https://wodolei.ru/brands/Good-Door/
Второй указ предписывал обязательное обучение в государственных школах и запрещение школ частных. Мысль в государстве была взята под контроль даосской общины.
Затем пришла очередь язычников. Табгачи, попав в Китай, приняли местный культ — поклонение Небу, Земле, предкам и божествам (шэням), сохранив почитание своих древних богов. В 444 г. последнее было запрещено и всем родовичам предложено почитать лишь китайских богов.
Вскоре последовали эксцессы. Тоба Дао, будучи в 446 г. в Чанъани, посетил буддийский монастырь и случайно обнаружил там склад оружия, винокурню и женщин. Это, конечно, нарушение устава, но казнь всех монахов была воспринята как неожиданность. Это была первая ласточка новой политики, а два года спустя, в 448 г., последовал указ об уничтожении всех буддийских икон и статуй, сожжении индийских книг и предании смерти всех монахов, без учета возраста. Каждый, почитавший чужеземных богов и делавший идолов из серебра или меди, обрекался на смерть вместе со своими родственниками. Автором текста указа был не кто иной, как Цун Хао. Такой ценой он снова обрел царскую милость.
Указ поразил всех, в первую очередь табгачскую знать. Многие вельможи и принцы крови были знакомы с буддийским учением и если не симпатизировали ему, то по крайней мере интересовались. Других оно увлекало. В их числе был принц Тоба Хуан, человек искренний и смелый. Он решился задержать опубликование указа, о содержании которого все уже знали, чем дал возможность многим монахам скрыться и спасти книги и иконы. Но кумирни были уничтожены все.
По поводу этого указа в исторической литературе сохранилась интересная полемика. Один известный автор считал казни монахов справедливыми, так как, живя в Китае, они чтили чужеземный закон, согласно которому не несли воинской повинности, нарушали долг детей перед родителями (отказываясь от мира) и родителей перед детьми (соблюдая целомудрие), изнуряли себя постом (грех перед телом) и собирали милостыню, т.е. не работали. Все вместе рассматривается как непростительное преступление.
Другой автор возражает первому. Если государь любит тех подданных, которые мудры, то он должен жалеть тех, которые глупы, и просвещать их, а не казнить, лишая возможности исправиться. Поэтому не следовало казнить буддистов, не предупредив их о недозволенности буддийского учения, нужно было дать им время и возможность пересмотреть свои верования. К тому же сердце человеческое необоримо склонно к одному либо к другому осмыслению действительности (мы бы сказали, «органически»). Поэтому Тоба Дао должен был распространять конфуцианскую истину, которая кладет конец буддийским заблуждениям, без напрасного кровопролития.
Итак, расправа над беззащитными мечтателями вызвала протест не только со стороны табгачей, но и служилых китайцев, принципиальных противников буддизма, но поборников законности. Тоба Дао не склонен был терпеть оппозицию и решил добить конфуцианство, так же как он истребил буддизм. Поход на юг был предрешен.
Нельзя не отметить, что религиозная реформа больнее всего ударила по сторонникам и друзьям табгачского хана. В число чужеземных богов попали родовые табгачские духи-хранители, и космополитический буддизм был принесен в жертву идеологической диверсии китайцев, которые по-прежнему не любили завоевателей. Ведь эту акцию можно сопоставить с политическими авантюрами Цзинь Чжуна и Жань Миня; только на этот раз были использованы конфессиональный принцип и фанатическое ослепление императора. Даосизм был слишком заумен для того, чтобы стать системой мировоззрения кочевников. По существу, он явился в данном случае формой китайского стремления к изгнанию иноземцев из интеллектуальной сферы. Но по неумолимой логике событий жертвой шовинистического движения должно было стать вполне китайское конфуцианство, на которое в 450 г. Тоба Дао обрушил то последнее, что у него оставалось, — военную силу.
