Он выступал за единого бога, против множественности языческого пантеона, против двух создателей, признававшихся Маркионом и Мани, а также против христианской Троицы. Он противопоставлял человека – посланника господа божественным посредникам, облаченным в человеческие формы. Он также считал Писание свидетельством подлинности пророческой миссии, а доктрину о Дне Суда как об индивидуальном переживании противопоставлял коллективной ответственности, свойственной определенной фазе развития иудаизма, склонность возвратиться к которому исламская община очевидно проявляла. Вместе с тем он подготовил нравственный поворот к концепциям рая и ада, воздаяния и наказания, закона и свободы, хотя на самом деле все это касалось главным образом свободы всемогущего бога. Отделение создания от создателя, которое многие пытались преодолеть обожествлением жизни через познание и очищение, было провозглашено безграничным и бесповоротным; человек был свободен от тяжести первородного греха и уклонялся от истины и праведного пути лишь по ошибке или из-за небрежности – и иногда по божьей воле.
На ранней стадии развитию ислама (как впоследствии и кальвинизма) весьма способствовала парадоксальная идея о божественном милосердии, не исключающем ответственности человека. В оппозиции Мария – Марфа Мухаммад был на стороне Марфы. Не отдавая предпочтения ценности реального мира, он, однако, отверг также мысль о его абсолютной греховности и неугодности богу, создав таким образом ограничения аскетизму. Подобный же реализм проявляется в концепции личности, в религии и морали полностью предоставленной самой себе, хотя ее религиозные и этические цели, прежде всего джихад, «стремление к божьему пути», или священная война, могут быть достигнуты лишь с помощью общины и для нее. Отсюда следовала необходимость размышления и периодического ухода от мира, но отнюдь не монашества. Неприязнь Мухаммада к безответственным притязаниям бедуинов еще не была отражена в доктрине, но она явствовала из его интеллектуальной позиции; его благочестие было всецело приспособлено к городской жизни.
На Пророка и на раннюю общину не могло быть оказано продолжительное давление, так как противники не имели соответствующей организации, или, лучше сказать, не были в состоянии должным образом организоваться. К тому же мусульмане, создавшие общину, которая противостояла племенному обществу, были защищены племенной этикой. Самому Мухаммаду не угрожали серьезные гонения, ибо он находился под защитой рода; то же самое относилось к его последователям, которые по происхождению принадлежали к мекканскому обществу; интенсивное давление возможно было только в пределах клана. Общину не удалось развалить даже тогда, когда остальные курайшиты провели продолжительный бойкот хашимитов. Однако, к несчастью, к концу бойкота (619) умерли глава рода, к которому принадлежал Мухаммад, его дядя Абу Талиб, остававшийся язычником, и глава клана Хадиджи; их поддержки явно не хватало. Эти две смерти затронули его еще сильнее, когда брат и преемник Абу Талиба лишил племянника своего покровительства, ложно обвинив Мухаммада в том, будто он утверждал, что Абу Талиб попал в ад, поскольку умер язычником.
Казалось, что община не должна была прямо пострадать из-за ослабления позиции Мухаммада. Тем не менее постепенно становилось все более ясно, что в Мекке любая община, в основе которой лежит духовная связь между ее членами, может развиваться лишь в чрезвычайно тесных рамках. Однако мекканцев, так же как, без сомнения, и жителей Таифа, с которыми Мухаммад в это время пытался наладить контакт, напугало появление нового и потенциально необычайно сильного фактора власти, явившегося перед арабами в Ясрибе как средство избавления от угрозы самоуничтожения.
Мекка представляла собой однородное городское образование. Однако Ясриб, плодородный оазис площадью около 55 квадратных километров, окруженный степью и пустыней, состоял из поселений сельского типа, часть которых была защищена башнями. В середине VI в. он попал под власть происходившего из Южной Аравии племени бану кайла, чьи подразделения аус и хазрадж на протяжении жизни многих поколений воевали друг с другом. Название «Ясриб» рано встречается в записях минейских торговцев из Южной Аравии; название «Медина», арамейское слово, означающее «узаконенный район, подведомственная область, город», – несомненно, иудейского происхождения, но мусульмане дали ему новое значение – Мадинат ан-Наби, «город Пророка». Остальные жители, включая членов трех несколько более крупных еврейских племен, были вовлечены в конфликт. Его кульминационной точкой стала состоявшаяся в 617 г. «битва при Буасе», после которой соперники настолько выдохлись, что заключили перемирие, нарушаемое лишь случайными актами мести.
