Жан быстро прикинул соотношение сил. Он явился в такую даль не для того, чтобы смотреть, как его друзей убивают в тупике.
— Джанук, по-моему, на том конце ты нужнее, чем здесь.
— А вы справитесь с этими?
Хакон рассмеялся. Этот хохот прекрасно сочетался с яростным торжеством битвы, горевшим в его глазах. Двое противников, услышав этот смех, споткнулись.
— Их же всего семеро! Разве ты меня на галере не видел? — веселился скандинав.
— Шестеро, — уточнил янычар. Тетива его лука задрожала, и оперенное древко выросло в шее одного из наступавших солдат. — Вот теперь у вас появился шанс.
С этими словами Джанук подпрыгнул и ухватился за флагшток, выставленный над ними. Он подтянулся и встал на узкий карниз, который опоясывал стену палаццо. Приветственно махнув рукой, Джанук пробежал вдоль стены и, спрыгнув вниз, легко приземлился между Франчетто Чибо и его добычей. В руке янычара внезапно появилась кривая сабля.
— Этот человек, — заметил Жан, — просто хвастун.
Генрих закричал:
— Займитесь громилой, оставьте недомерка-француза мне!
Хакон посмотрел на Жана.
— Громила? — сказал он. — Я глубоко оскорблен!
— Это ты оскорблен? Меня он назвал недомерком!
Тут они повернулись к противникам и единодушно издали свой старый боевой клич наемников:
— Хох! Хох!
Бой начался. Топор Хакона со свистом рассек воздух на уровне плеч, заставив пятерых солдат отскочить назад. Генрих увернулся от удара и двинулся на Жана. Его тяжелый двуручный меч нанес удар сверху вниз. Отличная сталь встретилась с не менее достойным клинком, рассыпая искры. Жан перехватил меч противника над головой, а потом изменил наклон своего меча так, что клинок немца ушел в сторону, а инерция удара заставила его пролететь вперед, мимо Жана. Один из солдат решил, что Жан открылся, и попытался нанести удар ему в грудь. Француз резко выгнул тело, и меч прошел перед его грудью, вспоров стихарь единорога до тела. Выпад заставил его противника сделать шаг вперед. Жан опустил поднятые руки и головкой эфеса стукнул стражника по костяшкам пальцев. Тот коротко вскрикнул от боли. Миг — и Жан с силой двинул локтем ему по зубам, опрокинув на спину.
И вовремя, потому что Генрих сумел остановиться и быстро повернулся. Он нанес удар по незащищенной спине Жана, и француз едва успел опустить меч острием к земле, чтобы парировать удар. Клинок двуручного меча оказался зажатым у него под мышкой. На мгновение враги застыли неподвижно, глядя друг другу в глаза поверх металлического распятия из толедской стали: каждый выжидал, как поступит второй.
Тупиковое положение разрешилось, когда в обоих врезалось тело, залитое кровью из разрубленного топором плеча.
— Пять! — торжествующе провозгласил Хакон.
Но радостный крик сменился воплем, когда сразу четыре меча ударили ему в живот, открывшийся после последнего смертоносного удара. Три клинка скандинав принял на топорище, но четвертый вспорол ему бедро раньше, чем он успел увернуться.
— Подонок! — заорал Хакон. — Ненавижу кровоточить!
И с этими словами он поднял топор над головой и, опустив его так, словно рубил дрова, расколол голову солдата пополам.
Столкновение заставило Жана резко повернуться. Генрих принял на себя всю силу удара. За то время, что немец был неподвижен, Жан успел посмотреть, как обстоят дела в другой стороне переулка.
Двое солдат уже упали под ударами кривой сабли Джанука, еще двое продолжали с ним сражаться. Трое «Скорпионов» лежали мертвыми, а еще один, обезумев от жажды крови, продолжал рубить погибших солдат. Остальные четверо прижали Бекк, Фуггера, старика, еще одного мужчину и двух незнакомых Жану женщин к повозке. Их подгоняли пронзительные крики мужчины в оперении бойцового петуха. Еще несколько секунд — и безжалостные клинки притиснут их к деревянной раме, возьмут в плен или убьют.
— Хакон! — крикнул Жан. — Ко мне!
Скандинав поднял топор вверх, собирая по дороге мечи. Он отшвырнул их в сторону, и его противникам, не желавшим потерять дорогое оружие, пришлось последовать за мечами. Образовался проход, и Хакон им воспользовался. Жан попробовал нанести последний удар Генриху, который еще не успел высвободить из-под мертвого солдата ногу. Немец пригнулся — и конец меча прошел над ним на расстоянии пальца.
