Новый прием атак кое-кто считал опасным: стоило допустить небольшую ошибку, как это грозило катастрофой. Фактически же для тех, кто осваивал этот способ, он становился очень простым. Верно, требовалась большая тренировка.Противники говорили также, что на войне такой прием нельзя применять, так как неприятель, мол, не позволит сблизиться на короткую дистанцию. Поэтому требовали учиться стрелять с больших дальностей.И вот теперь в присутствии командующего нам представилась возможность доказать преимущества нового способа. Правда, генерал ничего не знал о нашем намерении, но сейчас в его власти одобрить или запретить новый способ атаки. Мы чувствовали себя как на экзамене. Волновался и майор Петров. Он одобрял наш метод и хотел обучать на основе его всех летчиков полка.За год напряженной работы мне удалось провести больше двадцати стрельб по конусу днем и несколько ночью. И ни разу зря не «утюжил» воздух. Но все равно переживал: как-то получится сейчас.Садясь в самолет, я чувствовал, как в моих руках дрожит ручка управления, ноги зря шевелят педали. Все действия резки, порывисты. Техник попытался было осветить карманным фонариком приборы в кабине, но я неожиданно прервал его грубоватым окриком. И странное дело: собственный голос подействовал успокоительно. Руки стали тверже, движения мягче. Когда заработал мотор, обдав лицо упругой струей воздуха, я уже был спокоен. А оказавшись в воздухе, испытал такое ощущение, будто все переживания остались там, внизу.В небе всегда чувствуешь себя более спокойно, чем на земле перед взлетом. Очевидно, в полете сила профессиональной привычки делает летчика собранней, воздух словно выветривает из головы все земные волнения.Находясь на порядочном расстоянии от командира эскадрильи, я терпеливо наблюдаю за его стрельбой.После одной из атак конус, серебрясь в лучах прожекторов, клюнул вниз, словно кто-то ударил по нему, и я сожалею, что вылет из-за этого получится холостым. Но конус точно стукнулся обо что-то, отскочил вверх, на миг застыл и опять опустился. Итак, потеряв прямолинейность полета, мишень начала непрерывно метаться. Я понял: пулей перебита одна из строп. В таких случаях очень мала вероятность попадания и летчик мог (согласно инструкции) не стрелять. Константин Дмитриевич, то ли израсходовав все патроны, то ли решив дальше не выполнять упражнение, сделал переворот и ушел на посадку.В это время самолет-буксировщик, дойдя до границы зоны воздушных стрельб, начал разворот. Погасли лучи прожекторов. Огни на буксировщике растворились в звездном небе. Мишень исчезла, и я машинально чуть было вслед за Кочетковым тоже не ушел на посадку, но воздержался. «А почему бы не попробовать и по мечущемуся конусу, ведь в боях зачастую приходилось стрелять по маневрирующему самолету?» Мгновенно возникали в голове одна мысль за другой. Сейчас конус походил именно на такую цель. Случай редкий, и упускать его не хотелось.Ищу самолет-буксировщик. Два огонька — красный и зеленый — двигаются среди беспорядочно мерцающих небесных светлячков. Нашел. Занимаю удобную позицию, жду, когда будет освещен конус, чтобы, не теряя времени, перейти в атаку.Вот два луча вонзились в темноту и взмахами стали обшаривать небо. Один из них вместо конуса хлестнул меня и, вцепившись в машину, повел. Показываю крыльями: «Ошибка». Прожектористы поняли, и я снова в темноте.Наконец вдали появилась цель. Распятая на перекрестии лучей, мишень двигалась строго справа. Именно так мне и хотелось. Уменьшаю дистанцию метров до шестисот. Конус непрерывно маневрирует, но на какой-то момент застывает вверху. Снимаю предохранители с оружия. Делаю перезарядку. Проверяю прицел. Бледно-красные нити от электрической подсветки достаточно заметны и не так ярки, чтобы помешать наблюдению за целью.Увеличиваю мощность мотора и круто поворачиваюсь на конус. Он быстро растет в размерах и вырывается вперед. Даю полный газ. «Противник» теперь уже не уходит. Сближаюсь с ним под очень большим углом. Рассчитываю резким креном от «противника» остановиться, задержать свой самолет на расстоянии метров ста и в этот момент поймать цель в прицел.Рывком кладу машину на левое крыло, как бы круто отворачиваясь от мишени. Мой самолет под углом градусов в тридцать к «противнику» застопорился и застыл вместе с мишенью. Перекрестие прицела почти в голове конуса. Небольшое уточнение в прицеливании — и нажимаю на гашетки. Сверкнуло пламя четырех пулеметов. В кабину пахнуло пороховыми газами. Сквозь ослепительную вспышку замечаю, как конус, пронзенный струей металла, встряхнулся и, оставив сзади серебристую пыль и частицу хвоста, снова заманеврировал. Хорошо! Только бы не лопнуло все полотно!Стрельба закончена. А результаты?..
