OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
«Мурхед А. Борьба за Дарданеллы: Решающее сражение между Турцией и Антантой»: Центрполиграф; М.; 2004
ISBN 5-9524-0729-3
Аннотация
В книге Алана Мурхеда рассказывается об одной из самых значительных операций Первой мировой войны под турецким городом Гелиболу (Галлиполи). За власть над Дарданеллами, Босфором и Константинополем столкнулись интересы великих держав: Англии и Франции, которым оказала сопротивление экономически отсталая, истощенная в Балканских войнах Турция при поддержке Германии. Из-за противоречий среди союзников, плохой подготовки, а также отсутствия единого командования Дарданелльская операция не достигла цели. Союзные войска понесли огромные потери. Автор анализирует причины поражения и делает обобщающие выводы о его последствиях.
Алан МУРХЕД
БОРЬБА ЗА ДАРДАНЕЛЛЫ
Предисловие
Мне бы хотелось выразить мою особую благодарность генералу Люфти Гивенчу из отдела истории турецкого Генерального штаба, предоставившему мне полнейший доступ к официальным архивам в Анкаре, и полковнику Шюкрю Сиреру, который подготовил много карт и сопровождал меня на самом поле сражения, майору Т. Р. Моллою из британского посольства в Анкаре, который перевел для меня военные дневники Мустафы Кемаля, бригадному генералу Сесилю Эспиналь-Огландеру и капитану Бэзилю Лидделл Гарту, которые, просмотрев текст, избавили меня от многих ошибок, госпоже Мэри Шилд — литературному агенту генерала Гамильтона, разрешившей мне пользоваться частными бумагами генерала, а также моей жене, работавшей со мной над книгой на всех стадиях.
К числу многих других, любезным образом помогавших мне своими воспоминаниями и советами, относятся сэр Гарольд Николсон, лорд Нэнки, фельдмаршал сэр Джон Хардинг, фельдмаршал сэр Уильям Слим, леди Вайолет Бонэм-Картер, господин Х.А. Дж. Лэм, госпожа Хелен Хьюго, генерал-лейтенант лорд Фрейберг и майор Тасман Милингтон. Я также весьма благодарен за помощь, оказанную Адмиралтейством, военным министерством, Императорским военным музеем, персоналом Лондонской библиотеки и британского посольства в Анкаре.
На тему Галлиполийской кампании написано много книг, и, поскольку я не могу претендовать на то, что прочел все, я обязан признать свой особый долг перед официальной историей, изложенной бригадным генералом Эспиналь-Огландером, книгами сэра Уинстона Черчилля «Всемирный кризис» и сэра Яна Гамильтона «Галлиполийский дневник» и мемуарами адмирала флота лорда Кейса.
Представляло трудности, которые я не смог преодолеть, написание турецких названий. Например, Галлиполи по-турецки произносится «Гелиболу», а Чанак более точно пишется как «Шанак». Со времен боев иные места изменили свои названия, в частности Константинополь, который ныне является Стамбулом. Однако, поскольку эта книга написана на английском, представлялось наилучшим использовать названия, наиболее знакомые англоговорящему читателю, и потому в целом я следовал орфографии, использовавшейся в британской военной картографии того времени.
Глава 1
Остается ключевой вопрос: кто будет владеть Константинополем?
Наполеон
Еще в августе 1914 года было вовсе не очевидно, что Турция вступит в Первую мировую войну на стороне Германии. Для нее не было никакой необходимости участвовать в войне, никто ей всерьез не угрожал. И в действительности в то время Антанта и страны Тройственного союза одинаково старались удерживать ее в нейтральном статусе. Эта страна определенно была не в состоянии воевать. За пять лет, прошедших с того момента, как младотурки впервые пришли к власти, Османская империя раскололась на многие части: стала независимой Болгария; Салоники, Крит и острова Эгейского моря отошли к Греции, Италия захватила Триполи и Додеканес, а Британия объявила протекторат над Египтом и аннексию Кипра.
Уже год как Германская военная миссия добилась заметных улучшений в состоянии турецкой армии, но длинная череда поражений в Балканских войнах причинила ей огромный ущерб. Во многих местах солдатам месяцами не выплачивали жалованья, а мораль упала почти до той точки, за которой начинается мятеж. За исключением нескольких элитных частей, это было оборванное, голодное воинство, лишенное чуть ли не всех видов вооружений, требуемых в современной войне. Флот тоже безнадежно отстал от времени, а гарнизон в Дарданеллах с его устаревшими орудиями был слишком слаб, чтобы иметь какой-то шанс выдержать решительные атаки любой из великих держав.
