
— Ну да, он преподаёт в коллеже и живёт у нас. Если придёте обедать, вы его увидите.
Жозэ встал.
— Я оставляю у вас чемоданчик и приду к вам ночевать… А что преподаёт мосье Рессек?
— Он учитель истории. Но он такой молчаливый… — Хозяйка рассмеялась и снова ушла за стойку.
С улицы донёсся шум машин. Кабатчик подошёл к двери и откинул занавеску.
— Это, кажется, они…
— Кто? — спросил Жозэ.
— Из суда, кто же ещё! Они приехали, чтобы установить… Тело отнесли в мэрию.
* * *
Жозэ уже раньше довелось побывать в Муассаке. Он тогда любовался порталом монастыря Сен-Пьер, великолепным образцом архитектуры, в котором сочетались романский и готический стили. Но в то утро ему было не до скульптур святых.
Его интересовали прежде всего улица Кабретт и старый дом, где был убит Гюстав Мюэ. Жозэ повернул налево, как ему указал приземистый толстяк с итальянским акцентом, и вскоре увидел улочку, которую искал: она извивалась между жёлтыми и серыми древними домишками.
Дождь продолжал идти. Мелкий, холодный, нескончаемый. Он явно зарядил на весь день.
На углу улочки стояли три машины: синяя, чёрная симка и пикап.
Около машин расхаживал жандарм.
Когда журналист проходил мимо, жандарм вопросительно взглянул на него и шагнул в его сторону, с намерением остановить незнакомца. Жозэ сделал вид, что не заметил этого, и углубился в улочку.
Метров через тридцать стоял ещё один жандарм.
Репортёр шёл вдоль облезлых домов, улочка казалась нежилой. Деревянные двери с выбитыми филёнками, закрытые ставни, ржавые ворота, опутанные густой паутиной.
Наверху, из чердачных оконцев, торчали пучки сена. Жозэ миновал низкий забор, за которым виднелся двор, заваленный железным ломом, и вышел в тупик; по обе стороны возвышались глухие стены. Лавка находилась в домике, который замыкал тупик.
Жозэ остановился и с любопытством посмотрел вперёд. У домика букиниста стояла группа людей в плащах. Входная дверь была открыта.
Здесь тоже стоял жандарм. Он вопросительно задрал подбородок и приблизился к Жозэ. Тот показал ему своё удостоверение. Жандарм удовлетворённо опустил голову.
— А кто эти люди? — спросил репортёр.
— Прокуратура, — помедлив, с певучим местным произношением ответил жандарм. — Из газет там всего двое. А вы не стесняйтесь, подходите.
Жозэ сделал шаг, но тут же обернулся к жандарму:
— Это следователь Рамонду?
— Да, Рамонду, — восторженно подтвердил жандарм.
— Ах так!
Репортёр подошёл к низенькому мужчине с бородкой, который тщательно обследовал вход в коридор.
Услышав чьи-то шаги, следователь, которого до сих пор было видно только в профиль, резко повернулся на каблуках и скорчил гримасу, которая означала улыбку.
— Мосье Рамонду, — обратился к нему Жозэ, — я осмелился вас побеспокоить, чтобы приветствовать. Надеюсь, вы меня узнали?
Следователь протянул ему руку.
— Черт побери, конечно, узнал, но не могу сказать, чтобы у меня ваше появление вызвало восторг.
Теперь уже Жозэ кисло улыбнулся.
— Почему же? — удивлённо спросил он.
— А очень просто, раз вы здесь, значит, дело серьёзное, и мы не скоро его распутаем. Ну, ладно… — И, обернувшись к остальным, он представил:
— Познакомьтесь, Жозэ Робен — известный парижский репортёр, специалист по уголовным делам. А это — секретарь суда и двое ваших собратьев — корреспонденты местных газет. Да, опять из Парижа вы первым примчались, мосье Робен. Ну а теперь, господа, за работу… Где комиссар?
Следователь ничуть не изменился. Жозэ встретился с ним впервые года три тому назад, во время следствия по одному делу. Таким он остался у него в памяти — нервный, подозрительный, во все сующий свой нос… Суетливые руки, живой взгляд и взъерошенная бородка.
— Комиссар, я вас слушаю, — сказал следователь.
Комиссар, спокойный тучный мужчина лет тридцати, показав рукой на лавку, доложил:
— Ну так вот, после того, как была проведена констатация, все осталось в том же положении. Дверь, вот так же как сейчас, была приоткрыта, вернее полузакрыта.
