мужчина же, значит, к мужчине.– Ну, со свиданьицем, – сказал он. – Татьяна, выпьешь?– Сейчас! – донеслось из кухни.– Л вы где работаете? – спросил Лучников.– Как где? – удивился десятиборец.– Ну, вы работаете вообще-то где-нибудь или… или «фриланс»?– Как вы сказали? – напрягся десятиборец.– Внештатно! – перевела из кухни Татьяна.– Ну, я вообще-то заместитель начальника Главка, – сказал десятиборец. – Главное управление спортивных единоборств.Лучников засмеялся – шутка ему понравилась. Видимо, парень все же не так уж и туп.– А что вы смеетесь, Андрей? – спросила, входя с подносом, Татьяна.– Понравилась шутка вашего мужа. Главное управление спортивных единоборств – это звучит!– Что же тут смешного? – удивился Суп.– Такой Главк и в самом деле есть в нашем комитете, – сказала Таня. – Все нормально. Главк как Главк. Главное управление спортивных единоборств…Лучников чувствовал себя пристыженным всякий раз, когда советская явь поворачивалась к нему еще каким-нибудь своим непознанным боком. Все же как ни сливайся с ней, до конца не постигнешь.– Юмор все-таки существует: он в том… – сказал он, стараясь на Татьяну не глядеть, – что вы работаете в Главке единоборств, а сами-то десятиборец.– Так что? – спросил муж.Татьяна расхохоталась. Она уже успела «махнуть» большую рюмку коньяку.– А мне как-то и в голову раньше не приходило, – сказала она. – В самом деле смешно. Десятиборец в единоборстве.Хохот был несколько тревожащего свойства.– Насчет десятиборья, так у нас прежних заслуг не забывают, – сказал муж. – Вот гляньте! Вот мои этапы. Восемь лет в первой десятке держался…Кубки и бронзовые фигуры венчали югославский сервант. Лучникова немного раздражала заурядность квартирного стиля – все-таки дом Татьяны представлялся ему в воображении (если когда-нибудь представлялся) каким-то иным.Пошла вторая рюмка. Про чай и думать забыли.– Вот поэтому я так отлично сейчас трудоустроен, – пояснил муж. – Вы понимаете?"Лучников посмотрел на Татьяну – как, дескать, себя вести? – но она как будто и не думала ему подсказывать, хохотала, наслаждалась ситуацией.– Понимаете, о чем я говорю? – десятиборец настойчиво пялил на Лучникова глаза над своей четвертой рюмкой.– Понимаю.– Ни черта вы не понимаете. У вас там спортсменов сразу забывают, наглухо, а у нас постоянная забота. Это понятно?– Понятно.– Что-то не замечаю, что вам понятно. По лицу такого не определяется.– Ой, умру. – Татьяна заваливалась за спинку стула. – Андрюша, сделай умное лицо.– Напрасно смеешься, – десятиборец взял жену за плечико. – У них одно, у нас другое. Вон товарищ тебе подтвердит без всякой пропаганды.– У нас, конечно, не то, не так масштабно, – подтверждал Лучников, искоса поглядывая на Сашу, который сидел на тахте, поджав ногу. – У нас там Комитета по спорту вовсе нет. Все пущено на самотек. Многие виды изрядно хромают.– Вот! – вскричал десятиборец, глядя в лицо своей жене, которая в этот момент, надув укоризненно губки, кивала чужеземцу – как, мол, вам не ай-я-яй.– Что и требовалось доказать! – четвертая рюмка ухнулась в бездонные глубины. – А теперь ты еще скажи, что советские спортсмены – профессионалы!– Никогда этого не скажу, – Лучников решительно открестился от такого приглашения.– А ты скажи, скажи, – напирал Суп. – Думаешь, не знаем, что ответить?– Он недавно на семинаре был по контрпропаганде, – любезно пояснила Татьяна.Милочка в куртке и шапке с сумкой через плечо прошла через комнату к выходу и сердито там хлопнула дверью – ей, видимо, не нравилась бурно развивающаяся родительская пьянка.