5 — Отстрелялся? — спросил командир эскадрильи Кочетков, когда я еще вылезал из кабины.— Да.— Ну и как? — заинтересовался он и тут же добавил: — Я ведь последней очередью, видно, стропу перебил, и конус «заплясал».— По-моему, лучшего нельзя и желать!— А командующий уехал, не стал ждать конца полетов, — разочарованно сообщил Константин Дмитриевич.— Жалко! Значит, опять все по-старому… Самолет-буксировщик, сделав последний разворот, заходил на сброс. Мы следили за ним. Мишени в темноте не было видно.— Боюсь, не растрепался ли конус? Хвост немного разбил.— Так зачем же ты прямо в голову целишься? Ясное дело, он разорвался в воздухе, и теперь о результатах стрельбы не узнаем, — упрекнул меня Кочетков. — Нужно точку прицеливания выносить больше вперед.— И получится, как у тебя, — стропы перебьешь, а то и совсем конус отсечешь, — заметил я. — А когда целишься по обрезу головы, пули ложатся, как правило, в первой половине конуса, и неважно, если даже разобьешь хвост, по голове всегда можно определить попадание.— А если вот конус растрепался? Вхолостую слетали?..Самолет на небольшой скорости проходил над аэродромом. Глядя на него, мы с нетерпением ждали рывка: «чайка», освободившись от конуса, сразу увеличит скорость.— Есть! — крикнул Кочетков, и самолет легко полез вверх.— Цел конус! — облегченно вырвалось у меня.Как ни хотелось побежать к месту падения мишени и поскорее узнать результаты, но порядок есть порядок. Сначала пошли к руководителю полетов.— Ну как, не подкачали? — с надеждой спросил командир полка.— Кажется, все в порядке…Буксировщик сел. Кочетков доложил, что в воздухе самолетов больше нет, и две взвившиеся красные ракеты известили о конце полетов.Техник по вооружению Семен Береснев принес мишень.— Расстелите! — приказал майор Петров. Несколько карманных фонариков осветили полотно.Раздались удивленные возгласы:— Вот это да-а! Изрешетили!.. Как он только не разлетелся?Покрашенные пули, проходя через толстое суровое полотно, оставили на нем следы, по которым подсчитали результаты попаданий.Командир полка поздравил Кочеткова и меня с успехом. В конусе с отстрелянным хвостом оказалось пятьдесят семь пуль.— Это вопреки всем законам рассеивания, — с осуждением, сквозь зубы процедил летчик из управления полка, противник нашего метода стрельбы. Ему никто не ответил. И он, прекрасно понимая, что другие молчаливо осуждают его, воскликнул: — А вообще молодцы! Из эскадрильи сегодня только один не выполнил.Через несколько минут свет посадочных прожекторов залил летное поле. Поднимая облака пыли, волна за волной рулили на стоянку самолеты. Похожие на серебристых больших птиц, перекликаясь металлическими голосами, «чайки» плыли тихо и, угнездившись на окраине аэродрома, замолкали.С последним рокотом мотора все накрыла плотная темнота. Аэродром погрузился в сон. А когда взойдет солнце, он снова оживет: начнут тренировки в воздухе другие эскадрильи полка.
6 После удачных полетов никогда не испытываешь усталости. Кажется, все в тебе поет.Усаживаясь в машину, чтобы ехать в город, где в гостинице «Севан» жили почти все летчики нашей эскадрильи, я уже представлял, с какой нежной и спокойной улыбкой встретит меня жена. Ни одним движением, ни одним лишним словом не выдаст своих тревожных волнений. Только по чуть побледневшему лицу можно понять, что она еще не сомкнула глаз. Кому из жен летчиков не знакомо это ожидание мужей с ночных полетов?Ужин с женой. Да, обыкновенный ужин, который тогда еще не готовили в аэродромных столовых, как был дорог он нам! Бездна ночи, с ее загадочными далекими звездами, с притаившейся в безмолвии землей, безжалостными объятиями прожекторов, стрельба… и сразу — другой мир, мир, дышащий любовью и домашним уютом. Он отключает твои нервы от всех волнений и переживаний.Все жены летчиков тревожатся за своих мужей, когда они находятся на полетах. Но разве это покажет хоть одна. Наоборот, почти всегда провожают и встречают мужей с доброй, спокойной улыбкой. Чутьем понимают подруги, что всякое их беспокойство может расстроить летчика.И конечно, уезжая с аэродрома, мы не могли не думать и не вспоминать о своих женах. Чувства к близким в таких случаях не принято выражать вслух: они для каждого — святыня. Правда, среди оживленных разговоров нет-нет, да и слышались отдельные реплики, но звучали они почтительно, осторожно.— Ты что спешишь? Боишься опоздать к своей Катюше? — басил Сергей Петухов, когда Иван Перевезенцев легонько толкнул его, одним взмахом вскакивай в кузов полуторки.— Ясно, не к твоей! Тебе еще надо заиметь, — парировал летчик.Петухов что-то невнятно пробурчал и смолк. Я знал про его неудачную любовь, и было понятно, как больно тронули сердце Сергея в шутку брошенные слова.