ПОХОД НА ЮГ
Осенью 450 г. Тоба Дао, видимо, решил, что введение принудительного единомыслия достаточно укрепило его державу для того, чтобы покончить с Южной империей. Силы Вэй и Сун были не только не равны, а несоизмеримы: южане даже не надеялись устоять. Правителям пограничных областей была дана инструкция в случае серьезного нападения табгачей отходить, уводя с собой население. Но нападение оказалось столь внезапным, что этот план не успели выполнить. И тут возник первый сюрприз. Небольшая крепость Хуань Пао с гарнизоном меньше тысячи человек отбила все приступы многочисленного противника и дождалась подкреплений, которые заставили табгачского хана снять осаду. Такого оборота дела не ожидал никто.
Более того, отряд южнокитайских войск совершил глубокий рейд через долину реки Хань в долину реки Вэй и нанес сильное поражение табгачам у крепости Ся, прикрывавшей горный проход из Шэньси в Хэнань. Захваченные в плен китайцы, состоявшие на службе Северной империи, сослались на безысходность своего положения: они были вынуждены драться против своих соотечественников. Довод был признан убедительным, и пленных отпустили на свободу. Этот акт великодушия получил широкий отклик. Хунны, тибетцы и прочие инородцы, живущие в долине реки Вэй, предложили свои услуги южнокитайскому полководцу, но, поскольку главные силы северян вели широкое наступление на востоке и уже захватили Шаньдун, южнокитайский отряд отошел на юг, не закрепившись в Шэньси.
Этот поход сам по себе был не более чем эпизодом, но он показал, насколько упала популярность табгачского правительства за последние годы. Однако вскоре мы увидим, что настолько же снизилась боеспособность табгачской армии, дотоле не знавшей поражений.
Оставив без внимания западную окраину, Тоба Дао пятью колоннами повел наступление на долину реки Хуай. На этот раз Хуань Пао была взята и дорога на юг открыта. Полевые войска южнокитайцев были настигнуты при отходе и изрублены табгачской конницей. Но крепость Хуи на реке Хуай не открыла ворот противнику, и Тоба Дао был вынужден блокировать и оставить ее в тылу, чтобы не снижать темп наступления. Его войска уничтожали все на своем пути; китайское население бросало имущество и бежало на юг. Двигавшееся по опустошенной стране войско Тоба Дао начало испытывать голод, но хан довел его до голубых вод Янцзы и стал станом против Цзянькана, находившегося на южном берегу. Только речные волны защищали южную столицу, где возникла паника, охватившая и начальство, и народ. С башни столичной цитадели стан врагов был виден как на ладони, и бледный от страха император плакал от горя и раскаяния.
Но и положение Тоба Дао было нелегким. Кормить войско было нечем, организовать переправу невозможно: кочевники не умели делать лодки. Поэтому табгачский хан счел за благо предложить мир и богатые подарки. Обрадованный император согласился и послал еще более роскошные дары. Торжественно отпраздновав (что праздновали, трудно определить)... Тоба Дао повернул свои войска на север и по дороге сделал попытку взять крепость Хуи. Он бросил на штурм этой крепости телеутов, хуннов, тангутов и тибетцев, крича осажденным: «Убивайте их, если можете; вы окажете мне услугу, уменьшив число разбойников в моем государстве». Бои шли тридцать дней; крепость устояла и дождалась флотилии речных судов, доставивших по реке Хуай подкрепление и продовольствие. Тоба Дао сжег осадные машины и ушел в свою страну. Преследовать его южнокитайские воеводы не решились.
ГИБЕЛЬ ТИРАНА
Война 451 г. показала, что сравнительно с эпохой Фу Цзяня II и Север и Юг потеряли ту пассионарную энергию, которая толкала людей IV века на поступки, ставшие невозможными в середине V века. В самом деле, разве можно было обрекать на гибель хуннов Лю Яо и Ши Лэ или тибетцев Яо Хуна, заявляя, что смерть их пойдет на пользу государству? Да они бы ни минуты не потерпели такого обращения с собой, потому что умели идти на смерть сами — за свое дело, за свое племя, за свою доблесть, а не ради каприза презиравшего их деспота. А в V веке их потомки стали больше бояться «палки капрала, чем штыков противника». Соответственно изменилась и власть. Если Тоба Гуй был табгачским ханом, Тоба Сэ — ханом и императором, то Тоба Дао стал императором Вэй и в то же время оставался ханом, не неся положенных хану обязанностей. Вместо консолидации степных племен долины Хуанхэ он учредил империю с китайской идеологией, где степняки, включая табгачей, лишились всех прав, кроме права на безусловное подчинение царю. Выиграли при этом только те китайцы, которые сумели втереться в милость к монарху и использовать его доверие для своих подлых целей. Таким был гвардейский офицер Цзун Ай, враг наследного принца Тоба Хуана.
