Этому содействовало, с одной стороны, образование сильных централизованных монархий, с другой – введение огнестрельного оружия, которое свело на нет роль человека в доспехах. По мере падения независимости знатных родов рыцарская идея деградирует и извращается, а статус благородного воина, некогда слуги Бога и Девы, неуклонно разъедаемый сервилизмом двора, перерождается, превращаясь в своего рода соревнование за место на ступеньках, ведущих к трону.На этом генеральном пути имелись свои зигзаги и особенности, в первую очередь – национальные. Так, в Тюрингии и Саксонии, Ирландии и Норвегии рыцарство долго было языческим и довольно диким. Оно оставалось еще полуязыческим в «Нибелунгах» – немецком эпосе XIII века. На юге Европы все выглядело иначе: там деяния, пусть даже кровавые, оттенялись романтикой и галантностью, подчиненной законам поэзии. Из Прованса эти веяния проникают в Италию и на Сицилию, где они долгое время остаются предметом насмешек для немцев; но и сами германские рыцари со временем начинают все явственнее подчиняться южным влияниям. Именно миннезингеры смягчили немецкий язык, повторяя на свой лад мотивы прованской музы, дополняя легкость и живость трубадуров меланхолическими мотивами, свойственными их национальному характеру. Аристократическое и чопорное в Англии, где всегда господствовал идеал респектабельности, рыцарство становилось страстно-экзальтированным у испанцев, сыновей готов и иберов, чья борьба с арабами напоминала грандиозный турнир, продолжавшийся семь столетий.Все это, помимо национальных особенностей, опиралось еще на одну четко прослеживаемую закономерность: в странах, преданных христианской вере, рыцарство приобретало религиозный оттенок, у народов же легких и веселых – склонялось к сладострастию и простоте нравов. Так, Альфонс X, король Леона и Кастилии, подчинил рыцарей монастырским правилам и предписал им церковную форму одежды и поведения; в Провансе же, менее подавленном ортодоксальной верой, рыцарство, полное снисхождения к свободной любви, колко издевалось над браком и рогоносцами-мужьями. Впрочем, при всех национальных и региональных различиях, для рыцарства всегда характерной оставалась четко выраженная корпоративность, стремление составить своего рода братскую ассоциацию, союз людей чести и сердца. Таковой, во всяком случае, являлась цель, которую рыцарство провозглашало и к которой стремилось; здесь также явственно видится влияние церкви.Католическая церковь со всем ее административным и духовным аппаратом не могла не проявить живейшего участия в становлении рыцарства и его идеологии: слишком много смежных интересов обнаружилось у них с самого начала. Церковь боролась за уловление душ верующих, за искоренение язычества и других конфессий, и кто, как не рыцарство, мог помочь ей в осуществлении этой задачи? Естественно, церковь стремилась использовать энтузиазм и возвышенность чувств рыцаря, одновременно стараясь ограничить его романтические склонности и должным образом направить его воинственность, и это тем более облегчал тот факт, что рыцарство зачастую рассматривалось (и действительно выглядело) как разновидность духовенства; вот почему рыцарские организации, подобно организациям монахов, получили наименование «орденов». Именно с этим связано и то обстоятельство, что в моменты особенной опасности для католической церкви и в периоды ее ярой экспансии возникали духовно-рыцарские ордена, в структуре которых теснейшим образом переплетались многие качества и принципы рыцарства и монашества. Достаточно сказать, что только во время Крестовых походов XII–XIII веков было организовано двенадцать таких орденов, в том числе широко известные ордена тамплиеров, госпитальеров и Тевтонский.В формировании рыцаря как индивида и как члена общества огромную роль играло его воспитание, и М. Пастуро уделяет этому феномену значительное место в своем труде, равно как и обряду посвящения в рыцари. Хотелось бы, в качестве дополнения, привести два примера, ярко иллюстрирующие существо и значение этого обряда. «История Жоффруа Плантагенета» дает подробный рассказ о том, как был посвящен в рыцари герой этой повести, отец будущего английского короля. В 1129 году, когда Жоффруа минуло 15 лет, его отец, Фульк Анжуйский, получил от короля Генриха I приказ прислать сына к празднику Троицы в Руан: король собирался посвятить отрока наряду с несколькими сверстниками в рыцари, чтобы затем женить его на своей дочери. Жоффруа прибыл ко двору в сопровождении свиты из 25 пажей. Генрих встретил его, обнял и пригласил к столу. Во время пира король задавал Жоффруа вопросы, чтобы испытать его