Главное забыл! Ты спрашиваешь о редакции. Ты, наверное, не поняла, что это такое. Редакция — это не один человек, а несколько. Они вскладчину все вместе издают газету. Газету рассылают во все города и выручают за нее деньги. Но так как газета должна иметь материал, то редакция просит нас, чтобы мы писали, и платит нам за это. Мы оказываем ей любезность и пишем, а она печатает. Теперь ты понимаешь, что это за дело?
Тот же.
VI

Шейне-Шейндл из Касриловки — своему мужу в Егупец
Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.
А во-вторых, пишу я тебе, что я читала твое письмо и глазам своим не верила. Дурной сон, да и только! Нашел, что описывать! Господь бог послал ему вдову с детьми, черт знает какими, а он разжалобился и сделал из этого праздничное блюдо! Будь я на твоем месте в Егупце, я бы этого паренька по-другому описала, а девку с голыми плечами посадила бы на кухню картошку чистить, а не то что нравоучение ей читать. Нравоучителем заделался мой муж, проповедником, и ему еще, видите ли, деньги за это платят. Как моя мама говорит: «Всякие есть сумасшедшие на свете!» Мне кажется, нежели совать нос в чужие горшки и вмешиваться в чужие семейные дела, лучше было бы, чтоб голова сохла за свои собственные. Ведь ты, кажется, детям своим отцом приходишься. Или нет? Ты бы послушал, как Мойше-Гершеле учит еврейскую азбуку! Окочуриться могли бы твоя егупецкая вдова с редакцией вместе! Было бы у меня легче на душе, я сняла бы его вместе с остальными детьми и послала бы тебе карточку, посмотрел бы ты, кого променял на вдов и на редакции, на горести и на всякие напасти, как желает тебе здоровья и счастья и сейчас и всегда
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
VII

Менахем-Мендл из Егупца — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что с хозяйкой я уже покончил и теперь принялся за постояльцев, то есть описываю подряд всех неудачников, которые живут здесь. Могу похвалиться, что мне это, не сглазить бы, удается: один другого чище. Но самый крупный из них — тот, которого прозвали «счастливчиком». О нем можно столько писать, что не хватит ни бумаги, ни чернил. Сам он, этот молодой человек, из Жванца. Женат он был сначала на девице из Ладыжина, затем — на сорокской, поселился в Екатеринославе и занялся первым своим делом — стал торговать золотом, то есть какая-то шайка продала ему несколько мешков золота, забрала у него все деньги, а на поверку оказалось, что купил он песок. Стало ему очень скверно, хоть бросайся живым в Днепр. Взял он тогда тросточку, вышел на биржу, состряпал какое-то дело, заработал несколько рублей и объявил в газетах, что ищет компаньона. Прошло немного времени, и нашелся компаньон, торгующий железом. Купили они участок земли возле Кривого Рога, за который предлагали много тысяч отступного. Но он заявил: либо полмиллиона, либо — ничего! Ничего и не получилось! Тогда он бросился на каменный уголь, отыскал какого-то инженера, немца, то есть еврея, который говорил по-немецки, заарендовал вместе с ним по сходной цене шахту и принялся за работу — добывать уголь. Но вдруг, неизвестно откуда, хлынула вода — потоп! Поставили две машины выкачивать воду. Но с одной стороны выкачивают, а с другой прибывает новая — бесконечное лихо! Тогда он плюнул на немца и познакомился с евреем, который скупает яйца — битые, тухлые, — и делает из желтков какую-то вещь, я забыл, как она называется. Но надо же так случиться, что лопнула машина, компаньон удрал, а наш «счастливчик» остался один с битыми яйцами. Яйца эти стали издавать такой убийственный запах, что на него составили протокол. И однажды ночью ему пришлось выпрыгнуть из окна и бежать: пусть, мол, Екатеринославу останутся на память эти тухлые яйца. Немного денег у него было, он поехал в Кременчуг и с кем-то в компании открыл фабрику гильз. Но компаньон оказался страстным любителем шахмат, а так как сам он тоже ярый шахматист, который может просидеть за шахматами день и ночь, не евши, не пивши, то оба они играли в шахматы до тех пор, покуда не остались при пустых коробках. Куда девались гильзы, никто не знает.
Между тем он услыхал, что в местечке, недалеко от Кременчуга, какой-то аптекарь распродает полную лавку разных товаров за бесценок. Он поехал, купил чуть ли не задаром весь товар и упаковал его, уверенный, что заработает кучу денег. Но и тут не обошлось без беды: среди купленных вещей оказался ящик с порохом. А ящик этот возьми да и выстрели в вагоне, — вагон разлетелся, а кондуктору ногу оторвало — еле жив остался. Как тебе нравится такой «счастливчик»? Он сам о себе говорит, что стоит ему на речку взглянуть, как в ней вся рыба дохнет. И вдобавок ко всему, он еще остряк. Сам он маленький, подвижной, с горящими глазами, шляпа сдвинута на затылок, руки в карманах, а голова работает — комбинации строит, бесконечное количество комбинаций! Он говорит, что должен непременно стать миллионером, не то он поднимется и уедет в Америку. И меня уговаривает ехать. Он уверяет, что такие люди, как мы, нигде не пропадают. Но я еще с ума не сошел — бросить такое почтенное дело, как писательство, и уехать счастья искать! Но так как я очень занят и не имею времени, то пишу тебе кратко. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. Привет деткам, тестю, и теще, и каждому в отдельности.
Твой супруг Менахем-Мендл.
Главное забыл! Не понимаю, почему я не получаю ответа от редакции относительно моей первой работы, которую я им отослал. Ни ответа, ни денег. Я уже написал им три письма. Надеюсь, не сегодня-завтра получить ответ.
Тот же.
VIII