Наследник престола зарекомендовал себя как человек смелый и добрый уже потому, что он спас много буддистов от ярости своего отца. Можно было бы думать, что Цзун Ай был даосом и потому возненавидел царевича, но дело обстояло проще: Цзун Ай был всего-навсего мерзавцем. Когда Тоба Дао вернулся из похода и искал, на ком бы сорвать злобу, Цзун Ай обвинил в измене наследника и его друзей. Придворных казнили без суда и следствия. Царевич, «потеряв лицо», кончил жизнь самоубийством.
Такого оборота дела Цзун Ай не предвидел. Скандал получился такой, что к нему обратилось внимание двора и царя. Найти клеветника было просто, но Цзун Ай, пользуясь своим положением дворцового гвардейца, при помощи нескольких сообщников задушил царя.
Хан умер, да здравствует хан! Табгачские вельможи предложили возвести на престол принца Тоба Ханя, но Цзун Ай успел тайно договориться с принцем Тоба Ю, пьяницей, страстным охотником и лентяем. Вооружив дворцовых евнухов, Цзун Ай пригласил во дворец министров, и по мере того как они входили, им рубили головы. Заодно Цзун Ай прикончил своих товарищей по заговору и принца Тоба Ханя, а затем возвел Тоба Ю на престол, за что получил титул императорского маршала. Опять китаец-заговорщик захватывает власть в «варварском» царстве — случаев столько, что это уже система.
Дружба нового хана с фаворитом продолжалась недолго. К концу 452 г. они начали тяготиться друг другом, и Цзун Ай приказал дворцовому евнуху убить хана, что тот и исполнил. Но тут вмешался другой гвардейский офицер, Лю Ни, который крикнул толпе народа, что произошло убийство, и провозгласил царем законного наследника — Тоба Сюня. Народ его поддержал, убийцы были схвачены и после многих пыток казнены. Опять получилось так, как во всех описанных нами случаях, за исключением частных деталей.
Но здесь важно другое: взойдя на престол, Тоба Сюнь отменил указ своего деда о запрещении буддизма. Он даже разрешил строить пагоды, хотя и с ограничением: не больше одного монастыря с 40-50 монахами на уезд. Смерть больше не грозила буддистам, и даже сам царь брил голову в знак уважения к «Учению».
И все-таки религиозная реформа Тоба Дао не прошла бесследно для народа. Обрядовые традиции, принесенные табгачами, не восстановились. Конечно, табгачи не превратились в китайцев — сторонников даосизма, но за протекшие шесть лет они перестали обращаться к своим родовым духам и заполнили возникшую в психике пустоту... пьянством. Этот порок поразил больше всего их, не имевших повода бунтовать против своего хана и не хотевших принять чужой образ мысли. Пьянство развилось настолько, что в 458 г. Тоба Сюнь издал закон о смертной казни за самовольное курение вина. Но уже в 465 г. его пришлось отменить: было поздно.
Однако на первых порах двойное цареубийство оздоровило империю Тоба-Вэй. Проснулась табгачская военная доблесть, что немедленно испытала на себе империя Сун, попытавшаяся использовать гибель Тоба Дао для контрнаступления на табга-чей. В 452 г. южнокитайская армия вторглась в империю Вэй и осадила крепость Гаонай. Защитники крепости вырыли ход, неожиданно появились среди осаждающих и учинили там такую резню, что китайцы немедленно вернулись восвояси.