– Фи-гу-рист-ка, – запоздало показал ей вслед слегка уже неверным пальцем десятиборец. – Сколько на вашей белогвардейщине искусственных катков?– Три, – сказал Лучников.– А у нас сто три!Саша вытащил ногу из-под попки и направился в прихожую. «Моя походка, – подумал Лучников, – или его?» Гордо неся гордый лучниковский нос, Саша закрыл за собой дверь плотно и решительно. Явно дети здесь в оппозиции к коньячным беседам родителей.– Хоккей, – кивнул ему вслед папа Суп. – Большое будущее!– Ну, вот мы и одни, – почти бессмысленно захохотала Татьяна.– Так почему же ты не отвечаешь на мой вопрос? – Десятиборец придвинул свой стул ближе к Лучникову и снова налил рюмки. – Ну! Профессионалы мы или любители?– Ни то, ни другое, – сказал Лучников.– То есть?– Спортсмены в СССР – государственные служащие, – сказал Лучников.Шестая рюмка повисла в воздухе. Челюсть у десятиборца отвалилась. Таня зашлась от восторга.– Андрюшка, браво! Суп! Ты готов! Сейчас лягушку проглотишь! К такому повороту их на семинаре не подготовили!Она раскачалась на стуле и влепила Лучникову поцелуй в щеку. Стул из-под нее вылетел, но она не упала (атлетические реакции!), а перелетела на колени к Лучникову и влепила ему еще один поцелуй, уже в губы.– Ты, однако, Татьяна… – пробормотал десятиборец. -…Все же невежливо, между прочим… чужого человека в губы…– Да он же нам не чужой, – смеялась Таня и щекотала Лучникова. – Он нам идеологически чужой, а по крови свой. Русский же.– В самом деле русский? – удивился супруг. Лучников чрезвычайно вдруг удивился, обнаружив себя взеркале стоящим с открытым гневным лицом и с рукой, в собственническом жесте возложенной па плечи Татьяны.– Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мы от Рюриковичей род ведем!…– Рюриковичи… белорусы… – хмыкнул десятиборец. – Дело не в этом. Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был нс реакционный! Ходи за мной!Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, не переставая смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала «Баллада о Джонс и Ёко». Под эти звуки троица проследовала в темную спальню, где словно гигантская надгробная плита светилось, под уличным фонарем супружеское ложе.– Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящей грусть, – вдруг нормальным человеческим топом произнес десятиборец.Лучников ушам своим не поверил.– Что? Что? Ушам своим не верю.– Суп у нас любитель поэзии, – сказала Таня. – Суп, это чье ты сейчас прочел?– Борис Мандельштам, – сказал десятиборец.– Видишь! – ликуя, подпрыгивала уже на супружеском ложе Татьяна. – У него даже тетрадка есть с изречениями и стихами, не хала-бала! Интеллигенция!– Смотри сюда! – угрожающе сказал десятиборец. – Вот они и здесь – этапы большого пути. Места не хватает.Вдоль всей стены на полке под уличным фонарем светились статуэтки и кубки.– Почему ты зовешь его Суп? – спросил Андрей. – Почему ты так метко его назвала?– Это сокращение от «супружник», – хихикнула Татьяна.– Л почему ты ее зовешь па ты, а меня на вы? – вдруг взревел десятиборец. – Подчеркиваешь превосходство?Он махнул огромной своей ручищей – крюк по воздуху.– Что же ты впустую машешь? – сказал Лучников. – Бей мне в грудь!– Ха-ха, – сказал Суп. – Вот это по-нашему, по-товарищески. Без дворянских подъебок.– Вот оно, – спортивное единоборство двух систем! – смеялась Таня, сидя па супружеском ложе.