Обслужили супер, цена удивила 

 


Ответ командующего прозвучал достаточно громко: «Этого не может быть!» — воскликнул Павлов и, обратившись к своему заместителю, генерал-лейтенанту Ивану Болдину продолжил: «Чепуха какая-то. Разведка сообщает, что на границе очень тревожно. Немецкие войска, якобы, приведены в полную боевую готовность и даже начали обстрел отдельных участков нашей границы».
Затем, по свидетельству Болдина, Павлов, приложив палец к губам, показал на сцену и, с «олимпийским спокойствием», продолжал смотреть «Свадьбу в Малиновке». Это так не похоже на генерала Павлова, который еще в феврале 1941 г. был обеспокоен ситуацией на границе и требовал от Сталина создания оборонительных сооружений, всю последнюю неделю почти ежедневно просил наркома обороны дать, наконец, приказ войскам прикрытия занять полевые укрепления.
Нет, наверное, чего-то не понял, или не захотел понять Болдин.
В действительности, беспокойство ни на минуту не покидало Павлова — обстановка на границе не предвещала ничего хорошего. Гитлеровские войска, сосредоточенные на границе, явно были готовы к нападению, проволочные заграждения уже были сняты, и все последние дни был слышен шум многочисленных танковых моторов. Все это видел командующий округом и, в то же время, не мог ничего предпринять без приказа Москвы. Об этом своем мучительном положении с болью скажет Павлов после начала войны прибывшему на Западный фронт эмиссару Сталина Ворошилову.
ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ АДЪЮТАНТА ВОРОШИЛОВА
В ночь с 27 на 28 июня 1941 г.
Станция Полынские хутора
«…прошу понять мое положение. Знать нашу далеко не достаточную плотность на границе, неполную укомплектованность и несколоченность многих соединений и особенно мехкорпусов, быть убежденным, что враг не сегодня—завтра может нанести удар, ив то же время не иметь возможности должным образом на это реагировать, было мучительно».
Но Павлов, по его собственным словам, был «солдатом», а для солдата — «приказ есть приказ». И в эту последнюю предвоенную ночь, что бы там ни было у него на душе, Павлов сидел на виду у всех в центральной ложе Дома Красной армии и громко смеялся, демонстрируя полное «олимпийское спокойствие», демонстрируя полное пренебрежение к слухам о «внезапном» нападении Германии. В двенадцатом часу ночи спектакль, наконец, закончился, и командующий округом мог, наконец, возвратиться в свой штаб. Прошел еще один тревожный час и Павлову позвонил из Москвы нарком обороны Тимошенко. О том, что произошло дальше, мы узнаем из рассекреченного протокола допроса арестованного Павлова Д. Г., проведенного следователями Третьего управления наркомата обороны — старшим батальонным комиссаром Павловским и младшим лейтенантом госбезопасности Комаровым.
ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА АРЕСТОВАННОЮ ПАВЛОВА Д.Т.
7 июля 1941
Архивно-следственное дело № Р-24000 Вопрос: Вам объявили причину вашего ареста?
Ответ: Я был арестован днем 4 июля с. г. в Довске, где мне было объявлено, что арестован я по распоряжению ЦК. Позже со мной разговаривал зам. пред. совнаркома Мехлис и объявил, что я арестован как предатель.
Вопрос: В таком случае, приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.
Ответ: Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по независящим от меня причинам.
Вопрос: У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.
Ответ: Я не изменник, злого умысла в моих действиях как командующего фронтом не было. Я также не виновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться на нашу территорию.
Вопрос: Как же в таком случае это произошло?
Ответ: Я вначале изложу обстановку, при которой начались военные действия немецких войск против Красной армии.
И Павлов рассказал.
8 час ночи в штаб Западного фронта позвонил нарком обороны и спросил: «Ну, как у вас, спокойно?»
Павлов доложил: «…очень большое движение немецких войск наблюдается на правом фланге, по донесению командующего 3-й армией Кузнецова, в течение полутора суток в Сувальский выступ шли беспрерывно немецкие мотомехколонны. По его же донесению, на участке Августов—Сапоцкин во многих местах со стороны немцев снята проволока заграждения…»
Нарком обороны успокоил командующего: «Вы будьте поспокойнее и не паникуйте, штаб же соберите на всякий случай сегодня утром, может что-нибудь и случится неприятное, но смотрите, ни на какую провокацию не идите. Если будут отдельные провокации — позвоните».
На этом разговор и закончился. Павлов старался «не паниковать».
К этому часу ДИРЕКТИВА, которую полчаса назад начали передавать в округа, в Западный округ еще не поступила. И, вот что удивительно — беседуя с Павловым в час ночи и требуя от него «не паниковать», нарком ни словом не обмолвился о ДИРЕКТИВЕ.