Удачно стали складываться дипломатические дела. В 452 г. в Тогоне умер враг табгачей царь Мулиянь, и заменивший его Шэинь вступил в союз с империей Тоба-Вэй. Отмена указа о преследовании буддизма благотворно повлияла на отношения северокитайской империи с княжествами Западного края, и уже в 456 г. табгачи без сопротивления заняли оазис Хами, обеспечив себе контроль над Великим караванным путем, по которому везли на Запад шелк.
Но больше всего от реформы Тоба Дао выиграл сам буддизм. Поскольку непопулярный правитель ополчился на эту концепцию, то к ней примкнули все недовольные властью — тибетцы, тангуты и хунны, а также многие китайцы как на Севере, так и на Юге. «Золотистое учение» давало утешение, нужное обиженным людям, и не требовало от неофита отказа от привычных воззрений. Число кумирен, идолов и икон возросло до такой степени, что южное правительство (Сун) обеспокоилось утечкой из обращения драгоценных металлов и шелка. Еще опаснее было влияние монахов на женщин из знатных фамилий. В 458 г. в империи Сун был издан специальный указ, запрещающий монахам беседы с императорскими женами, а в 462 г. был восстановлен древний культ «Пяти царей», призванный заменить конфуцианство, бессильное против буддийской проповеди. Однако новый возврат к древности только дал повод для зубоскальства, потому что в этих «царей» уже никто не верил.
Медленно и постепенно холодное золотистое сияние загасило желтое пламя на Севере и красное — на Юге Китая. Только синий хуннский огонек мерцал в Турфанском оазисе, но вскоре угас и он.
ГИБЕЛЬ ХУННОВ
Последним реальным успехом Тоба Дао был разгром (хотя и не покорение) жужаньского ханства. Покорить жужаней было невозможно: они переносили войну в пространство и прятались в ущельях Хэнтея и Монгольского Алтая, дожидаясь, пока утомленные враги уйдут, а потом собирались снова. Но каждое поражение уносило из их среды бойцов, а естественный прирост не восполнял убыли. В 445 г. умер отважный враг табгачей хан Уди, а сменивший его Тухэчжэнь вынужден был ограничиваться обороной или мелкими грабительскими набегами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Затем пришла очередь язычников. Табгачи, попав в Китай, приняли местный культ — поклонение Небу, Земле, предкам и божествам (шэням), сохранив почитание своих древних богов. В 444 г. последнее было запрещено и всем родовичам предложено почитать лишь китайских богов.
Вскоре последовали эксцессы. Тоба Дао, будучи в 446 г. в Чанъани, посетил буддийский монастырь и случайно обнаружил там склад оружия, винокурню и женщин. Это, конечно, нарушение устава, но казнь всех монахов была воспринята как неожиданность. Это была первая ласточка новой политики, а два года спустя, в 448 г., последовал указ об уничтожении всех буддийских икон и статуй, сожжении индийских книг и предании смерти всех монахов, без учета возраста. Каждый, почитавший чужеземных богов и делавший идолов из серебра или меди, обрекался на смерть вместе со своими родственниками. Автором текста указа был не кто иной, как Цун Хао. Такой ценой он снова обрел царскую милость.
Указ поразил всех, в первую очередь табгачскую знать. Многие вельможи и принцы крови были знакомы с буддийским учением и если не симпатизировали ему, то по крайней мере интересовались. Других оно увлекало. В их числе был принц Тоба Хуан, человек искренний и смелый. Он решился задержать опубликование указа, о содержании которого все уже знали, чем дал возможность многим монахам скрыться и спасти книги и иконы. Но кумирни были уничтожены все.
По поводу этого указа в исторической литературе сохранилась интересная полемика. Один известный автор считал казни монахов справедливыми, так как, живя в Китае, они чтили чужеземный закон, согласно которому не несли воинской повинности, нарушали долг детей перед родителями (отказываясь от мира) и родителей перед детьми (соблюдая целомудрие), изнуряли себя постом (грех перед телом) и собирали милостыню, т.е. не работали. Все вместе рассматривается как непростительное преступление.
