В глазах одного из «портретов» промелькнуло нечто отеческое и тоже не искусственное, тоже идущее от души, потому, должно быть, что для них, «портретов», нижестоящие товарищи тоже были своего рода символами великого, могучего и вечного, как сибирская тайга, понятия «партия».Затем этот секундный и уловимый только скрытыми струнами души обмен чувств закончился и начался деловой разговор.Вот товарищ Кузенков, собрались о твоем Острове покалякать, сказал один из «портретов», окающий во все стороны и как бы испытывающий еще недостаток в этом округлом звуке. Столько уж годков занозой он у нас в глазу торчит. Письма приходят в Центральный Комитет от рабочего класса, не пора ли, дескать, решать вопрос.Марлен Михайлович, ловя каждый звук, кивал головой, выражая, во-первых, полную оценку того факта, что такие особы собрались для решения судьбы скромного объекта его патронажа, во-вторых, полное понимание классового недоумения по поводу «занозы» и, наконец, полную готовность предоставить исчерпывающую информацию по всему профилю проблемы «Островка». Даже папочку открыл и даже слегка откашлялся.Информация, однако, в этот момент не понадобилась. Второй «портрет», с лицом, как бы выражающим сильный характер, на деле же находящийся в постоянном ожесточающемся противоборстве со свисающими дряблыми складочками, надменно и раздраженно начал короткими пальцами что-то толкать на столе, отбрасывать бесцельными, но твердыми движениями какие-то блокноты и высказываться обрывочными фразами в том смысле, что проблема раздута, что проблемы фактически нет, что есть гораздо более важные проблемы, что опыт накоплен, исторически момент назрел и… Тут он обнаружил, что блокноты свои уже оттолкнул на такое расстояние, что дальнейшее их отталкивание стало бы каким-то нарочитым, это вызвало как бы еще большее его раздражение, он забарабанил короткими пальцами по краю полированной части стола, вроде бы потерял нить мысли, потом решительно протянул руку к зеленому сукну: подтащил к себе поближе свои блокноты и снова начал их отталкивать. Какой в принципе неприятнейший человек, если отвлечься от того, что он в себе воплощает, неожиданно подумал Марлен Михайлович и устыдился своей мысли. В возникшей на миг паузе он снова всем лицом и малым движением руки выразил полное понимание малозначительности его, кузенковской, проблемы перед лицом глобальной политики мира и социального прогресса и полную свою готовность немедленно предложить сжатую, но емкую информацию, но тут «Пренеприятнейший портрет», как бы даже не замечая Кузенкова, во всяком случае, не считая для себя возможным обратиться к нему даже с вопросом, слегка наклонился к столу, чуть-чуть повернулся к тому, кого мы все время называем «Видное лицо» и которое было для него лишь лицом заметным и спросил напрямую – достаточно ли будет для решения этой так называемой крымской проблемы десантного соединения генерала N?Марлен Михайлович вздрогнул от мгновенно пронизавшего ужаса. В следующий миг он понял, что все заметили этот ужас, что все глаза сейчас устремлены на него: и «Окающий портрет» бесстрастно по-рыбьи взирает на него сквозь сильные очки, и все помощники смотрят на него серьезно, внимательно, профессионально, и «Видное лицо», чуть скособочившись в кресле (вполне, между прочим, независимая поза), выжидающим левым глазом держит его под прицелом, и даже «Пренеприятнейший портрет» быстро и остренько, с еле уловимой ухмылочкой скосил на него глаза, не меняя, однако, позы и ожидая ответа от «Видного лица». Только один человек в кабинете не посмотрел на Кузенкова в этот момент – третий «портрет», обозначим его словом «Замкнутый». Тот, как начал с самого начала что-то рисовать, какой-то орнамент на чистом листе бумаги, так и продолжал свое дело.– Что скажешь, Марлен Михайлович? – спросило «Видное лицо». – Достаточно этого для решения проблемы?– В военном отношении? – задал Марлен Михайлович встречный вопрос.– В каком же еще? – сказал «Пренеприятнейший» «Видному», на Марлена Михайловича по-прежнему не оборачиваясь. – Заодно и опробовали бы танки на воздушной подушке.– В военном отношении десантного соединения генерала N для решения проблемы Острова Крым совершенно недостаточно, – с неожиданной для себя твердостью сказал Кузенков. – В военном отношении вооруженные силы Острова – это очень серьезно, – сказал он еще более твердо. – Недавняя война с Турцией, товарищи, позвольте мне напомнить, продемонстрировала их динамичность и боевую дееспособность.– Мы не турки, – хохотнул «Пренеприятнейший».