Шейне-Шейндл из Касриловки — своему мужу в Егупец
Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.
А во-вторых, пишу я тебе, дорогой мой муж, что, как только ты получишь это письмо, ты обязательно должен тут же приехать домой, потому что отец мой опасно болен. Был уже консилиум докторов, и они нашли у него, — горе мое! воду в животе. Видеть, как он мучается, просто невозможно. Можешь себе представить, что маму и узнать нельзя! Она, можно сказать, жертвует собой ради него. Она говорит: «Соседа, с которым тридцать лет в одном доме проживешь, и то жаль…» А ты торчишь там, в твоем замечательном Егупце, и описываешь неудачников, пропади они пропадом за папину ермолку, как желает тебе здоровья и счастья
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
Помни же, ради бога, немедленно выезжай и телеграфируй.
IX

Менахем-Мендл из Егупца — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что твое письмо было для меня точно пуля в сердце. Были б у меня крылья, я бы орлом полетел к вам в Касриловку. Но мне не с чем с места тронуться. Хозяйке гостиницы я задолжал так, что волосы на голове — и те не мои! Мало того, я еще у нее не раз занимал на бумагу и чернила, не говоря уже о том, что я ее объедаю. Все думал — вот-вот… Столько бумаги и чернил извел, столько интересных историй придумал, все пальцы себе исписал, а редакция хоть бы ответила! Очень нехорошо с ее стороны! Набрала полон рот воды и молчит. Одно из двух: не нравится вам мое писание, напишите мне, и я перестану писать. Чужой труд для них, видно, ничего не стоит. Будь на моем месте другой, он бы их выругал на все корки. Или, были бы у меня деньги, я дал бы им депешу: либо — либо! Я даже не в силах передать тебе досаду, боль и пришибленность, которые я сейчас чувствую. Даже рука не поднимается писать им. Чего больше? Просил присылать мне хотя бы газету бесплатно — не отвечают. Если бы я все это время дрова колол, я бы и то больше заработал! Не знаю, как с другими писателями, но со мной они обошлись хуже, чем с последним из последних!
Я вздымаю очи горе и взываю: «Откуда придет ко мне помощь?» Может быть, господь смилуется, ибо «дошла вода до самого горла», хуже некуда!.. И так как я очень пришиблен, то пишу тебе кратко. Даст бог, в следующем письме напишу обо всем подробно. Пока дай бог здоровья и удачи. И пусть господь пошлет тестю полное исцеление. Дай бог увидеться здоровым со всеми и с детками, по которым я очень стосковался, прямо вся душа изныла!
Твой супруг Менахем-Мендл.
Главное забыл! Письмо лежит уже второй день, так как нет у меня денег на марку. Уж я все это время думал, за что бы приняться, что делать, с чего бы начать? Кажется, нет на свете профессии, которую я бы не испытал. Одного только не делал: сватовством не занимался. У нас тут в гостинице живет один сват. По его словам, он загребает деньгу. Дело это, быть может, и не такое почтенное, как писательство, но лучше маклерства безусловно. Главное, чтобы господь бог дал хоть немного удачи.
Тот же.
X

