А кругом пожар! Служанку уволили. Мачеха продолжает рвать и метать. Весь дом как в лихорадке. Все ищут кошелек, и Шолом вместе со всеми. Он бросает взгляд на отца, и у него замирает сердце - он не может видеть его согнутой спины, не может слышать его стонов и вздохов. И только теперь воришка чувствует, какую отвратительную штуку он выкинул; и жалеет о случившемся, и зол на дьявола - искусителя, который толкнул его на такой грех, на скользкую дорожку.
Годом представлялся каждый час, и день казался вечностью. Шолом еле дождался вечерка, когда шум и сутолока немножко улеглись и другие домашние горести, заботы о хлебе насущном заставили на время забыть о случившейся краже. Тогда воришка выскользнул во двор, пробрался в дровяной сарай и, тихо опустившись на землю, вытащил из щели кошелек, открыл, заглянул в него. Там лежала стертая старинная монета, ценность которой в давние времена составляла гривенник, теперь же она ничего не стоила, никто, ее не брал. Сам же кошелек тоже никакой цены не имел. Совсем никчемный кошелек - замок ни к черту, кожа вытерта и засалена, у краев порыжела и сморщилась, как лицо у старой бабки; такой кошелек стыдно даже в руки брать. Стоило из-за этой дряни совершить такой скверный поступок - нарушить седьмую заповедь: "Не укради!"
Когда Шолом вернулся в дом, мачеха почтила его своим вниманием - велела подать постояльцу самовар. Постоялец Вольфсон имел каждый раз привычку, когда ему подавали самовар, потирать руки и произносить нараспев, в рифму: "Так, так, подавай! Будем пить тихонько чай". Теперь он к этому добавил: "Ну как, нет кошелька?"
Он посмотрел мальчику в глаза, и Шолом почувствовал скрытую иронию и в голосе его и во - взгляде. А может быть, это ему только почудилось? Как говорится: "Знает кошка, чье мясо съела" или: "На воре шапка горит". Во всяком случае, Шолом в эту минуту возненавидел Вольфсона всем сердцем, видеть не мог его литвацкую физиономию, слышать не мог его литвацкого произношения, он проклинал и то и другое всеми проклятиями, какие только знал... Как же быть с чертовым кошельком? Нехорошо, если его найдут в сарае под дровами. Не поторопились бы рассчитать служанку, то лучше было бы подбросить кошелек. Теперь же, когда девушку прогнали, подозрение падет только на детей - дело плохо.
Ночью Шолому долго не удавалось заснуть. Он никак не мог примириться с мыслью, что случившееся не сон, не дурной сон. Неужели это правда? Неужели он вор, обыкновенный вор?! Его даже потом прошибло - как низко может пасть человек!.. Что же будет дальше?.. А дальше он уснул. И во сне видел кошельки, и даже вовсе не кошельки, а живые отвратительные существа - желтые, сморщенные, облезлые, холодные и скользкие, как черви, как лягушки... Они шевелятся, ползают по его телу, забираются за воротник, под мышки, брр! Он просыпается, заглядывает под одеяло, ощупывает себя слава богу, это только сон!..
Да, но как же все-таки избавиться от кошелька? Другого выхода нет надо закинуть его в такое место, чтобы сам черт не нашел. Но куда? В соседский огород? На кладбище? В женскую синагогу? Нет, лучше всего - с моста в воду. И самое подходящее время для этого суббота. На этом Шолом и остановился.
Суббота. Конец лета. На дворе еще тепло. Молодые люди разгуливают без верхней одежды, девушки ходят с зонтиками. Среди гуляющих и наш герой. Кошелек запрятан глубоко в кармане и набит камешками, чтобы он надежней пошел ко дну. К несчастью, на мосту полно народу, а Шолому нужно, чтоб никто не видел, как он будет проделывать свою операцию. Шолом долго расхаживает среди гуляющих, заглядывает каждому в глаза, и ему кажется, что все как-то странно посматривают на него. А может быть, ему только мерещится? Все та же история: "На воре шапка горит". Но вот господь помог вокруг нет никого. Шолом забился в уголок между свайными столбами, на которых держится мост, перегнулся всем туловищем через перила, как будто увидел в воде бог весть какую интересную вещь. Затем нащупал в кармане проклятый кошелек, и показалось ему, что в руке у него что-то живое, гадкое, вроде жабы. Он тихонько вынул руку и разжал пальцы. Плюх - и нет кошелька! На месте, где он упал, появился круг. Круг этот становится все шире и шире, затем появился другой, третий... Шолом не мог оторвать глаз от того места, где утопил он свой грех, где навеки погребена его тайна. Но вот чей - то приятный голосок вывел его из задумчивости, чарующе прозвучал смех:
– Рыбки плавают? Ха - ха!.. Чем же еще там любоваться?
Шолом повернул голову и увидел дочь кантора с подругой.
– Вы давно уже здесь? - спросил он девушек.
– Все время, ха - ха! - ответили они со смехом. Им было смешно, а у него внутри словно что-то оборвалось. Неужели они видели, что он здесь делал?!
Глупый паренек! Напрасны были его страхи. Его ждало другое горе, совсем неожиданное. Ему суждено было пережить, как мы это сейчас увидим, новую драму под названием "Дочь кантора".