До «внезапного» нападения осталось всего 2 часа. 22 июня 1941, воскресенье, 1 ч 15 мин ночи, Севастополь
Черноморский флот в полной боевой!
В то же самое время в севастопольском Доме флота шел большой концерт. Город сверкал огнями. Бульвары и сады были заполнены нарядной публикой. Но корабли в бухте уже были затемнены. Еще два дня назад, 20 июня 1941 г., Черноморский флот, также как и Балтийский и Северный, был переведен на «Оперативную готовность № 2». Большая часть моряков, вернувшихся в порт после учений, так и не была отпущена на берег. А сегодня ночью «Оперативная готовность № 2» превратилась в «Оперативную готовность № 1».
В 1 час и 03 минуты в штаб Черноморского флота поступил приказ адмирала Кузнецова: «Оперативная готовность № 1. Немедленно!»
Приказ был вручен командующему флотом вице-адмиралу Филиппу Октябрьскому, и через 12 минут, в 1 час 15 минут по флоту была объявлена «Оперативная готовность № 1».
На главной базе был дан сигнал «Большой сбор». Ожили черные раструбы репродукторов. Заревели сирены. На бульварах и в окнах домов погасли огни. Улицы города заполнили моряки — матросы и командиры бежали по улицам, бежали к своим кораблям. По темной Севастопольской бухте бесшумно двигались катера. Зенитчики снимали чехлы с орудий, готовя их к бою. Черноморский флот готовился встретить врага!
До «внезапного» нападения осталось всего 45 минут. 22 июня 1941, воскресенье, 2 ч 30 мин, приграничные округа
Стояли насмерть
Весь советский флот уже полчаса как приведен в боевую готовность. А на сухопутной границе только в эти минуты началась передача ДИРЕКТИВЫ, заменившей собой приказе введении в действие ПЛАНА ПРИКРЫТИЯ-41, из штабов округов в штабы армий.
В штабы округов директива поступила только в 1.30 ночи. Это был совершенно новый, не имеющий ничего общего с ожидаемым ими приказом, документ. По свидетельству маршала Баграмяна, после получения директивы, ее еще нужно было изучить, а затем подготовить распоряжения армиям. В большинстве штабов эта работа закончилась в 2.25—2.35 ночи. И только тогда застучала морзянка — и началась передача приказов в штабы армий.
ИЗ ПРИКАЗА КОМАНДУЮЩЕГО ПРИБАЛТИЙСКОГО ОСОБОГО ВОЕННОГО ОКРУГА
В течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять оборону основной полосы.
В предполье выдвинуть полевые караулы для охраны ДЗОТов, а подразделения, предназначенные для занятия предполья, иметь позади. Боевые патроны и снаряды выдать.
В случае провокационных действий немцев огня не открывать.
При полетах немецких самолетов над нашей территорией не показываться и до тех пор, пока самолеты противника не начнут боевых действий, огня не открывать.
В случае перехода в наступление крупных сил противника, разгромить его. Противотанковые мины и малозаметные препятствия ставить немедленно.
Этот приказ не успеет дойти до войсковых частей.
Бойцы не успеют получить боевые патроны и снаряды. Передовые части войск прикрытия не займут предполья. И когда через 45 минут на страну обрушится «внезапный» удар, многомиллионную германскую армию на границе встретит только горстка пограничников.
На пр отяжении более 3000 километров советскую границу будут защищать только пограничные войска НКВД — всего 100 000 человек!
О том, как это было на Юго-Западном фронте, вспоминает маршал Баграмян: «Только в половине третьего ночи закончился прием этой очень важной, но, к сожалению, весьма пространной директивы… До начала фашистского нападения оставалось менее полутора часов…
Пока телеграмму изучали и готовили распоряжения армиям, гитлеровцы обрушили на наши войска мощные авиационные и артиллерийские удары. Эти удары, застигшие большинство частей еще в местах их постоянной дислокации, нанесли нам первые чувствительные потери…»
Все, что могло гореть, горело, — пишет Баграмян, — все было объято пламенем, взрывались склады боеприпасов, падали телефонные столбы, рвались провода, рушились жилые дома, погребая под развалинами жен и детей командиров…
И только теперь, после «внезапного» нападения, первый эшелон войск прикрытия получил приказ выдвигаться на позиции.
Вспоминает Баграмян: «Получив приказ отбросить вторгшегося противника за линию государственной границы, дивизии первого эшелона наших войск прикрытия под непрекращающейся бомбежкой устремились на Запад…»
Первыми выступили навстречу противнику передовые части стрелковых и кавалерийских дивизий 5, 6 и 26-й армий Юго-Западного фронта. Баграмян: «Для того, чтобы эти части заняли приграничные укрепления, им требовалось не менее 8—10 часов (2—3 часа на подъем по тревоге и сбор, 4—6 часов на марш и организацию обороны).