В политическом отношении ситуация была хаотичной. Младотурки со своей партией «Единение и прогресс» неплохо начали, когда в 1909 году они свергли султана, а их демократические идеи получили поддержку большинства либерально мыслящих и прогрессивных людей во всех уголках страны. Но пять лет войн и внутренних неурядиц оказались для них слишком большим бременем. Прогнившее правительство империи пало слишком низко, чтобы имело смысл браться за его реанимацию, а энергия младотурков неизбежно отвлекалась на незамысловатую и отчаянную борьбу за собственное политическое выживание. Уже не велись разговоры о демократических выборах, свободе и равенстве для людей всех рас и вероисповеданий под сенью полумесяца. Пушок юности давно уже сошел с облика комитета партии: он проявил себя безжалостной машиной, которая почти так же страшна и во многом еще более безрассудна, чем все то, что измыслил Абдул Проклятый. В финансовом отношении правительство оказалось банкротом. Морально оно вернулось к прежней системе насилия и коррупции. В каждом заметном городишке, остававшемся в азиатской части империи, имелись партийные ячейки комитета, и без их поддержки не было возможности получить какое-либо политическое назначение. Местное управление в таких отдаленных центрах, как Багдад и Дамаск, находилось в ужасном состоянии, а Константинополь имел столь незначительное на них влияние, что в любой момент какой-нибудь местный вождь мог утвердить себя во главе своего независимого государства.
В стране и за ее пределами родилось то самое ощущение беспомощности, которое заставило Турцию обратиться к внешнему миру в поисках союзников, и в итоге это свелось к выбору между Германией и Британией. Тактически альянс с Германией был очевиден, поскольку кайзер жаждал его и был в состоянии поставить турецкую армию на ноги. Но немцев в Турции не любили. Особый уполномоченный при американском посольстве в Константинополе Льюис Эйнштейн, вероятно, был прав, когда утверждал, что турки всем иностранцам предпочитают англичан — и это несмотря на факт, что британские чиновники в Турции привыкли считать «хорошими» тех турок, что молятся пять раз в день и обращаются к англичанам за советом. У Англии были деньги, она правила морями, а на своей стороне имела Францию и Россию. Конечно, присутствие России в этом альянсе вызывало смущение, поскольку Россия являлась традиционным врагом Турции, но даже с этим младотурки могли согласиться, прояви англичане больше энтузиазма. Однако этого не произошло. Это правительство молодых революционеров вообще не принималось всерьез, и существовали подозрения, что оно может в любой момент оказаться не у дел. Когда младотурки прибыли в Лондон с предложением англо-турецкого союза, их вежливо выпроводили. К августу 1914 года развитие событий привело к компромиссу, склонявшемуся на сторону Германии. Британская морская миссия продолжала функционировать в Константинополе, но она уравновешивалась — возможно, даже перевешивалась — деятельностью Германской военной миссии, которая активно проникала в ряды турецкой армии. И пока Британия и Франция продолжали оказывать молчаливую поддержку стареющим консервативным политикам в Константинополе, кайзер решительно не привлек на свою сторону более молодых и агрессивных лидеров «Единения и прогресса». В то время еще стоял вопрос, «какая сторона поставит на правильную лошадь». Если младотурки были бы выведены из игры, Антанта могла бы рассчитывать на дружественное нейтральное правительство в Константинополе и на конец германским угрозам на Ближнем Востоке. Но останься младотурки у власти, британцы и французы оказались бы в неприятном положении. Понадобилось бы поменять ставки, попробовав поставить деньги на победителя и получить их до того, как гонка закончится.
Сложилась чрезвычайно привлекательная для восточного ума ситуация, и младотурки постарались извлечь из нее максимум пользы. Более того, обстановка вряд ли могла быть более благоприятной для начавшихся сложных интриг: тут участвовали и иностранные послы, расположившиеся, словно бароны-разбойники, в своих огромных посольских комплексах вдоль Босфора, и младотурки во дворце Юлдиз, и Блистательная Порта. Да и повсюду в самой раскинувшейся на огромной площади, разлагающейся, но в то же время прекрасной столице царила приглушенная атмосфера заговоров, которая, похоже, накануне войны охватила все нейтральные столицы. Эта атмосфера была схожа с той, что возникает в казино в момент максимальных ставок глубокой ночью, когда каждый ход представляется судьбоносным, предопределенным, когда все, как игроки, так и зрители, поглощены игрой и когда на мгновение целый мир, кажется, зависит от чьего-то мимолетного каприза, какого-то особого акта смелости, раскрытия карт. В Константинополе это ненатуральное, искусственное возбуждение было еще большим, поскольку никто не знал правил игры, а в этой непонятной головоломке идей, возникавшей на всякой встрече между Востоком и Западом, никто не мог предвидеть на один-два хода вперед.