Другой автор возражает первому. Если государь любит тех подданных, которые мудры, то он должен жалеть тех, которые глупы, и просвещать их, а не казнить, лишая возможности исправиться. Поэтому не следовало казнить буддистов, не предупредив их о недозволенности буддийского учения, нужно было дать им время и возможность пересмотреть свои верования. К тому же сердце человеческое необоримо склонно к одному либо к другому осмыслению действительности (мы бы сказали, «органически»). Поэтому Тоба Дао должен был распространять конфуцианскую истину, которая кладет конец буддийским заблуждениям, без напрасного кровопролития.
Итак, расправа над беззащитными мечтателями вызвала протест не только со стороны табгачей, но и служилых китайцев, принципиальных противников буддизма, но поборников законности. Тоба Дао не склонен был терпеть оппозицию и решил добить конфуцианство, так же как он истребил буддизм. Поход на юг был предрешен.
Нельзя не отметить, что религиозная реформа больнее всего ударила по сторонникам и друзьям табгачского хана. В число чужеземных богов попали родовые табгачские духи-хранители, и космополитический буддизм был принесен в жертву идеологической диверсии китайцев, которые по-прежнему не любили завоевателей. Ведь эту акцию можно сопоставить с политическими авантюрами Цзинь Чжуна и Жань Миня; только на этот раз были использованы конфессиональный принцип и фанатическое ослепление императора. Даосизм был слишком заумен для того, чтобы стать системой мировоззрения кочевников. По существу, он явился в данном случае формой китайского стремления к изгнанию иноземцев из интеллектуальной сферы. Но по неумолимой логике событий жертвой шовинистического движения должно было стать вполне китайское конфуцианство, на которое в 450 г. Тоба Дао обрушил то последнее, что у него оставалось, — военную силу.
ПОХОД НА ЮГ
Осенью 450 г. Тоба Дао, видимо, решил, что введение принудительного единомыслия достаточно укрепило его державу для того, чтобы покончить с Южной империей. Силы Вэй и Сун были не только не равны, а несоизмеримы: южане даже не надеялись устоять. Правителям пограничных областей была дана инструкция в случае серьезного нападения табгачей отходить, уводя с собой население. Но нападение оказалось столь внезапным, что этот план не успели выполнить. И тут возник первый сюрприз. Небольшая крепость Хуань Пао с гарнизоном меньше тысячи человек отбила все приступы многочисленного противника и дождалась подкреплений, которые заставили табгачского хана снять осаду. Такого оборота дела не ожидал никто.
Более того, отряд южнокитайских войск совершил глубокий рейд через долину реки Хань в долину реки Вэй и нанес сильное поражение табгачам у крепости Ся, прикрывавшей горный проход из Шэньси в Хэнань. Захваченные в плен китайцы, состоявшие на службе Северной империи, сослались на безысходность своего положения: они были вынуждены драться против своих соотечественников. Довод был признан убедительным, и пленных отпустили на свободу. Этот акт великодушия получил широкий отклик. Хунны, тибетцы и прочие инородцы, живущие в долине реки Вэй, предложили свои услуги южнокитайскому полководцу, но, поскольку главные силы северян вели широкое наступление на востоке и уже захватили Шаньдун, южнокитайский отряд отошел на юг, не закрепившись в Шэньси.
Этот поход сам по себе был не более чем эпизодом, но он показал, насколько упала популярность табгачского правительства за последние годы. Однако вскоре мы увидим, что настолько же снизилась боеспособность табгачской армии, дотоле не знавшей поражений.
Оставив без внимания западную окраину, Тоба Дао пятью колоннами повел наступление на долину реки Хуай. На этот раз Хуань Пао была взята и дорога на юг открыта. Полевые войска южнокитайцев были настигнуты при отходе и изрублены табгачской конницей. Но крепость Хуи на реке Хуай не открыла ворот противнику, и Тоба Дао был вынужден блокировать и оставить ее в тылу, чтобы не снижать темп наступления. Его войска уничтожали все на своем пути; китайское население бросало имущество и бежало на юг. Двигавшееся по опустошенной стране войско Тоба Дао начало испытывать голод, но хан довел его до голубых вод Янцзы и стал станом против Цзянькана, находившегося на южном берегу. Только речные волны защищали южную столицу, где возникла паника, охватившая и начальство, и народ. С башни столичной цитадели стан врагов был виден как на ладони, и бледный от страха император плакал от горя и раскаяния.