ум и находчивость, затем все отправились спать. На рассвете Жоффруа и его спутникам была приготовлена ванна, приняв которую, все облачились в белые льняные рубахи и пурпурные мантии. Потом на Жоффруа поверх полукафтана, шитого золотом, натянули кольчугу из двойных колец и такие же поножи с золотыми шпорами, на шею повесили щит с изображением золотых львов, голову покрыли шлемом, усыпанном драгоценными камнями. Принесли копье с ясеневым древком и острием из стали, заказанным в Пуатье, а также меч работы знаменитого мастера Галана, и король лично вручил оружие отроку. Привели лошадей; для жениха был приготовлен испанский конь, столь быстрый в беге, что обгонял летящих птиц. Не касаясь стремян, Жоффруа ловко вскочил на коня и весь день вместе со своими сверстниками предавался воинским забавам. Таково довольно типичное посвящение в рыцари XI–XII веков.А вот другой, литературный, пример, заимствованный из «Ордена рыцарства», своеобразной поэмы XIII века, ставшей почти канонической. Этот стихотворный трактат излагает беседу, якобы имевшую место между пленным христианским рыцарем и знаменитым султаном Саладином. Саладин хочет сделаться рыцарем и расспрашивает пленника относительно обряда. «Святой орден рыцарства не для вас, – отвечает тот, – вы другого закона… Сделать вас рыцарем – такое же безумие, как накрыть шелком кучу дерьма…»Не смущаясь столь неэстетичным примером, Саладин продолжает настаивать. Тогда рыцарь излагает ступени обряда, объясняя их символический характер. Так, принятие ванны – символ нравственного очищения; облачение в белую рубаху – символ приближения к Богу; алая мантия – символ пролития крови в борьбе за Святую церковь; черная обувь – память о земле, из коей человек вышел и куда вернется; золотые шпоры – знак послушания Высшей воле; обоюдоострый меч – символ справедливости, поражения порока и зла. После этого пленник декламирует потрясенному Саладину четыре заповеди рыцаря: «Никогда не идти заодно с изменниками; никогда не давать дурных советов даме или девушке, глубоко уважать и защищать их; благочестиво соблюдать посты и воздержания; ежедневно слушать обедню и одаривать монастыри». Естественно, Саладин понимает, что ему никогда не стать рыцарем и, опечаленный, отпускает пленника на волю.В этих примерах почти все совпадает. Остается лишь добавить то, что в них не вошло, но составляло обязательную часть обряда. Сюда относятся ночное бдение посвящаемого, освящение его оружия и, наконец, «алап» или «коле» – напутственный удар по шее, наносимый посвящающим и сопровождающийся словами: «Будь мужественным!»Но что же представлял собой вновь обращенный рыцарь? Каков его облик, внешний и внутренний, и насколько он отвечал установленным заповедям? Дополняя сказанное М. Пастуро, ради логики развития образа нам вновь придется несколько выйти за установленные им хронологические рамки.Существует мнение, что подлинный рыцарь прежде всего должен быть красивым. Действительно, в некоторых «песнях о подвигах» (жестах) и куртуазных романах есть упоминание о красоте их героев. Но гораздо чаще оно отсутствует, как и вообще какой-либо намек на внешность. Зато почти всегда есть подробное и многократно повторенное указание на силу и ловкость. Среди физических качеств рыцаря прежде всего ценилась мускульная сила. Это и неудивительно: только очень сильный человек мог нести на себе латы и оружие весом в 70–80 килограммов. Ставший штампом образец силы – рыцарь, ударом меча рассекающий противника пополам, «от плеча до седла». Трудно поверить в возможность такого удара; однако он повторяется из жесты в жесту и, что самое поразительное, переходит в исторические хроники! Оказывается, подобную «доблесть» проявлял и Готфрид Бульонский в Первом крестовом походе, и император Конрад во Втором, и Ричард Львиное Сердце в Третьем… Не меньшую роль, чем сила, в жестах играет ловкость. Она постоянно подчеркивается средневековыми авторами. Рассыпая без счета удары, дробя кольчуги и шлемы, обрубая носы и уши друг другу, сражающиеся долгое время идут на равных, пока один из них (герой) ловким приемом не одерживает победу. И, разумеется, сила и ловкость должны неразрывно соединяться с мужеством… Но здесь мы уже переходим от внешних данных рыцаря к его менталитету, и поэтому вполне уместно вернуться к рыцарским заповедям. В «Ордене рыцарства» мы насчитали их четыре; более поздний источник увеличил их число до десяти; вот они:1. Нельзя быть рыцарем, не будучи крещеным.2. Главная забота рыцаря – охранять церковь.3. Не менее важно защищать слабых, вдов и сирот.4. Весь путь рыцаря освящен любовью к родине.5. На этом пути он должен быть неизменно мужественным.6. Он обязан бороться с неверными, врагами церкви и родины.7. Долг рыцаря – верность сеньору.8. Рыцарь обязан говорить правду и держать слово.9. Ничто так не украшает рыцаря, как щедрость.10. Рыцарь неизменно обязан бороться со злом, защищая добро.