Но при всем этом надо было принимать во внимание личности главных действующих лиц, и прежде всего личности младотурков. Даже в местности с такой зловещей репутацией, как Константинополь, трудно представить себе подобную странную группу лиц. В младотурках было что-то неестественное, какая-то дикая и устарелая театральность, которая вроде бы знакома и в то же время совершенно нереальна. Невольно склоняешься к тому, что это персонажи какого-то фильма о гангстерах, наполовину документального, наполовину воображаемого, и было бы нетрудно предать их тому удобному забвению, которое обычно окутывает большинство политических авантюристов, если бы они как раз в этот момент не обладали такой властью над многими миллионами людей.
Сэр Гарольд Николсон, бывший в то время младшим секретарем британского посольства, вспоминает, как они однажды все вместе явились к нему домой на ужин. «Был Энвер, — пишет он, — в своей скромной короткой форме. Руки покоились на эфесе, маленькое лицо брадобрея задрано над прусским воротничком. А вот Джемаль. Белые зубы сверкают тигровым блеском на фоне черной бороды. У Талаата выделяются огромные цыганские глаза и красновато-коричневые цыганские щеки. Невысокого роста Джавид свободно говорит по-французски, ходит подпрыгивая, вежлив».
Странно, конечно, что они вообще существовали, что им вообще досталась власть в мире, где все еще понятия не имели о нацистах и фашистах в униформе, о коммунистических чиновниках на банкетах.
Талаат был человеком экстраординарным, но все равно ему свойственна была определенная приземленность, из-за чего его легче понимали, нежели остальных. Он был партийным руководителем, крупного сложения, твердого, спокойного характера, и вместо веры он обладал инстинктивным пониманием слабостей человеческой натуры. Свою карьеру он начал почтовым телеграфистом и никогда внешне не производил впечатления чего-то большего. Даже став министром внутренних дел — пост, который, может быть, был ему предназначен самой природой, так как он практически стал контролером комитетского аппарата, — он все еще держал у себя в кабинете на столе телеграфный коммутатор и, казалось, громадными кистями отстукивал на нем распоряжения своим коллегам. Уже долгое время после того, как другие облачились в форму, завели себе телохранителей и перебрались в роскошные виллы на берегах Босфора, Талаат продолжал жить в шатком трехэтажном деревянном доме в одном из беднейших районов Константинополя. Американский посол Генри Моргентау как-то днем неожиданно заехал к нему домой и обнаружил его в плотной пижаме и с феской на голове. Дом был обставлен дешевой мебелью, стены ярко разрисованы, а пол устлали изношенные коврики. А жена-турчанка Талаата во время их беседы то и дело украдкой нервозно подсматривала за мужчинами сквозь решетчатое окно.
Большинство из иностранцев, знавших Талаата в то лето, были о нем высокого мнения, некоторым он даже нравился. Моргентау всегда считал, что может его развеселить, и в эти моменты исчезала дикая озабоченность, темное цыганское лицо расслаблялось, и Талаат был в состоянии вести разговор, проявляя огромную искренность и умственные способности. Как говорит Обри Нерберт, в нем были «сила, твердость и почти первобытное добросердечие, а свет в его глазах редко можно было встретить у людей. Скорее, иногда у животных на закате солнца». И все же Талаат при всей остроте его ума и способности к концентрации не допуская эмоций, видимо, ощущал потребность в людях действия вроде Энвера.
Энвер был чудаком, неким своенравным ребенком, шокировавшим и сбивавшим с толку их всех. Он был наделен какой-то мрачной и сложной привлекательностью, которая скрывает истинный возраст или мысли. И если Талаат походил на Уоллеса Бири из немых фильмов, то Энвер при всей его развязности — на Рудольфа Валентине.

Энвер-паша
Он родился в Адано, на берегу Черного моря. Отец его, турок, был смотрителем моста, а мать-албанка занималась трудом, считавшимся одним из самых низких в этой стране, — готовила мертвецов к погребению. Может быть, свой крайне привлекательный вид мальчик унаследовал от бабушки-черкешенки, но остальные качества, похоже, были сформированы им самим и находились в замечательном равновесии друг с другом. Он был исключительно тщеславен, но это был особый вид тщеславия, которое скрывалась под внешней скромностью и стеснительностью, а его безрассудная храбрость в действиях компенсировалась столь холодной, столь спокойной и невозмутимой внешностью, что можно было подумать, что он наполовину спит.
1 2 3 4 5 6 7 8