Петухов крепко полюбил девушку и хотел жениться, но у нее арестовали отца. Чтобы не навлечь на себя подозрений, Петухов решил посоветоваться с начальником. Тот порекомендовал забыть девушку, строго предупредив:— Классовая борьба в стране обостряется, и наша бдительность должна с каждым днем все больше и больше оттачиваться. А вы, товарищ старший лейтенант, забыли это и хотите себя связать с дочерью врага народа. Смотрите!..— Я за нее ручаюсь, — с жаром заявил Сережа.— Молодость всегда доверчива. Вы забываете мудрую пословицу: «Чужая душа — потемки».— Ее отец — старый коммунист, участвовал в гражданской войне, награжден…Начальник резко оборвал Петухова:— Вы что, не доверяете органам Советской власти?Петухов перестал встречаться с девушкой, но забыть ее не мог. У границы 1 К началу лета 1941 года мировая война охватила почти всю Европу, на Дальнем Востоке японская армия оккупировала большую часть Китая. Гитлеровские войска вплотную подобрались к нашим границам. Все шире и шире, но под большим секретом, расползались слухи, что Гитлер готовит нападение на СССР. От прибывающих из отпусков товарищей мы узнавали о непрекращающихся полетах немецких самолетов над Прибалтикой, Белоруссией и Украиной. * * * В полку к началу лета произошли существенные изменения. Кочетков уехал формировать новую авиационную часть. Петухова и меня назначили командирами эскадрилий.Наш аэродром не знал выходных. Днем летали в две смены. Кроме ночной эскадрильи, продолжавшей совершенствовать свое мастерство, приступил к ночным полетам и руководящий состав полка.Но каким-то странным диссонансом, удивительным спокойствием дышала вся наша пропаганда. Точно пламя войны, пылающее над миром, нас не касается и не коснется.В авиационном гарнизоне перед памятным воскресеньем 22 июня мы слушали доклад о международном положении. Доктор исторических наук, рассказав о внешней и внутренней политике Советского правительства, заявил, что в ближайшее время война нас не затронет. Для большей убедительности он сослался на сообщение ТАСС от 14 июня 1941 года, в котором опровергались заявления иностранной печати о намерении Германии предпринять нападение на СССР. Лектора спросили:— А с какой целью перебрасываются немецко-фашистские войска к нашим границам?Докладчик высказал предположение, что фашисты, завершив захват почти всей буржуазной Европы, теперь пытаются держать в повиновении народы этих стран. Потому, мол, и перебрасываются на восток немецкие войска.— Но почему тогда летают немецкие разведчики именно над нашей территорией?— Это провокационный вопрос, — категорически заявил докладчик и, сославшись все на то же сообщение ТАСС, успокоил слушателей: — Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского договора, как и Советский Союз.Вопрос задал летчик Женя Шинкаренко, грудь которого украшал орден Красного Знамени. Докладчик, очевидно, сообразил, что такого в провокации обвинять нечего, и потому счел нужным пояснить:— Вы, авиаторы, сами знаете не хуже меня, что в воздухе пограничная линия не очерчена и ее легко можно пересечь. Словом, нарушения границы нельзя считать преднамеренными, это просто ошибки пилотирования.— А почему мы не блудим, летаем у самой границы и ни разу не нарушили ее?— Вы уже давно изучили местность, а немцы только перебазировались к нашим границам с запада…— Наверно, немецким летчикам за блудежки премии выдают? — выкрикнул Сережа Петухов.Докладчик повысил голос:— Не забывайте, что у нас есть враги, и им выгодно сеять разные ложные слухи, которые нужно беспощадно пресекать.Все же нас это не убедило и, выходя из столовой после доклада, Петухов тихо говорит мне:— Недавно видел своего друга из-под Белостока, так он рассказывал, что редкий день пройдет, чтобы не появлялись немецкие разведчики. Залетают далеко — километров на двести — триста. Это уж не блудежка. А сбивать строго-настрого запрещено.— Может, действительно немцы хотят нас спровоцировать на войну? — высказал я предположение.— Может быть, — согласился Сергей. — Правительству сверху видней.Но, как бы то ни было, такие лекции расхолаживали нас.Новый командир части полковник Салов запретил полеты в воскресенье 22 июня, пояснив:— Нужно отдыхать. Нам спешить некуда.Как и перед каждым воскресеньем, прежде чем уйти со службы, мы все побывали в штабе части. Надо было получить указания о полетах на понедельник. К нашему удивлению, командир полка приказал никого из личного состава срочной службы не увольнять в город, а командному составу находиться в общежитиях и на квартирах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35