Незатухающий кризис наносил ущерб сельскому хозяйству, лишал горожан личной безопасности и подрывал «интернациональный» статус оазиса. Нигде так ясно, как в Ясрибе, не ощущалось, сколь несовместима племенная этика с отношениями, существовавшими в городе, сколь трудно сочетать суверенитет родовых групп и систему управления, позволявшую держать под контролем весь район. Трудно вообразить, какой беспорядок могло создать безжалостное господство даже одного племени: те, кто потерпел поражение, таили враждебность, каждый род ставил свои интересы выше интересов племени, и достичь стабильности было невозможно. Между тем мусульманская община, сплотившаяся вокруг своего Пророка и его бога, подчиняющаяся единоличному решению и потому способная на безграничную экспансию, воплощала принцип социального и политического порядка, который мог или. разрушить племенную организацию до основания, или же поглотить ее. В любом случае присутствие мусульман могло обеспечить стабилизирующее воздействие на арабские племена с их тщетными поисками согласия.
Переданное Мухаммаду приглашение покинуть Мекку и поселиться в Ясрибе, естественно, означало, что он признан в качестве пророка, хотя неясно, получил ли он при этом политические права. Примерно после двух лет переговоров с представителями большой и все увеличивающейся группы обращенных, в которую входили как отдельные лица, так и целые ответвления племен аус и хазрадж, перешедшие в ислам, Мухаммад решился на хиджру – переселение (а значит, и на разрыв прежних связей, на отказ от племенного единения). Летом 622 г. около 70 членов его общины устремилось в Ясриб (Медину), так что, когда 4 сентября 622 г. он вместе со своим другом и наперсником Абу Бакром прибыл в оазис, он нашел там своего рода личную охрану из мухаджирун (переселенцев). Шестнадцать лет спустя это событие, во всех отношениях эпохальное, было признано обозначающим первый год (начинающийся в соответствии с арабским летосчислением 16 июля) мусульманской эры.
Выбор своего местожительства Мухаммад предоставил сверхъестественным силам (тут он следовал языческому обычаю). Он купил у двух мальчиков-сирот участок земли, на котором остановилась его верблюдица, и соорудил там место для молитвы; вероятно, его внешняя форма и стиль отличались от более поздних мечетей (масджид), образцом для которых послужила еврейская синагога. Возле него он построил хижины для своих двух жен, одной из которых была Аиша, тогда всего лишь девятилетняя (она родилась около 614 г.) дочь Абу Бакра. Она оставила след в истории, так как была любимицей Мухаммада и играла известную политическую роль после его смерти. Рядом с ее хижиной, на том месте, где Пророк умер и где был погребен, позднее была воздвигнута мечеть, известная паломникам всего мира. С течением времени из этого зародыша развился дар Мухаммада: двор, где могли собираться верующие, окруженный домами, построенными с величайшей простотой из необожженного кирпича, с балками из пальмовых стволов.
Чтобы выполнить свою главную задачу и объединить население, расколотое междоусобицами на два лагеря, Мухаммаду было необходимо гармоничное согласие между мухаджирун и мединскими «помощниками», ансар. Это, в свою очередь, требовало экономической независимости иммигрантов. В подобных обстоятельствах у Мухаммада не оказалось иного выбора, как гарантировать эту независимость посредством нападений на мекканские караваны. Этическая сторона этих действий ни в коей мере не шокировала его современников, а политическая агрессивность была для них даже привлекательна. Первая успешная вылазка такого рода произошла в один из священных месяцев; некоторое время это обстоятельство беспокоило совесть членов общины, но в конце концов было воспринято как должное в соответствии с логикой экономической необходимости и в результате сознательного разрыва с языческими обычаями, что оказало на них решающее воздействие; это было подтверждено в откровении, согласно которому безверие мекканцев – более тяжкий грех, нежели нарушение мира в священное время (Коран, 2, 214).
Нарушения закона свидетельствовали о желании ускорить неизбежное военное столкновение с мекканцами. Последние направили армию или, скорее, несколько вооруженных отрядов в составе примерно 950 человек для охраны особенно богатого каравана. 15 марта 624 г. (а возможно, 13-го или 17-го), после того как караван расположился в безопасности в Бадре, небольшом торговом селении к юго-западу от Медины, они напали на мусульман. Стратегическое искусство мусульман, их дисциплина и рвение в защите исламского дела были вознаграждены впечатляющей победой немногим более трехсот последователей Мухаммада (три четверти из них были мединцы) над пятью или шестью сотнями мекканцев; еще около трехсот человек отступили до боя.