Но и положение Тоба Дао было нелегким. Кормить войско было нечем, организовать переправу невозможно: кочевники не умели делать лодки. Поэтому табгачский хан счел за благо предложить мир и богатые подарки. Обрадованный император согласился и послал еще более роскошные дары. Торжественно отпраздновав (что праздновали, трудно определить)... Тоба Дао повернул свои войска на север и по дороге сделал попытку взять крепость Хуи. Он бросил на штурм этой крепости телеутов, хуннов, тангутов и тибетцев, крича осажденным: «Убивайте их, если можете; вы окажете мне услугу, уменьшив число разбойников в моем государстве». Бои шли тридцать дней; крепость устояла и дождалась флотилии речных судов, доставивших по реке Хуай подкрепление и продовольствие. Тоба Дао сжег осадные машины и ушел в свою страну. Преследовать его южнокитайские воеводы не решились.
ГИБЕЛЬ ТИРАНА
Война 451 г. показала, что сравнительно с эпохой Фу Цзяня II и Север и Юг потеряли ту пассионарную энергию, которая толкала людей IV века на поступки, ставшие невозможными в середине V века. В самом деле, разве можно было обрекать на гибель хуннов Лю Яо и Ши Лэ или тибетцев Яо Хуна, заявляя, что смерть их пойдет на пользу государству? Да они бы ни минуты не потерпели такого обращения с собой, потому что умели идти на смерть сами — за свое дело, за свое племя, за свою доблесть, а не ради каприза презиравшего их деспота. А в V веке их потомки стали больше бояться «палки капрала, чем штыков противника». Соответственно изменилась и власть. Если Тоба Гуй был табгачским ханом, Тоба Сэ — ханом и императором, то Тоба Дао стал императором Вэй и в то же время оставался ханом, не неся положенных хану обязанностей. Вместо консолидации степных племен долины Хуанхэ он учредил империю с китайской идеологией, где степняки, включая табгачей, лишились всех прав, кроме права на безусловное подчинение царю. Выиграли при этом только те китайцы, которые сумели втереться в милость к монарху и использовать его доверие для своих подлых целей. Таким был гвардейский офицер Цзун Ай, враг наследного принца Тоба Хуана.
Наследник престола зарекомендовал себя как человек смелый и добрый уже потому, что он спас много буддистов от ярости своего отца. Можно было бы думать, что Цзун Ай был даосом и потому возненавидел царевича, но дело обстояло проще: Цзун Ай был всего-навсего мерзавцем. Когда Тоба Дао вернулся из похода и искал, на ком бы сорвать злобу, Цзун Ай обвинил в измене наследника и его друзей. Придворных казнили без суда и следствия. Царевич, «потеряв лицо», кончил жизнь самоубийством.
Такого оборота дела Цзун Ай не предвидел. Скандал получился такой, что к нему обратилось внимание двора и царя. Найти клеветника было просто, но Цзун Ай, пользуясь своим положением дворцового гвардейца, при помощи нескольких сообщников задушил царя.
Хан умер, да здравствует хан! Табгачские вельможи предложили возвести на престол принца Тоба Ханя, но Цзун Ай успел тайно договориться с принцем Тоба Ю, пьяницей, страстным охотником и лентяем. Вооружив дворцовых евнухов, Цзун Ай пригласил во дворец министров, и по мере того как они входили, им рубили головы. Заодно Цзун Ай прикончил своих товарищей по заговору и принца Тоба Ханя, а затем возвел Тоба Ю на престол, за что получил титул императорского маршала. Опять китаец-заговорщик захватывает власть в «варварском» царстве — случаев столько, что это уже система.