Как вам известно, бакалейщица из соседней лавки, недоумевая, почему старик не пришёл за молоком, отправила свою дочь узнать. Девочка толкнула дверь в коридор.
В глубине она увидела труп, испугалась и со всех ног бросилась к матери.
— Значит, дверь даже не была плотно закрыта? — спросил следователь.
— Так точно. Девочка это подчеркнула. Она только чуть толкнула дверь, чтобы войти.
Жозэ, отойдя на несколько шагов, внимательно рассматривал лачугу. Одноэтажный домишко. Планировка очень простая. В центре коридор, слева лавка, справа квартирка: одна комната и кухня. В кухне квадратное окно, покрытое пылью, слева дверь лавки и витрина, за которой виднелись стопки сильно потрёпанных книг.
— Ну, а дверь в лавку? — спросил следователь.
— Она была заперта, как сейчас. Ручка находится внутри.
— Непривлекательная картина, — процедил сквозь зубы Рамонду. — Пройдёмте-ка внутрь.
В этот момент к ним подбежал один из жандармов. Он протянул следователю записку и, запыхавшись, сказал:
— Телефонограмма от прокурора из Монтобана.
— Что ещё стряслось? — воскликнул следователь, разворачивая листок. — Эге!
Что такое?
Лицо его помрачнело.
— Вот так история! Да, но… Ну-ка…
Он внимательно перечитал телефонограмму и повернулся к Жозэ.
— И вы мне ничего не сказали, мосье Робен?
— А что я вам должен был сказать, мосье Рамонду?
— Как же, вот у меня телеграмма от прокурора, он получил указания из Парижа.
Значит, дело очень важное. Прокурор не собирался приезжать, он занят. А сейчас вдруг сообщает, что это дело государственной важности и он прибудет с минуты на минуту. Вы-то знали это, да или нет? И почему вы так быстро оказались здесь?
Преступление было обнаружено только вчера во второй половине дня…
Жозэ Робен в нескольких словах изложил основные факты.
— Впрочем, вы все это прочтёте в Пари-Нувель . Правда, наш ночной выпуск продаётся только в Париже, но информация будет немедленно передана многим телеграфным агентствам, а может быть, это уже и сделано.
— Да, не зря я сразу почувствовал, что ваше появление здесь не предвещает ничего хорошего, — проговорил следователь. — Ну что ж, а теперь, господин репортёр, постарайтесь ничего не упустить и помочь нам.
Следователь вошёл в коридор.
От тёмных стен несло плесенью. Здесь пахло и старой кожей, и влажной бумагой, и сырой штукатуркой, и ещё тысячью вещей. Воздух был удивительно спёртый и затхлый.
— Там обнаружили труп? — спросил следователь, показывая в глубь коридора.
На полу у приоткрытой двери в лавку мелом был нарисован белый крест.
— Да, — подтвердил комиссар. — Как было установлено экспертизой, старик упал здесь. Он умер сразу.
— Три пули в сердце? — тихо спросил Жозэ.
— Да, три выстрела в упор. На жилете были отчётливо видны три прожжённые дырки.
Убийца стрелял с очень близкого расстояния. После того, как его жертва рухнула, он не дотронулся до тела.
Следователь Рамонду прошёл в лавку.
Это было длинное и узкое помещение. Вдоль стен стояли полки. Чего только не было на них! Старые книги, выщербленные чашки, тарелки в цветочках. Много безделушек.
Все было покрыто слоем пыли. В редких промежутках между стеллажами висели дешёвые картины.
Запах плесени и старой бумаги в лавке был ещё навязчивее. До чего же тяжёлый запах! Казалось, что лавка никогда не проветривалась и затхлость, создававшаяся всем этим старьём, не улетучивалась, а только сгущалась изо дня в день, из года в год.
Следователь бродил по лавке, морща свой острый нос. Ему явно был неприятен этот едкий запах.
Все собравшиеся молча ходили за ним по пятам.
Сквозь грязную витрину проникал тусклый свет. Все молча осматривали помещение, силясь представить себе загадочное существование старика среди этих потрёпанных книг и потрескавшихся тарелок, и каждый думал о разыгравшейся в этих стенах трагедии. К букинисту пришёл посетитель. Возможно, старик даже просто забыл запереть входную дверь. Услышав шум, он встал. И тут же из револьвера в него всадили три пули подряд.
— Похоже, — говорил следователь, — что здесь все в том же порядке, как и было.
Не видно ни следов борьбы, ни чтобы преступник искал что— либо.
— Да, — подтвердил полицейский. — Я собрал показания нескольких соседей. Судя по всему, все осталось на своих местах. Лавка всегда так и выглядела. Только вот у двери рассыпана стопка книг. А так здесь нет ни особого порядка, ни особого беспорядка.