55
ДОЧЬ КАНТОРА

Дочь кантора Цали. - Пламенная любовь. - Переписка двух юных сердец. - Письмо героя попадает в чужие руки

Ту же роль, какую в больших городах играют гимназисты и студенты, в маленьком городишке в те времена играли ученики уездного училища. Одного только им не хватало - формы. Им разрешалось то, чего обыкновенным мальчишкам из хедера никак не простили бы. Например, учинить каверзу синагогальному служке, купаться в реке вне стен купальни, подтрунивать над кем угодно и даже разговаривать с девушкой, только бы она была из хорошего дома. Девушки же по ним прямо с ума сходили. Нужно, однако, оговориться, что тут и не пахло флиртом или романами. Это чистейшие и самые святые отношения, какие только возможны между юношей и девушкой. Я ни на волос не преувеличу, если скажу, что отношения между ангелами не могут быть чище и невиннее, чем отношения между дочерью кантора и юным героем этой биографии. Где, когда и при каких обстоятельствах состоялось их первое знакомство, трудно сейчас припомнить, да это и не так важно. Другого времени для встречи, кроме субботы, и другого места, кроме моста, ведущего в Подворки, в городе не было. Кто из них заговорил первым, юноша или девушка, и о чем они говорили в первый раз - установить трудно. Началось это, несомненно, с внимательного взгляда, с улыбки. Затем как бы нечаянное прикосновение локтем. Потом рукой за фуражечку: "Здрасте!", позже, не притрагиваясь к фуражке: "Как поживаете?" И лишь после этого при дальнейших встречах останавливались на минутку, болтали о совершенно незначительных вещах и закидывали словечко насчет следующей встречи:
Он. До свиданья.
Она. Когда? Опять в субботу?
Он. Когда же, как не в субботу?
Она. Где? Снова здесь, на мосту?
Он. Где ж еще?
Она. Может быть, в другом месте?
Он. А именно?
Она. Где вы будете в праздник торы, во время "гакофес" "Гакофес" (кружение) - синагогальный ритуал; состоит в том, что приглашенные поименно прихожане со свитками торы в руках обходят семь раз вокруг амвона (возвышенность посередине синагоги, с которой читается тора и произносятся проповеди), читая при этом нараспев положенные для каждого тура молитвы.

