- Понимаешь? Миллион! Целый миллион! А может быть, еще больше!
Но Давид Шапиро со свойственным ему скептицизмом окатил ее ушатом воды:
– Это ерунда! Знаем мы эти еврейские миллионы! Грош им цена!
Сарра Шапиро, собственно, не прочь была воздать мужу за такие ответы по заслугам, но в это время ее глаза встретились с глазами дочери, и она отложила разговор с мужем до более благоприятного момента.
***
В тот же день, к вечеру, когда Давида Шапиро еще не было дома, а Бетти одевалась к выходу в театр, Сарра забралась к квартиранту, якобы для того, чтобы присмотреть за горящей печкой, а в действительности, чтобы продолжить разговор о тетке-миллионерше... Она уже успела узнать, что тетку зовут Лея (у этого шлим-мазла получается не по-еврейски "Лея", а "Лия"), а дядю звали Абрам Абрамыч...
Сарра Шапиро уставилась на Рабиновича изумленными глазами:
– Этого не может быть! Как могло случиться, чтобы отца и сына назвали одним и тем же именем? Это только у христиан бывает, что и отца и сына зовут, скажем, Иваном: Иван Иванович. Но у евреев имена дают только по родным покойникам либо вообще выбирают какое-нибудь постороннее имя.
Рабинович глядел на хозяйку виноватыми глазами, хотя никак не мог в толк взять, в чем, собственно, его вина... Но и на этот раз сама Сарра пришла ему на помощь.
– Разве что ваш дядя родился после смерти своего отца!
Рабинович ухватился за эту догадку, как утопающий за соломинку.
– Совершенно верно! Мой дядя умер до того, как родился его отец. То есть я хочу сказать, что его отец родился до смерти дяди!.. Тьфу, что за чепуха!..
Оба рассмеялись. Сарра, однако, продолжала допрос:
– А чем он, собственно, был, ваш дядя?
– То есть как это чем? Человеком был!
– Я знаю, что не зверем! - ответила Сарра. - Я хочу спросить, чем он занимался? Чем торговал?
Рабинович в те времена, когда он еще был Григорием Поповым, неоднократно слыхал, что евреи торгуют всякой рухлядью. Поэтому он недолго думая ляпнул:
– Чем торговал? "Шурум-бурум"... Был старьевщиком!
Сарра руками всплеснула:
– Господи, что вы говорите? Каким образом от "шурум-бурум" можно сделаться миллионером?
Рабинович почувствовал, что чем дальше, тем хуже. Он вязнет, как в трясине, и поспешил поправиться. Он как-то слыхал, что евреи наживают большие состояния путем жестокой экономии, скупости, что они, откладывая по грошу, копят капиталы... В этом смысле он и ответил, и сошло благополучно. Однако Сарра заметила:
– Вот так история! Но для того, чтобы скопить такое богатство, ему нужно было прожить мафусаилов век! Очевидно, он был глубоким стариком, а ваша тетка была у него второй женой?
– Вы почти угадали!
– Не почти, а наверно! Потому что я рассуждаю правильно! Я, знаете, не так стара, как опытна! Если бы вы хотели меня послушать... Конечно, это не мое дело! Но я бы вам советовала почаще переписываться с вашей теткой. Все-таки старая еврейка, вдова, одинокая женщина! Когда вы думаете с ней повидаться?
– Если не на рождество, то на пасху!
– Ну, какое такое у евреев "рождество"! И что это за "пасха" такая? Я заметила, что все наши праздники носят у вас какие-то православные названия: "ханука" - у вас рождество, "пейсах" - пасха, "шову" - троица. Это, конечно, не мое дело, но я вам уже много раз хотела сказать, что это нехорошо! Просто неловко перед людьми... Каждый, кто знакомится с вами, не хочет поверить, что вы еврей... Да вот - зачем далеко ходить? - наш доктор, который вас пользовал, как-то говорил мне, что, если бы он не знал вашей фамилии - Рабинович, он бы ни за что не сказал, что вы - еврей!
– Неужели? - спросил Рабинович с усмешкой, слегка краснея.
– Ну, разумеется! Что же, я выдумывать стану? И еще одно: у вас есть манера, когда вы хотите сказать что-нибудь о евреях, то говорите "у вас", а не "у нас". Это, право, нехорошая манера! Конечно, это не мое дело, но, как добрый друг, я говорю вам, что от этого следует отучиться... Но вот и Бетти! оборвала Сарра, увидев в дверях дочь, одетую в шубку и теплый капор, из-под которого сверкали прекрасные карие глаза и торчал кончик точеного носика...
– Так вот, я вас очень прошу, Рабинович, ради Бога, последите за ней, чтобы она, чего доброго, не простудилась! А то как бы мне ваш Шаляпин не обошелся слишком дорого!
– Будьте уверены, матушка, положитесь на меня! - успокоил ее Рабинович.
У него голова закружилась от счастья. Единым духом сбежал он с Бетти с лестницы, свистнул и крикнул на московский лад:
– Эй, ванька!
Трое "ванек" лихо подкатили к крыльцу.