В комнате, освещенной только уличным фонарем, она показалась сейчас Лучникову настоящей падлой, сучкой, ждущей, какому кобелю достанется. Скотское желание продрало его до костей, как ошеломляющий мороз.– Ну, бей, Суп! – тихо сказал он, принимая тайваньскую стойку.Началась драка в лучших традициях. Лучников перехватывал отлично поставленные удары десятиборца и швырял его на кровать. Тот явно не понимал, что с ним происходит, однако по-спортивному оценивал ловкость партнера и даже восхищенно крякал.– Прекрати, Андрей, – вдруг сказала Таня трезвым голосом. – Прекрати это свинство.– Пардон, почему это я должен прекратить? – сказал Лучников. – Я не толстовец. На меня нападают, я защищаюсь, вот и все. Приемы до конца нс довожу. Суп твой цел и посуда цела…Вдруг у него взорвалась голова, и в следующий момент он очнулся, сидя на полу, в осколках, в облаке коньячных паров. Лицо было залито какой-то жидкостью.– Жив? – долетел с супружеского ложа голос десятиборца. Значит, швырнул ему бутылку «Курвуазье» прямо в лицо. В рыло. В хавалыник. В харю. В будку. Как они здесь еще называют человеческое лицо?– Таня? – позвал Лучников. Она молчала.Он понял, что побит, и с трудом, цепляясь за предметы, за стулья и стеллажи, стал подниматься.– Поздравляю, – сказал он. – Я побит. Честный поединок закончился в твою пользу, Суп.– Теперь катись отсюда, – сказал Суп. – Выкатывайся. Сейчас я буду женщину свою любить.Таня лежала лицом в подушку. Лучников в темном зеркале видел правую половину своего лица, залитую кровью.– Женщина со мной уйдет, – сказал он. – У меня разбита голова, а у женщин сильно развит инстинкт жалости.Таня не двигалась.– Я так рад, что не убил тебя, – сказал Суп. – Не хватало только редактора «Курьера» убить. По головке бы за это нс погладили.– Таня! – позвал Лучников. Она не двигалась.– Послушай, уходи по-человечески, – сказал Суп. – Мы пятнадцать лет с Танькой живем в законном браке.– Татьяна, пойдем со мной! – крикнул Лучников. – Неужели ты ее пойдешь сейчас?– Слушай, белый, если ты где-нибудь трахнул Таньку, не воображай, что она твоя, – мирно сказал Суп. – Она моя. Иди, белый, иди добром. У тебя, в Крыму, герлы табунами ходят, а у меня она – одна.– Таня, скажи ему, что ты моя, – попросил Лучников. – Да встань же ты, хоть вытри мне лицо. Оно разбито.Она не шевелилась.Десятиборец склонился над ней и просунул ладонь ей под живот, кажется, расстегнул там пуговицу. Фигура его казалась сейчас немыслимо огромной над тоненькой женщиной.– А ты не подумал. Суп, что я тоже могу тебя хватить чем-нибудь по башке? – спросил Лучников. – Каким-нибудь твоим спортивным трофеем? Вот, скажем, Никой этой Самофракийской.Десятиборец хрипло засмеялся.– Это было бы уже потерей темпа.– Да, ты прав, – сказал Лучников. – Ты не так прост, как кажешься. Ну что ж, валяй. Еби мою любовь.– Хочешь смотреть? – пробормотал Суп. – Хочешь присутствовать? Пожалуйста, пожалуйста…Танины плечи вздрогнули и голова оторвалась от подушки.– Таня! – тихо позвал Лучников. – Очнись!– Сейчас ты увидишь… сейчас… сейчас… – бормотал, нависая над женщиной огромный мужик. – Сейчас ты увидишь, как мы с ней… как у нас… бей, чем хочешь… не растащишь… у меня в жизни ничего нет, кроме нее… все из меня Родина выжала, высосала… только Таньку оставила… я без нее ноль…– Уходи, Андрей, – незнакомым голосом сказала Татьяна.