Все, естественно, этой шутке рассмеялись. Помощники поворачивались друг к другу, показывая, что оценили юмор. Дребезжащим колокольчиком раскатился громче всех хохоток «Окающего». Не турки, ох уж, не турки! «Видное лицо» тоже засмеялось, но явно для проформы. Оно, на удивление, держалось независимо и смотрело на Марлена Михайловича прицельным взглядом. Не рассмеялся и не проронил ни звука лишь «Замкнутый». По-прежнему трудился над орнаментом. Не рассмеялся и Марлен Михайлович.– ОНИ, – сказал он очень спокойно (вдруг пришло к нему полное спокойствие) и даже с некоторой злинкой. – Они тоже не турки.Возникла пауза. Ошеломление. Некоторый короткий ступор. Кузенков срезал шутку одного из «портретов»! Ловкой репликой лишил ее далеко идущего смысла! Все участники совещания тут же углубились в бумаги, оставляя Марлена Михайловича наедине с «Пренеприятнейшим». Тот сидел набычившись и глядя на свои застывшие пальцы – все мешочки на его лице обвисли, картина была почти неприличная.И вдруг – с небольшим опозданием – в кабинете прозвучал смех. Смеялось «Видное лицо», крутило головой, не без лукавинки и с явным одобрением поглядывало на Кузенкова.– А ведь и впрямь, товарищи, они ведь тоже не турки, – заговорило «Видное лицо». – Марлен-то Михайлович прав, войско там русское, а русские туркам, – он посмотрел на «Пренеприятнейшего», – завсегда вставляли.В очках «Окающего» промелькнул неопознанный огонек. «Замкнутый» занимался орнаментом.Марлен Михайлович вдруг понял, что «Видное лицо» и «Пренеприятнейший» – очевидные соперники.– Что же тут предполагается? – «Пренеприятнейший» смотрел опять на «Видное лицо», хотя адресовался к Марлену Михайловичу. – Что же тут, сравнивается наша мощь с силенками белых? Ставится под вопрос успех военного решения проблемы? – голос крепчал с каждым словом. – Америка перед нами дрожит, а тут какая-то мелкая сволочь. Да наши батьки почти безоружные, саблями да штыками гнали их по украинским степям, как зайцев! «Вооруженные силы Острова – это очень серьезно», – процитировал он с издевкой Марлена Михайловича.Марлену Михайловичу показалось, что «Видное лицо» еле заметно ему подмигнуло, но он и без этой поддержки странным образом становился все тверже, не трусил перед «Пренеприятнейшим» и наполнялся решимостью выразить свою точку зрения, то есть еще и еще раз подчеркнуть неоднозначность, сложность островной проблемы.– Сейчас я объясню, – сказал он. – Боевая мощь крымской армии действительно находится на очень высоком уровне и, если предположить, что десантное соединение генерала N – турки (или, скажем, американцы), то можно не сомневаться в том, что оно будет разбито крымчанами наголову. Однако, – он увидел, что «Пренеприятнейший» уже открыл рот, чтобы его прервать, но не замолчал, а продолжил, – однако с полной уверенностью могу сказать: никогда, ни один крымский солдат не выстрелит по советскому солдату. Речь идет не о военной проблематике, а о состоянии умов. Некоторые влиятельные военные в Крыму даже считают своих «форсиз» частью Советской Армии. В принципе, наше Министерство Обороны могло бы уже сейчас посылать им свои циркуляры.– Что за чушь! – вскричал тут «Пренеприятнейший». – Да ведь они же белые!– Они были белыми, – возразил Марлен Михайлович, в душе ужасаясь неосведомленности «вождя». – Их деды были белыми, товарищ (фамилия «Пренеприятнейшего»).– Да ведь там все эти партии остались, – брезгливо скривился «Пренеприятнейший», – и кадеты, и октябристы…– В Крыму зарегистрировано свыше сорока политических партий, среди которых есть и упомянутые, – сухо сказал Марлен Михайлович.Дерзость его, заключавшаяся в этой сухости, видимо, поразила «Пренеприятнейшего», он даже рот слегка приоткрыл. Впрочем, возможно, он был потрясен распадом одного священного величественного слова на сорок равнозвучных, но ничтожных. Кузенков заметил за стеклами «Окающего» почти не-старческое любопытство. Явное одобрение сквозило во взгляде «Видного лица».– Не забудьте упомянуть о Союзе Общей Судьбы, Марлен Михайлович, – сказало оно.– Да-да, самым важным событием в политической жизни Острова является возникновение Союза Общей Судьбы, – сказал Марлен Михайлович, – во главе которого стоят влиятельные лица среднего поколения русской группы населения.– Очень важное событие, – иронически произнес «Пренеприятнейший» и, откинувшись в кресле, впервые обратился с вопросом, пренебрежительным и грубым, прямо к Кузенкову. – Ну и чего они хотят, этот ваш Союз Общей Судьбы?– Воссоединения Крыма с Россией, – четко ответил Марлен Михайлович.– Наши, что ли? – криво, усмехнулся «Пренеприятнейший». – Прогрессивные силы?– Ни в коей мере нельзя назвать этих людей прогрессивными силами в нашем понимании, – сказал Марлен Михайлович.