Рабинович усадил Бетти в санки, укрыл ей теплой полостью ноги, обнял нежно ее талию, точно она была драгоценным сосудом или хрупкой статуэткой, и велел "ваньке" лететь во весь дух. По обеим сторонам саней взлетает и ложится пушком легкий снежок. Сквозь разорванные клочья туч щурятся вечерние звезды.
А Сарра Шапиро, уткнувшись носом в оконное стекло, следит за убегающими санями и чувствует, как сильно колотится ее сердце.
Отчего? Неизвестно! Может быть, от радости?.. Ее материнские глаза видят многое такое, что доступно лишь взору счастливой матери... Она мечтательно спрашивает себя: "Может быть, так суждено? Может быть, они предназначены друг другу?.."
Глава 20
В ТЕАТРЕ
Уже в вестибюле театра наша парочка обратила на себя общее внимание. В простеньком черном платье, облегавшем ее прекрасную фигуру, с гладко причесанными великолепными волосами, обрамлявшими нежные черты молодого лица, на котором сияли счастливые карие глаза, Бетти была до того мила, свежа и привлекательна, что не одна пара глаз, не один лорнет
невольно направились на нее. Обращал на себя внимание и спутник юной красавицы, высокий, стройный, с энергичным и умным лицом, который мог быть ее братом, женихом или просто добрым знакомым... Почувствовав на себе чужие взгляды, Бетти раскраснелась, расцвела и еще больше поxорошела...
Лорнеты и бинокли преследовали интересную парочку и в самом зрительном зале вплоть до момента, когда погас свет, взвился занавес и сцена приковала к себе взгляды, мысли и чувства "шаляпинистов".
Настроение зрительного зала захватило и Бетти, натуру пылкую, страстную и благоговейно подходившую к искусству.
Только один человек во всем зрительном зале не разделял общего настроения - Рабинович. Шаляпин был ему не внове, и пришел он в театр вовсе не для того, чтобы слушать артиста, а в надежде на то, что там он сможет на свободе поговорить с Бетти. Он должен в конце концов открыться ей, должен рассказать то, о чем хотел говорить на следующий день после облавы. Если до сего времени он сдерживался, то только потому, что не чувствовал себя достаточно подготовленным к столь решительному шагу. Он проверял серьезность своего чувства к Бетти. Но в последнее время он пришел к убеждению, что жить без Бетти он не может и что вся комедия, в силу которой он стал "Рабиновичем", была, так сказать, предопределением, фатальным актом. Все это произошло для того, чтобы он мог встретить эту девушку, влюбиться в нее и связать с ней свою судьбу навеки.
Он знает, что придется преодолеть немало препятствий, что много терний ждет его на пути. Он предвидит баталию, которую придется вынести со своим своенравным отцом, со всей истинно русской семьей, которая сочтет позором мезальянс Григория Попова с какой-то безродной девушкой, да еще еврейкой!.. Он много думал об этом, обсуждал всесторонне и пришел к выводу, что все образуется. Отец простит, семья забудет. Не он первый, не он последний... Бывали случаи похлеще!
Много труднее было начать разговор с Бетти. Как приступить? Открыть ли сразу свое инкогнито? Или раньше осторожно выпытать у нее, как бы она поступила, если бы полюбила xристианина?..
Рабинович вспоминает, что он уже однажды задал Бетти такой вопрос. Но она очень серьезно заметила, что тут нет никакого вопроса. Этого просто случиться не может!
– Почему не может? - спросил он встревоженно.
– Так! - сказала Бетти. - Не верю, чтобы при нынешних обостренных национальных трениях христианин мог серьезно полюбить еврейку!
Только всего? Стало быть, разрешение вопроса как будто зависит от того, насколько серьезно полюбит христианин?.. Если так, то все в порядке: можно ли полюбить серьезнее, чем он?
Что Бетти любит его, он не сомневается. Об этом, конечно, знает и мать, а стало быть, и отец. И кажется, оба ничего против этого не имеют. Правда, они не знают, кто скрывается под фамилией Рабинович... Но открытие тайны не только не ухудшит, а, наоборот, улучшит его положение.
Перед взором Рабиновича проносятся картины, одна заманчивее другой. Как будет изумлен Давид Шапиро, когда узнает настоящее имя, чин и титул отца своего "бесправного" квартиранта: "его превосходительство", а со временем "его высокопревосxодительство"... ха-ха-ха! А Сарра? Что скажет Сарра Шапиро, когда узнает, что кроме титула его отец обладает поместьями, лесами и полями в Т-ской губернии? Что владения эти оцениваются в сумму значительно большую, чем так поразивший ее "миллион" его мифической тетки?
О Бетти и говорить не приходится! Она, разумеется, будет несказанно счастлива, когда узнает, кто таков ее избранник!
Рабинович представляет себе ее сияющее от гордости и счастья личико, светящиеся глаза... Затем они вместе едут к его отцу. Старик беседует с Бетти и, несмотря на свой крутой нрав, тотчас сдается, тут же прощает Бетти ее происхождение. Никто не умеет так держать себя, как Бетти! Она достойна чести войти в барские хоромы!