А на приведение в полную боевую готовность и развертывание всех сил армий прикрытия государственной границы планом предусматривалось ДВОЕ СУТОК! Всю мощь первых ударов гитлеровских войск, по существу, приняли на себя немногочисленные подразделения пограничников и гарнизонов укрепленных районов…»
Бойцы пограничных застав и гарнизоны укрепленных районов выполнят свой долг. Они будут стоять насмерть, биться до последнего патрона, до последней гранаты.
Баграмян: «Изумительную стойкость проявили бойцы 98-го пограничного отряда под командованием подполковника Сурженко. 9-я застава этого отряда во главе с лейтенантом Гусевым не раз переходила в контратаки и не отступала ни на шаг от границы…
Попытки подоспевших частей нашей 5-й армии пробиться к окруженной горстке храбрецов были безуспешными. Всех нас волновала мысль: удастся ли спасти их?
Ведь к вечеру у них кончатся боеприпасы. По нашим самым оптимистичным предположениям, пограничники могли продержаться максимум два дня. Но многие заставы вели бой значительно дольше…»
Пограничные заставы и огневые точки укрепленных районов — маленькие островки, окруженные со всех сторон врагами, будут вести неравный бой. Войска первого эшелона прикрытия, пробивающиеся к границе под непрерывным вражеским огнем, не сумеют спасти их.
Так было на Юго-Западном, так было и на Западном фронте.
По свидетельству начальника штаба 4-й армии Западного фронта, полковника Леонида Сандалова, прием директивы о приведении войск в боевую готовность закончился в штабе армии только в 4 часа 20 минут. И только в 4 часа 20 минут командующий 4-й армией генерал-майор Александр Коробков отдал войскам «Приказ № 1».
Генерал-полковник Сандалов: «…Но приказы и распоряжения о приведении войск в боевую готовность опоздали. Война уже началась, застав войска 4-й армии врасплох».
Война началась и застала советские войска «врасплох». Граница, фактически не была прикрыта!
Оставшиеся в живых участники этой катастрофы долгие годы будут задаваться вопросами: «Как такое могло случиться? Почему было запрещено говорить нам правду? Кто поверит, что Сталин не знал, что к границе подтянуто около 200 немецких дивизий ?»
Сегодня можно уже прямо ответить на этот вопрос — бойцы и командиры приграничных войск НКВД, принявшие на себя первый смертельный удар врага, были принесены в жертву. Они изначально должны были погибнуть в неравном бою.
Генерального сражения гауптшлахт, на которое так рассчитывал Гитлер, не вышло — главные сталинские силы в час «внезапного» нападения были далеко от границы. И об этом с удивлением доложат гитлеровские генералы в Берлин:
ИЗ РАПОРТА КОМАНДУЮЩЕГО ГРУППОЙ АРМИЙ «СЕВЕР»
«…Этот прорыв удался благодаря тому, что приграничные позиции либо оборонялись очень слабо, либо совсем были не прикрыты»
До начала операции «Барбаросса» осталось всего 15 минут. 22 июня 1941, воскресенье, 3 ч 00 мин, Рим
Как ни в чем не бывало!
Когда граф Галеаццо Чиано ди Кортелаццо разбудил Бенито Муссолини, крепко спавшего в эту ночь в своей летней резиденции в Риччоне, дуче был возмущен: «Ночью я не тревожу даже моих слуг».
Тем не менее, Муссолини заставил себя проснуться, протер глаза и внимательно выслушал важное сообщение, которое Чиано — зять диктатора, женатый на его любимой дочери Эдде, вынужден был зачитать ему среди ночи по телефону. Это было личное письмо Адольфа Гитлера.
Гитлер не счел нужным заранее информировать своего давнего союзника о точной дате начала Русского похода, как он сделал это по отношению к своему новому союзнику генералу Антонеску.
На это у фюрера были свои причины. Прежде всего, в предчувствии быстрой победы над Русским Медведем, Гитлер не хотел ни с кем делить его шкуру. Да и не все в этом, особом Походе на уничтожение мог одобрить дуче. Фюрер предпочел не сообщать Муссолини о начале вторжения, а поставить его перед свершившимся фактом.
Боясь утечки информации, Гитлер всегда сообщал итальянцам о своих действиях постфактум. Точно так же он поступил, например, и перед подписанием германо-советского Пакта о ненападении, и перед нападением на Польшу. Свидетельствует адъютант Гитлера полковник Николаус фон Белов: «В последний момент Гитлер все же сподобился на неприятное для него дело: сообщил Муссолини письмом о нападении на Польшу в ближайшие дни и о договоре.
Нам казалось, что сделать это самое время, ибо итальянцы уже не раз выражали свое раздражение по поводу того, что Гитлер всегда информирует своих союзников постфактум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98


А-П

П-Я