?
Он. Где же еще - в большой синагоге.
Она. Почему не в холодной молельне?
Он. Там, где ваш отец молится?
Она. Не все ли равно?
Он. Отец вдруг хватится, что меня нет.
Она. Если вы маленький мальчик, который боится папы...
Он не дает ей закончить. Эти слова задевают его за живое. Как, ему говорят, что он маленький мальчик, который боится отца! И кто это говорит! Он находит ловкий выход из положения: ему нужно сказать ей что-то очень важное, но она не одна, а с подругой. Дочь кантора краснеет и делает знак подруге, чтобы она отошла в сторону. Та отходит, и они с Шоломом остаются наедине. Она готова выслушать его секрет. Он не заставляет себя долго ждать и заплетающимся языком говорит: "Я давно собираюсь сказать вам, что хотел бы увидеться с вами с глазу на глаз, без провожатых и подруг". - "Мало ли что! А я разве не хотела бы встретиться с вами с глазу на глаз, без провожатых и подруг? Но это невозможно. Меня не отпускают одну. Мать следит за тем, чтобы я одна никуда не уходила. Но вам незачем стесняться моей подруги - она девушка тихая, скромная и сама не прочь поболтать с парнем. А если вы хотите знать, то эта девушка тоже влюблена в парня..." Тоже влюблена? Из этого следует, что она, дочь кантора, наверняка влюблена! "Я хотел бы знать, кто этот счастливец?.." - "Много будете знать, скоро состаритесь".
Нужны ли еще пояснения? Разве не ясно, что, счастливец не кто иной, как он сам! И если в этом есть хоть капля сомнения, достаточно взглянуть на ее сияющее лицо, на излучающие счастье глаза. Знакомое лицо, знакомые глаза. Где он видел эту девушку со светлыми вьющимися волосами? Даже рука ее знакома ему - белая ручка с тонкими, длинными пальцами. Белая ручка, нежная и теплая. Он первый раз в жизни держит в своей руке девичью руку...
Как благочестивый еврей ожидает прихода мессии, так ожидал он счастливого дня праздника торы. Каким томительным было это ожидание! Дни тянулись словно смола. Он чуть с ума не сошел. И Шолом решился излить свою душу на бумаге, в письме, сам не зная зачем и для чего. Он писал целый день и целую ночь, и слова лились так безудержно, как поток, для которого нет преград, как стремительно бьющий фонтан. Письму не было бы конца, если бы не вышла бумага. Как автор ни далек от богатства, он сейчас дорого бы дал за этот документ.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Письмо - то написано, но как доставить его девушке. Единственное средство - переслать через подругу. Но это значит посвятить в тайну третье лицо, довериться постороннему человеку, которого ты не знаешь, не ведаешь. Это бы, пожалуй, тоже не остановило Шолома, но тут новая беда: как подступиться к этому третьему лицу? Впрочем, выход есть - придется вовлечь в предприятие четвертое лицо - того самого парня, в которого влюблена подруга дочери кантора. Парень с парнем - это совсем другой разговор! Парень с парнем всегда столкуется, даже насчет самых секретных вещей. Остается только мелочь - разыскать парня и завязать с ним дружбу. Это уж кажется совсем легко, но опять-таки не так скоро делается, как говорится.
Парень этот служил приказчиком в скобяной лавке. Он был недурен собой, только руки у него настоящие лапы. Подступиться к нему не составляло особого труда, трудно было только объяснить, зачем он понадобился Шолому. Уже при первой попытке чуть не вышел скандал. Хозяйке скобяной лавки, закутанной совсем не по сезону, с чернотой под носом и с черными руками (оттого, что этими руками она отвешивает гвозди и дробь, а затем ими же вытирает нос) не понравилось, что ее приказчик водит знакомство с сыном Рабиновича. Какие дела могут быть у приказчика с сыном реб Нохума Рабиновича! Это одно. Во-вторых, когда дошло до самого главного и Шолом сказал приказчику, что якобы у него есть просьба к его невесте, тот взъерошился, словно петух при виде кошки, которая подбирается к его курам.
– Откуда ты знаешь, что у меня есть невеста?
– Я знаком с ее подругой.
– С канторской дочкой? Э, здесь ты нарвешься на "костолома".
Шолом не понял, что такое собственно "костолом", но по усмешке приказчика догадался, что это, должно быть, не из приятных вещей.
– Какой такой костолом?
– Это уж мое дело. Давай рассказывай, что за просьба у тебя.
Шолом вытащил из кармана увесистое письмо и подал его приказчику.
– Ваша невеста должна передать это дочери кантора и переслать через вас ответ.
Приказчик взял письмо и осмотрел его со всех сторон.
– Это все? Приходи завтра и, должно быть, получишь ответ.
Уф, прямо камень с сердца свалился! Назавтра в условленное время Шолом получил от приказчика ответ, что еще нет ответа.
– Приходи завтра, и ответ будет наверняка.
Назавтра опять то же - ответа нет. Тут Шолом заметил, - а может быть, ему только показалось, - что приказчик как-то странно усмехается. К этому подозрению прибавилось еще одно: приказчик заметил со вздохом:
– Если б я умел писать, как ты!
– Откуда ты знаешь, как я пишу?
– Мне невеста рассказала.
– А откуда знает твоя невеста?
– Она знает это от канторской дочки!
Ответ, пожалуй, неплохой, и услышать такой комплимент от девушки, которую любишь, конечно, приятно, однако невольно в голову Шолома закралась недобрая мысль - а вдруг приказчик не передал письма, а сам прочитал его. Эта мысль не давала ему покоя. Наконец - то он дождался ответа. Это было уже накануне праздника. Приказчик выбежал ему навстречу и сунул в руку кусок желтой бумаги, сложенный вчетверо, без конверта, но заклеенный сургучом и припечатанный монетой. Это было долгожданное письмо от канторской дочки, тонкие и длинные буквы которого напоминали ее тонкие пальцы. Там было написано, что она со слезами на глазах несколько раз перечитывала его письмо, и ей жалко, что она не может писать так, как он. Если б у нее были крылья, она бы к нему полетела. Если бы умела плавать, переплыла бы все моря, только бы увидеться с ним. И если он думает, что она может спать спокойно, то ошибается. Она глаза проглядела, дожидаясь праздника торы, потому что "сердце сердцу весть подает". В заключение девушка предупреждала его, чтобы он не пересылал ей своих писем таким путем, ибо она уверена, что письмо побывало в чужих руках... Шолому вспомнились ручищи приказчика. Его прямо в жар кинуло, когда он представил себе, как приказчик вскрывает конверт и читает письмо, в котором он излил свою душу перед дочерью кантора. Но эти мысли тревожили его недолго, потому что праздник торы уже был на носу и он скоро - скоро увидит ее, будет стоять рядом с ней, будет говорить с ней одной, с дочерью кантора.

56
В ПРАЗДНИК ТОРЫ

Ночь праздника торы. - Поэзия "гакофес". - Евреи пускаются в пляс. - Женщины и девушки целуют свитки торы. - Небеса разверзлись, и ангелы поют хвалу господу

Будь я Гете, право, я не стал бы описывать страданий молодого Вертера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46