Он во все глаза смотрит на нее, но ей и в голову не приходит мысль об ожидающем её счастье.
Первый акт кончился, и счастливая парочка вышла в фойе. Здесь, в общей сутолоке, он наконец объяснится с ней. Расскажет все, от начала до конца: каким образом он на целый год превратился в Рабиновича и что из этого вышло...
Решено! Это случится сегодня!
Глава 21
ЧЕРНАЯ КОШКА
Планам Рабиновича в этот вечер не суждено было осуществиться... Не успел он с Бетти выйти в фойе, как навстречу им попался вылощенный студент в новеньком с иголочки мундире со шпагой. Студент окликнул Рабиновича и сразу разрушил его настроение и решимость. По ближайшем рассмотрении лощеный студент оказался Лапидусом, тем самым, который проповедовал ренегатство как путь к освобождению. Он уже успел применить свою теорию на практике, попал, конечно, немедленно в университет, надел мундир, прицепил шпажонку и теперь всячески старался как можно точнее копировать истого белоподкладочника и как можно менее напоминать собою еврея...
Увидав Рабиновича, да еще в сопровождении хорошенькой девушки, Лапидус рассыпался мелким бесом и стал похваляться выгодами своего теперешнего положения.
Не говоря уже о том, что сам Лапидус и все его россказни ничего, кроме гадливости, не могли вызвать в Рабиновиче и Бетти, наш пылкий любовник призывал все возможные проклятия на голову этого квазиофицера за то, что он разбил все его планы, заготовленные на этот вечер...
Оставалась одна надежда на обратный путь из театра. Но настроение Бетти, узнавшей, что Лапидус принял христианство, уже не предвещало ничего xорошего.
***
Наши герои вышли из театра. Было морозно. Снег лежал белым покрывалом, звезды отливали красным и зеленым цветами, но в воздухе, несмотря на холод, чувствовалась какая-то неуловимая мягкость.
– Пойдемте пешком? - предложил Рабинович.
– Пойдемте! - согласилась Бетти, заглянув в глаза своему спутнику.
Рабинович взял Бетти об руку. Идти под гору было скользко и трудно, но тем приятнее и веселее было скользить, тесно прижавшись друг к другу.
Несмотря на ясное небо, откуда-то с высоты срывались отдельные снежинки, кружились белыми мотыльками в свете фонарей и медленно никли к земле...
Рабинович забыл о неудачном вечере в театре. Наедине с Бетти он вообще легко забывал обо всем. Что ему теперь до всех "проклятых" вопросов - о русских, евреях, вероисповедании, когда он держит ее руку и чувствует ее дыхание и слышит, как бьется ее сердце?.. К черту все сомнения и размышления! Он знает только, что любит и любим! Это ясно, как сверкающее над головой небо, как снег, хрустящий под ногами...
Бетти вдруг громко засмеялась и воскликнула:
– Вот комик!
– Кто?
– Лапидус!
Рабинович даже остановился от неожиданности.
– Чем, собственно, он вас смешит?
– Да всем! Вспомните рассказанную им историю о девушке, которая записалась в проститутки, чтобы получить право жительства в столице? Ха-ха-ха!
Неужели эта грустная история могла вызвать в Бетти только смех?
Очарование ночи исчезло. Будто черная кошка пробежала между ними. Нет, больше он не в силах молчать. Он должен высказать все, что думает об этом. Рабинович стал подбирать слова помягче:
– Неужели у вас, Берта Давыдовна, не найдется ни капли жалости и сочувствия?
– Жалости? Сочувствия? К кому? К этому рыжему пшюту, который продал свою совесть за голубой мундир и бронзовую шпажонку? Ха-ха-ха!
Звонкий смех Бетти не был созвучен с настроением Рабиновича. Еще за минуту до того он был готов умолять ее на коленях, чтобы она отдала ему себя навеки... Но ее резкое отношение к Лапидусу, ее нетерпимость в вопросе перемены веры ужаснули его...
Неужели все пропало? Не может быть! Еще есть время... Он должен сказать ей все, что скопилось в его сердце... Должно же это когда-нибудь кончиться! Ведь не сегодня-завтра правда о нем все равно выплывет на поверхность.
И, заглянув глубоко в ее глаза, он сказал мягко и тихо:
– Бетти, я хочу вас спросить... Вы говорите, что Лапидус продал совесть за мундир. Ну, а если бы он сделал это из других побуждений?
– Например?
Рабинович остановился, взял Бетти за обе руки и с дрожью в голосе проговорил:
– Ну, предположите... что было бы, если бы я, скажем, полюбил вас и вы полюбили меня?.. И вдруг вы узнаете, что...
Бетти пронзила его взглядом, и недобрая, как показалось Рабиновичу, усмешка скользнула по ее губам.
– Ну, чего же вы мнетесь? - спросила она. - Вы хотите знать, что сделала бы я, узнав, что вы собираетесь сделать то же, что и Лапидус?..
"Нет, не то, не то! Еще хуже!" - чуть не крикнул Рабинович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31