Малочисленность участников сражения не должна привести нас к недооценке его важности. Среди примерно пятидесяти мекканцев, оставшихся на поле боя, оказались несколько самых влиятельных лидеров; еще важнее был тот факт, что молодая община Мухаммада испытала свою силу; политическая ситуация в Аравии сразу же стала определяться наличием двух полюсов конфронтации. Мусульмане были уверены, что их поддерживает ангельское воинство, и испытывали возвышенные чувства; обращенный к сверхъестественным силам призыв о помощи, который мы сочли бы принижением человеческого героизма, более чем компенсировался их убеждением, что они представляют собой божьих избранников и бог на их стороне. «Не вы их [мекканцев] убивали, но Аллах убивал их», – явилось Мухаммаду в откровении (Коран, 8, 17). Настроение правоверных патетически отражено в погребальной песне, которая начинается так:
Пусть враги над трупами рыдают:
Те лежат и нет им возвращенья.
Наши братья слез не вызывают:
Им в иные сферы восхожденье.
(Гёте. Западно-восточный диван,
Хульд-наме. Пер. М. Кузмина)
Мухаммад извлек выгоду из этой волны энтузиазма и из своего возросшего престижа; использовав в качестве предлога несколько незначительных инцидентов, он изгнал, едва ли не через месяц после битвы при Бадре, одно из трех еврейских племен. После недолгой осады бану кайнука были вынуждены оставить Медину, бросив свое оружие и недвижимую собственность, которые перешли в руки мухаджирун. Арабские противники Мухаммада, в основном те, кто лишь номинально перешел в ислам, мунафикун (букв, «нерешительный»), заклейменные в Коране прозвищем «лицемеры», также были ослаблены этой акцией, поскольку их оппозиции было суждено стать неэффективной, главным образом потому, что они не смогли предложить иной альтернативы, как поглощение мусульманской общиной, которая с каждым днем становилась все более универсальной. Евреи же выказали неспособность к религиозной, а следовательно, и к политической ассимиляции, и, так как они отказывались признать Мухаммада посланником бога, они, очевидно, представляли даже большую опасность, чем арабские консерваторы и недовольные.
Понимание Мухаммадом своей миссии было аналогично, если не идентично полностью, той задаче, которой вдохновлялись многочисленные божьи посланцы до него: предостеречь свой народ на его собственном языке и показать ему путь к спасению. Только один раз в Коране говорится о Мухаммаде как о печати пророков и, следовательно, как о последнем в этом ряду (Коран, 33, 40). Кое в чем отношение Мухаммада к своему предназначению менялось, однако внутренняя логика его позиции при этих изменениях скорее укреплялась, чем ослабевала. В кораническом откровении приведены имена нескольких посланников бога, прежде всего Авраам, Моисей и Иисус. Совершенно очевидно, что посланники необычайно схожи и по типу, и по судьбе, и по содержанию своей миссии. Поэтому Мухаммад был вправе ожидать от мединских евреев, что они, будучи осведомлены о его миссии, признают его; более того, он был уверен, что его приход предсказан в их священном писании. Но эти надежды не оправдались. Хотя Мухаммад старался подчеркивать параллели, существующие между его учением и иудаизмом, и в начале своего пребывания в Медине подражал еврейской службе и велел прихожанам обращать молитвы в сторону Иерусалима 18, его учение должно было казаться евреям отрывочным и путаным, если не откровенно карикатурным. Разногласия с другими вероисповеданиями, например с христианством, которые Пророк постепенно начинал осознавать, он с полной убежденностью объяснял тем, что прочие религиозные общины утеряли подлинную традицию из-за ошибок или фальсификации и что поэтому перед ним стоит дополнительная задача – исправить ошибки и утвердить истину. По его мнению, евреи отошли от монотеизма, сущность которого во всей ее чистоте была определена их общим прародителем Авраамом, и возврат к этому незапятнанному первоначальному откровению осуществлял усвоенный должным образом ислам, культовым центром которого Мухаммад объявил Мекку. Там Авраам построил первую Каабу с помощью своего сына Исмаила, который теперь был извлечен из библейской тени на яркий свет, и там Авраам исповедовал чистую религию ханифов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36