Дружба нового хана с фаворитом продолжалась недолго. К концу 452 г. они начали тяготиться друг другом, и Цзун Ай приказал дворцовому евнуху убить хана, что тот и исполнил. Но тут вмешался другой гвардейский офицер, Лю Ни, который крикнул толпе народа, что произошло убийство, и провозгласил царем законного наследника — Тоба Сюня. Народ его поддержал, убийцы были схвачены и после многих пыток казнены. Опять получилось так, как во всех описанных нами случаях, за исключением частных деталей.
Но здесь важно другое: взойдя на престол, Тоба Сюнь отменил указ своего деда о запрещении буддизма. Он даже разрешил строить пагоды, хотя и с ограничением: не больше одного монастыря с 40-50 монахами на уезд. Смерть больше не грозила буддистам, и даже сам царь брил голову в знак уважения к «Учению».
И все-таки религиозная реформа Тоба Дао не прошла бесследно для народа. Обрядовые традиции, принесенные табгачами, не восстановились. Конечно, табгачи не превратились в китайцев — сторонников даосизма, но за протекшие шесть лет они перестали обращаться к своим родовым духам и заполнили возникшую в психике пустоту... пьянством. Этот порок поразил больше всего их, не имевших повода бунтовать против своего хана и не хотевших принять чужой образ мысли. Пьянство развилось настолько, что в 458 г. Тоба Сюнь издал закон о смертной казни за самовольное курение вина. Но уже в 465 г. его пришлось отменить: было поздно.
Однако на первых порах двойное цареубийство оздоровило империю Тоба-Вэй. Проснулась табгачская военная доблесть, что немедленно испытала на себе империя Сун, попытавшаяся использовать гибель Тоба Дао для контрнаступления на табга-чей. В 452 г. южнокитайская армия вторглась в империю Вэй и осадила крепость Гаонай. Защитники крепости вырыли ход, неожиданно появились среди осаждающих и учинили там такую резню, что китайцы немедленно вернулись восвояси.
Удачно стали складываться дипломатические дела. В 452 г. в Тогоне умер враг табгачей царь Мулиянь, и заменивший его Шэинь вступил в союз с империей Тоба-Вэй. Отмена указа о преследовании буддизма благотворно повлияла на отношения северокитайской империи с княжествами Западного края, и уже в 456 г. табгачи без сопротивления заняли оазис Хами, обеспечив себе контроль над Великим караванным путем, по которому везли на Запад шелк.
Но больше всего от реформы Тоба Дао выиграл сам буддизм. Поскольку непопулярный правитель ополчился на эту концепцию, то к ней примкнули все недовольные властью — тибетцы, тангуты и хунны, а также многие китайцы как на Севере, так и на Юге. «Золотистое учение» давало утешение, нужное обиженным людям, и не требовало от неофита отказа от привычных воззрений. Число кумирен, идолов и икон возросло до такой степени, что южное правительство (Сун) обеспокоилось утечкой из обращения драгоценных металлов и шелка. Еще опаснее было влияние монахов на женщин из знатных фамилий. В 458 г. в империи Сун был издан специальный указ, запрещающий монахам беседы с императорскими женами, а в 462 г. был восстановлен древний культ «Пяти царей», призванный заменить конфуцианство, бессильное против буддийской проповеди. Однако новый возврат к древности только дал повод для зубоскальства, потому что в этих «царей» уже никто не верил.
Медленно и постепенно холодное золотистое сияние загасило желтое пламя на Севере и красное — на Юге Китая. Только синий хуннский огонек мерцал в Турфанском оазисе, но вскоре угас и он.
ГИБЕЛЬ ХУННОВ
Последним реальным успехом Тоба Дао был разгром (хотя и не покорение) жужаньского ханства. Покорить жужаней было невозможно: они переносили войну в пространство и прятались в ущельях Хэнтея и Монгольского Алтая, дожидаясь, пока утомленные враги уйдут, а потом собирались снова. Но каждое поражение уносило из их среды бойцов, а естественный прирост не восполнял убыли. В 445 г. умер отважный враг табгачей хан Уди, а сменивший его Тухэчжэнь вынужден был ограничиваться обороной или мелкими грабительскими набегами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30