Он долго стоял возле огромного жилого дома и чувствовал, как быстро распухает у него правая половина лица. Полнейшая бессмысленность. Звон в голове. Умопомрачительная боль. На пятнадцати этажах жилого гиганта в каждой квартире, в темноте И при свете. Суп па законных основаниях ебал его незаконную любовь. Мою любовь, освещенную крымским лунным сиянием. Вот моя родина и вот мое счастье – Остров Крым посреди волн свободы. Мы никогда нс сольемся с вами, законопослушные, многомиллионные, северная унылая русская сволочь. Мы не русские по идеологии, мы не коммунисты по национальности, мы яки-островитяне, у нас своя судьба, наша судьба – карнавал свободы, мы сильней вас, каким бы толстым стеклом вы, суки, не бросали нам в голову!Пошел снег.Сентябрь, когда по всем мире, во всей Европе люди сидят под каштанами и слушают музыку, а в Ялте нимфы с еле прикрытыми срамными губками вылезают из волн прямо на набережную… Безнадежный, промозглый и слепой российский сентябрь… пропади все пропадом вместе с пропавшей любовью… Такси, такси!Забытый у подножия жилого гиганта интуристовский «жигуленок» с брошенным на спинку кресла английским двухсторонним регланом.
Через три дня Татьяну Лунину пригласили в первый отдел. И обязательно, пожалуйста, с супругом. А супруга-то зачем? Ну, не будем уточнять, Татьяна Никитична. Разговор очень важный и для вас и для вашего уважаемого супруга.Она не удивилась, увидев в кабинете начальника отдела того типа, что гипнотизировал ее на приеме в «Курьере»: бородка, задымленные очки – вервольф последней модели. Обаятельный мужчина! Он даже снял очки, когда знакомился, продемонстрировал Татьяне чистоту и честность своих глаз, никаких ухмылок, никаких околичностей – перед вами друг. Начальник, старый сталинист соответствующей наружности, представил гостя: товарищ Сергеев, обозреватель агентства новостей, он будет присутствовать при нашей беседе.Таня глянула на своего благоверного. Суп сидел по стойке «смирно», выпирая ослепительно белой грудью и манжетами из тесноватого блейзера. Он так волновался, что даже как-то помолодел, что-то мальчишеское затравленное выглядывало из огромного, тела. Она всегда поражалась, какими беспомощными пупсиками оказываются советские супермены, метатели, борцы, боксеры перед всеми этими хмырями-первоотдельцами и вот такими «обозревателями». Она обозлилась.– А я, между прочим, никаких интервью для агентства новостей давать не собираюсь!– Татьяна Никитична… – с мирной дружеской улыбкой начал было товарищ Сергеев.Она его оборвала.– А вы, между прочим, но какому праву меня гипнотизировали давеча на приеме «Курьера»? Тоже мне Штирлиц! Психологическое давление, что ли, демонстрировали?– Просто смотрел на красивую женщину, – товарищ Сергеев чуть-чуть откинулся на стуле и как бы вновь слегка полюбовался Татьяной.– Между прочим, многим рисковали! – выкрикнула она, рванула сумочку, вытащила сигарету.Два кулака с язычками газового огня тут же протянулись к ней.– Таня, Таня, – еле слышно пробормотал Суп. Он сидел не двигаясь, будто боялся при малейшем движении лопнуть.– Напрасно вы так разволновались, – сказал товарищ Сергеев. – У нас к вам дружеский вопрос о…– О господине Лучникове! – угрожающим баском завершил фразу начальник отдела.Тут по стародавней традиции таких дружеских бесед должно было наступить ошеломление, размягчение и капитуляция. Увы, традиции не сработали – Татьяна еще больше обозлилась.– А если о нем, так тем более с обозревателями новостей говорить не буду! Явились тут тоже мне обозреватели! Нет уж! Обозревайте кого-нибудь…– Престань', Лунина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56