– О-хо-хо, мороки-то с этим воссоединением, – вдруг заговорил «Окающий». – Куда нам всех этих островитян девать? Сорок партий, да и наций, почитай, столько же… кроме коренных-то, татар-то, и наших русаков полно, и греков, и арабов, иудеи тоже, итальянцы… охохо… даже, говорят, англичане там есть…– В решении подобных вопросов партия накопила большой опыт, – высказался «Пренеприятнейший». – Многопартийность, как вы, конечно, понимаете, это вопрос нескольких дней. С национальностями сложнее, однако, думаю, что грекам место в Греции, итальянцам – в Италии, русским – в России, и так далее.Все помощники, и Марлен Михайлович, и даже «Видное лицо» теперь чутко молчали. Разговор теперь пошел между «портретами», и нужно было только надлежащим образом внимать.– Высылка? – проскрипел «Окающий». – Ох, неохота опять такими делами заниматься.– Не высылка, а хорошо сбалансированное переселение, – сказал «Пренеприятнейший». – Не так, как раньше. – Он усмехнулся. – С соблюдением всех гуманистических норм. Переселение всех пришлых нацгрупп. Коренное население, то есть крымские татары, конечно,– будут нетронуты и образуют автономию в составе, скажем, Грузинской ССР.– Красивая идея-то, – сказал «Окающий» и почесал затылок. – Ох, однако, мороки-то будет! С американцами договариваться… -– Договоримся; – надменно улыбнулся «Пренеприятнейший». – Дело, конечно, непростое, но не следует и переоценивать. Идеологический выигрыш от ликвидации остатков другой России будет огромным.– А экономический-то, – прокряхтел «Окающий». – Сколько добра-то к нам с Острова течет – валюта, электроника…– На идеологии мы не экономим, – сказал «Пренеприятнейший».– Ваши предложения, товарищ Кузенков, – вдруг произнес «Замкнутый», отодвинул от себя полностью завершенный орнамент и поднял на Марлена Михайловича очень спокойные и очень недобренькие глаза.Заряд адреналинчика выплеснулся в кровь Марлена Михайловича от этого неожиданного вопроса. На мгновение он как бы потерял ориентацию, но, наклонив голову и сжав под столом кулаки, весь напрягшись, взял себя в руки. «Спасибо теннису, научил собираться», – мелькнула совсем уж ненужная мысль.– Прежде всего, товарищи, – заговорил он, – я хотел бы подчеркнуть, что в меру своих сил на своем посту я стараюсь воплощать в жизнь волю партии. Любое решение, принятое партией, будет для меня единственно правильным и единственно возможным.Он сделал паузу.– Иначе бы вы здесь не сидели, – усмехнулся «Пренеприятнейший».Какая усмешечка, подумал Марлен Михайлович, можно ли представить себе более наглую античеловеческую усмешечку.Все остальные молчали, реакции на «заверение в любви» со стороны остальных как бы не было никакой, но помощник «Видного лица» одобрительно прикрыл глаза, и Марлен Михайлович радостно осознал, что не просчитался с этой фразой.– Что касается моих предположений как специалиста по «островной проблеме», а я посвятил ей уже двадцать лет жизни, то я предостерег бы в данный исторический момент от каких-либо определенных шагов окончательного свойства. Политическая ситуация на Острове сейчас чрезвычайно запутана и усложнена. Есть симптомы появления нового национального сознания. В четвертом поколении русской эмиграции, то есть среди молодежи, распространяются идеи слияния этнических групп в новую нацию, так называемых яки. Намечается поляризация. Эта вдохновенная, но неорганизованная группа молодежи противопоставляет себя Союзу Общей Судьбы, который выражает то, что я назвал здесь состоянием умов. Симпатия к Советскому Союзу и даже тенденция к слиянию с ним – главенствующая идея на Острове, несмотря ни на что. Естественно, в этом русле идут и многочисленные левые и коммунистические партии, которые, к сожалению, все время борются друг с другом. Влияние китайцев слабое, хотя и оно в наличии. Анархические группы появляются, исчезают и снова появляются. Не следует, разумеется, забывать и об осколках институтов Старой России, об административном аппарате так называемых врэвакуантов. Группу татарских националистов тоже нельзя сбрасывать со счета, хотя в ней с каждым днем усиливается влияние «яки». Для татар яки – это хорошая альтернатива русской идее. Существуют и полууголовные, а следовательно, опасные группировки русских крайне-правых, «Волчья Сотня». Что касается Запада, то в стратегических планах НАТО Крыму сейчас уже не отводится серьезного места, но тем не менее действия натовских разведок говорят о пристальном внимании к Острову как к возможному очагу дестабилизации. Словом, по моему мнению, если бы в данный момент провести соответствующий референдум, то не менее 70 процентов населения высказалось бы за вхождение в СССР, однако 30 процентов – это тоже немало, и любое неосторожное включение в сеть может вызвать короткое замыкание и пожар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56