Шейне-Шейндл из Касриловки — своему мужу в Егупец
Моему почтенному, дорогому, именитому, мудрому и просвещенному супругу Менахем-Мендлу, да сияет светоч его!
Во-первых, сообщаю тебе, что мы все, слава богу, вполне здоровы. Дай бог и от тебя получать такие же вести в дальнейшем.
А во-вторых, пишу я тебе, что писать мне тебе нечего. Я показала твое письмо матери, а она говорит, что я сама виновата. «Как постелешь, — говорит она, — так и поспишь… Дала бы ты мне переписываться с ним, с моим зятьком богоданным, так я бы его давно оттуда вытащила. Я бы не поленилась, сама бы к нему съездила». На твое счастье, отец лежит на смертном одре, а мы обе еле на ногах держимся. Деньги, которые я тебе посылаю, это мамины деньги — знай ее доброту! Я молю бога, чтобы больше от тебя писем не получать. И как только ты выедешь из Егупца, пусть разверзнется земля и пусть этот город провалится, как содом, со всеми его золотыми делами, с удачами, с маклерами, сватами, с гостиницами и хозяйками гостиниц, с редакциями, — как желает тебе здоровья и счастья сейчас и всегда
твоя истинно преданная супруга Шейне-Шейндл.
Конец четвертой книги
1903 — 1909

НЕ ВЕЗЕТ!
(Менахем-Мендл — сват)

Менахем-Мендл с дороги — своей жене Шейне-Шейндл в Касриловку
Моей дорогой, благочестивой и благоразумной супруге Шейне-Шейндл, да здравствует она со всеми домочадцами!
Во-первых, уведомляю тебя, что я, благодарение богу, пребываю в полном здравии и благополучии. Дай бог и в дальнейшем иметь друг о друге только радостные и утешительные вести. Аминь!
А во-вторых, да будет тебе известно, что не везет мне, не везет, хоть разорвись! Как только я получил присланные тобою несколько рублей, я прежде всего расплатился в заезжем доме и сразу стал собираться в дорогу.
Чего больше? Я уже в вагоне сидел, взял билет до Фастова, а из Фастова рассчитывал ехать прямо домой, то есть в Касриловку.
Но велик наш бог! Послушай, какую штуку сыграл он со мной… Я как-то писал тебе, что в заезжем доме вместе со мной находился человек, занимающийся сватовством, по имени Лейбе Лебельский. Он все хвастал, что держит у себя за пазухой весь мир и зарабатывает груды золота. Между тем понадобилось ему съездить куда-то на день-другой по крупному брачному делу. Он, говорит, получил «строчную депешу» — не медлить. И вот он оставил хозяйке узел до своего возвращения — вернется, тогда и расплатится с ней. Уехал и — только его и видели.
Когда я собрался в дорогу, хозяйка мне говорит:
— Ведь вы же едете по той линии. Возьмите с собой узел этого рохли Лебельского… Может быть, встретите где-нибудь, отдадите ему его «шпаргалы»…
— На что мне чужие узлы? — говорю я.
— Не бойтесь! — отвечает она. — Это не деньги, — бумажки какие-то, листки…
И действительно. Уже сидя в вагоне, я из любопытства развязал узел. Заглянул, — а там целый клад! Письма от сватов, списки родителей женихов и невест и всякие другие бумажки. Среди этих бумажек — длинный список женихов и невест на древнееврейском языке. Передаю тебе его слово в слово:
Овруч. Хава, дочь богача реб Лейви Тонкиног… Знатное происхождение… Жена его, Мириам-Гитл… тоже из знатных… Высокого роста… Красавица… Четыре тысячи… Хочет «окончившего»…
Балта. Файтл, сын богача реб Иосифа Гитлмахера… Просвещенец… Сионист… Окончил бухгалтерию… От призыва свободен… Молится ежедневно… Хочет денег…
Глухое. Ефим Балясный… Аптекарь… бритый… Расположен к евреям… Дает деньги в рост… Хочет брюнетку…
Дубна. Лея, дочь богача реб Меера Коржик… Родовитость… Низенького роста… Рыжая… Говорит по-французски… Может дать деньги…
Гайсин. Липе Браш… Шурин Ици Коймена… Советник на сахарном заводе реб Залмана Радомысльского… Единственный сын… Красавец… Хитрющие глаза… Хочет золотое дно…
Винница. Хаим Гехт… Холостяк, играет на бирже… Разъезжает в фаэтоне… Крупно зарабатывает… Стоит десять тысяч…
Житомир. Богач Шлойме-Залман Таратайка… Две девицы… Красавицы — прима… Младшая рябоватая… Рояль, немецкий, французский… Хотят образованного… Диплом не обязательно.
Хмельник. Богачиха Бася Флекл… Вдова, ростовщица… Удивительная умница… Хочет талмудиста… Можно без денег…
Тальное. Раввин реб Авремеле Файнцик… Вдовец… Хасид… Знаток библии… Ищет вдову с делом…
Ямполь. Мойше-Нисл Кимбак… Богач-выскочка… Жена его, госпожа Бейля-Лея… До зарезу хотят просватать… Сколько бы другая сторона ни дала, обязуется дать в два раза больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17