— Да вы и сами посмотрите: на всем лежит толстый слой пыли.
Все перешли в квартиру.
Дверь в неё находилась напротив двери в лавку. За комнатой помещалась кухня, которая освещалась окном, выходившим на улицу. В комнате окна не было.
В углу стояла кровать тёмного орехового дерева. Остальная мебель состояла из шкафа, двух комодов, вольтеровского кресла с вылезающим отовсюду волосом и трех колченогих стульев.
— Электричества нет? — спросил Рамонду.
— Есть, только все лампочки перегорели, за исключением коридорной, — объяснил полицейский. — Старик жил в темноте, как крот. Видите… — И он показал на ночной столик, где стоял пузырёк весь в потёках стеарина. Из горлышка торчал крошечный огарок. Рядом лежала почти пустая коробка серных спичек.
— Откройте дверь в кухню! — распорядился следователь. — Будет виднее.
В комнату проник тусклый утренний свет, осветив жалкую мебель. И тут тоже всюду лежала пыль, пахло лежалой бумагой и отсыревшим деревом. Печки не было. Старые календари-рекламы были единственным украшением стен.
Кухня выглядела также невзрачно. Пол был выложен потрескавшимися неровными плитками. В раковине лежало несколько грязных тарелок. Над камином висели плохо вымытые кастрюли. Старик готовил прямо на очаге. Топил дровами — один из углов кухни был завален хворостом. В очаге — огромная куча пепла. Ничем не покрытый маленький деревянный столик, весь в старых винных пятнах. Два стула. Больше ничего. Все это производило мрачное впечатление холода, нищеты и запущенности.
— Где нашли золотую монету? — спросил Жозэ.
— В коридоре, у входной двери, — ответил полицейский. — Монета Латинского союза.
— Эге! По теперешнему курсу это 38 франков 50 сантимов, — заметил один из местных журналистов, с которым следователь познакомил Робена.
— Если бы их было много! — промолвил Робен.
— Вот это-то и надо выяснить, — словно про себя пробормотал следователь. — Говорят, старик был скрягой. Все возможно.
— Мы обыскали все закоулки, — сказал комиссар. — Осмотрели плитки, потолок, пол… Ничего. В шкафах только старое тряпьё.
— Ему, видно, было безразлично, что есть и где спать…
— Это правильно, — согласился комиссар, кивая головой. — По словам соседей, он вечно торчал в лавке. Даже ночью, закрыв ставни, подолгу сидел там.
— А что он делал?
— Читал. Говорят, только и делал, что читал. И несмотря на это, у него было великолепное зрение. В семьдесят три года он не носил очков!
— Любопытный старик, ничего не скажешь, — задумчиво заметил Жозэ.
Следователь Рамонду, заложив руки за спину, в раздражении расхаживал мелкими шажками между окном и камином.
— Все это прекрасно, господа, но ровно ничего нам не даёт. Этот заядлый книжник был убит тремя выстрелами из револьвера. Вот из чего мы должны исходить. А я не вижу ни одной наводящей подробности. Беспорядка нет. Нищенское жильё, потерянная золотая монета и в глубине коридора — труп. В самом деле, ни одной наводящей детали! — подумал Жозэ. — Но разве так может быть? Наверняка улики здесь, они где-то разбросаны по этим холодным и пыльным помещениям. Они должны быть здесь. Мало смотреть во все глаза. Увы, бывает так, что смотришь, смотришь, а ничего путного не видишь. Голые стены, пыль… — А какого калибра револьвер? — спросил Жозэ.
— Семь шестьдесят пять, — ответил комиссар. — Обычный браунинг с восьмью патронами. У настоящих гангстеров — 9-ти или 11— миллиметровые…
Следователь продолжал семенить по кухне. Вдруг он остановился у камина и подозрительно уставился на кучу пепла.
— Что это такое? — спросил он, показывая своим худым пальцем на очаг.
Комиссар присел на корточки, разгрёб пепел, из которого выступило что— то белое.
— Вы забыли осмотреть пепел! — укоризненно воскликнул следователь. — — Надо думать обо всем.
Находка оказалась клочком бумаги. Вернее — скомканной бумажкой. Полицейский старательно расправил её. Это была страничка обычного формата, небрежно выдранная из тетради или альбома.
На листке было что-то написано от руки.
Комиссар взглянул на него, пожал плечами и передал его следователю.
— Не думаю, что это может пригодиться. — И он снова принялся разгребать кочергой пепел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17