Хотя этой классификации и присуща некоторая искусственность, в целом она довольно точно отражает комплекс качеств и тенденций, характерных для правоверного рыцаря. И все же, это не более чем благие пожелания.Отметим в качестве курьеза некую противоположную программу из одной средневековой поэмы, своего рода контрзаповеди, «сатанинские заповеди», как называли их современники. Приводим их дословно: «… Не соблюдайте закона нигде и никогда; не храните верности своему сеньору, предавайте и продавайте честных людей; возвышайте зло и принижайте добро; издевайтесь над бедняками; у сирот отнимайте наследство, у вдов – их долю; поддерживайте разбойников и убийц; помогайте оскорблять святую церковь; избегайте священников, обижайте монахов; бросайте в грязь детей; бейте и травите стариков; лгите и приносите ложную присягу…»Что это? Черный юмор? Отнюдь. Все – на полном серьезе. Откуда взялась эта программа негодяев, эта проповедь отверженных? По-видимому, из реальной жизни, из противопоставления неких идеалов горькой действительности. Несколько примеров – и все становится ясным.Итак, главная забота рыцаря – охрана церкви. Но…..Рауль де Камбре вихрем промчался по Вермандуа. Встретилась церковь – он ее разоряет, встретился монастырь – сжигает. Верный вассал и друг умоляет о милосердии: в монастыре живет его мать. Рауль неумолим – вассал получает взбучку за строптивость. Пируя на пепелище, рыцарь восклицает: «Отрекаюсь от Бога!..»Это эпос, а вот исторический факт. Людовик VII, король Франции, карая непокорного вассала, опустошает его земли. Часть обитателей города Витри, спасаясь от головорезов короля, пытается укрыться в церкви. Людовик сжигает церковь вместе с находившимися в ней тысячью тремястами прихожанами…Не менее важная задача рыцаря – защищать слабых и угнетенных, иначе говоря, народ. Вот как смотрит на осуществление этой задачи славный рыцарь-поэт, Бертран де Борн: Люблю я видеть, как народ,Отрядом воинским гоним, Бежит,спасая скарб и скот, А войскоследует за ним… И далее: Любо видеть мне народГолодающим, раздетым,Страждущим, необогретым!Пусть мне милая солжет,Ежели солгал я в этом!.. Нет, рыцарь, по-видимому, не солгал, если ему «мужики… только нищими… любы». (Там же.)Охрана церкви и любовь к родине обязывают рыцарей бороться с неверными, врагами христианства и отчизны. И благочестивые рыцари стремятся выполнить эту заповедь. При взятии Антиохии они истребляют около десяти тысяч мусульман; при взятии Иерусалима – почти все мусульманское население города, свыше семидесяти тысяч человек, не исключая женщин и детей. Но…Но не редки случаи, когда те же рыцари-христиане из соображений материальной выгоды заключают союзы с неверными и даже устраивают с ними совместные налеты на своих «братьев»-христиан!Долг рыцаря – верность сеньору. Кто мог бы с этим спорить?Должен вассал пострадать за сеньора, Должен терпеть и тяжкий жар, и холод, Должен терять и волосы, и кожу…– утверждает автор «Песни о Роланде».А вот образцы вероломства рыцаря по отношению к сеньору из «Свода феодального права» XIII века: «Нельзя бросать сеньора в бою; оставлять его на поле боя раненым; оскорбить его действием; совершить прелюбодеяние или попытаться склонить жену или наложницу сеньора к прелюбодеянию; лишить чести или покуситься на честь дочери, внучки, невесты сына, сестры сеньора; сознательно выдать тайну сеньора…»
Ясно, раз подобные действия оговариваются, значит, они имели место в реальной жизни. И действительно, примерам этого и в эпосе, и в хрониках XII– XIII веков нет числа.Приведем один из них.Однажды владетельного сеньора, хозяина замка Фрауенбург, «навестили» два его вассала – Пильгрим и Вейнгольд. Удалив под благовидным предлогом дворню сеньора, «гости» схватили его, связали, нанесли несколько ран и заточили в башню замка. Попытки друзей освободить сеньора оказались бесплодными. Больше года протомился несчастный, ежедневно ожидая смерти, пока его родственники не собрали денег на выкуп…Не станем задерживаться на «правдолюбии» и «щедрости» рыцаря; заметим лишь попутно, что нарушение слова было повседневным явлением, а «щедрость» зачастую становилась оборотной стороной грабежа и стяжательства. Характерно, что крестоносцы не скрывали главной цели похода на Восток – обогатиться за счет «неверных»;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26