Жан и Хакон подоспели как раз вовремя. Бекк удалось резануть по руке одного из солдат, разоружив его, но остальные трое размахивали мечами, не давая беглецам сдвинуться с места. Джанук ранил еще одного противника, но и сам получил рану на лбу, и кровь заливала ему глаза. Казалось, янычар парирует выпады двух клинков, которые продолжали танцевать вокруг него (решив, что соотношение сил стало более благоприятным, Франчетто вступил в бой со своей рапирой), руководствуясь исключительно слепым инстинктом.
Жан с разбегу врезался в одного охранника, Хакон — во второго, а потом оба встали поперек переулка плечом к плечу. Сквозь пелену крови Джанук заметил, что остался один, и, проскользнув под беспорядочными выпадами герцога, встал по другую сторону от Хакона.
— Что это вы так задержались? — спросил он, ухмыляясь сквозь кровавый туман.
Огрызающийся волк бросился к своему хозяину.
— Фенрир! Благословенье богов! — Хакон нагнулся и быстро освободил пса от веревки и волочащейся на ней палки. Благодарный Фенрир, поскуливая, поспешно лизал хозяина. Скандинав улыбнулся. — Вот теперь я уверен, что мы победим!
Короткое затишье нарушили громкие крики торжества, донесшиеся с площади.
— Ах! — воскликнула Лукреция. — Кто-то выиграл Палио!
Жан, Хакон и Джанук выставили перед собой свои клинки, готовясь отразить атаку десяти мечей: Генрих с оставшимися солдатами присоединился к нападению. Несколько мгновений слышно было только тяжелое дыхание: все ждали, чтобы кто-нибудь сделал первое движение. Жан заметил хромоту Хакона и то, как Джанук каждые несколько секунд вытирает стекающую на глаза кровь. У него самого сильно болел пораненный бок — во время паузы он успел это почувствовать. Противники тоже заметно пострадали, но их по-прежнему было вдвое больше.
Генрих тоже это знал.
— Все кончено. Сдайтесь немедленно, и, может быть, некоторых из вас пощадят. По крайней мере, женщин. От них хотя бы бывает какая-то польза.
Солдаты плотоядно захохотали. Жан услышал, как у него за спиной чертыхается Бекк:
— Идите к дьяволу! Я насажу ваши яйца на этот ножик, но вам не дамся!
Даже занятый мыслями о бое, Жан подумал, что такие слова в устах паренька звучат, пожалуй, странно. А потом его отвлек кашель и голос — низкий и бархатистый. Он мгновенно напомнил ему о кошмаре в виселичной клетке.
— Право, Генрих, зачем торговаться, когда можно просто взять? — Архиепископ Сиены стоял спиной к Кампо. Позади него выстроились двадцать телохранителей. Он улыбнулся, глядя, как его люди продвигаются вперед. — Так что давай закончим то, что ты начал. Торговля здесь неуместна. Либо они бросают оружие, либо умирают на месте.
— Один вопрос, святейший отец, прежде чем мы отхватим наше святейшее наказание. — Хриплый голос Лукреции был полон презрения. — Кто выиграл Палио?
— Ах, дочь моя, с сожалением должен сообщить тебе и моему милому брату, что сегодня мы не можем торжествующе кукарекать. Мы — то есть контрада «Петух» — пришли вторыми.
— Матерь Божья! — взорвался Франчетто. — Кто посмел нанести нам поражение?
— Да, это болезненный укол, — отозвался его брат. — Впервые за полвека наступил год «Скорпиона».
Мать, дочь и дядя радостно закричали: «Скорпион!», и их крик разнесся по всему переулку. Фуггер изумленно воззрился на девушку, а потом молча махнул рукой в сторону направленных на них мечей.
— Знаю, — ответила Мария-Тереза, радостно сверкая глазами. — Но разве ты не понимаешь? Это на самом деле важно! Это же Палио!
Лукреция выставила перед собой кинжал.
— Я прожила достаточно долго, — вздохнула она. — Сегодня хороший день для смерти. Скорпион!!!
Солдатам, опешившим от такой стойкости, показалось, что этот крик бесконечным эхом пронесся по узкому переулку. А потом все вдруг поняли, что то было вовсе не эхо: крик старой женщины одновременно подхватили десятки голосов, звук которых стремительно приближался. Спустя несколько мгновений знамя с членистоногим существом в панцире и с каплями яда на жале уже заколыхалось у входа в переулок. Под ним двигались полторы сотни настроенных на празднование членов контрады.
— Отец! — закричал Джованни из-под знамени. Охваченный пламенной радостью, он даже не понял, что происходит. — Тетя! Мы победили! Победили!
— Да, племянник! — прокричала в ответ Лукреция. — Но если вы не поспешите к нам так, как наш Мефисто спешил к финишу, то мы проиграем!
И, не видя более действенного способа заставить своих родственников вступить в схватку, Лукреция прыгнула вперед и ударила ближайшего стражника кинжалом в грудь.
«Скорпионы» обнажили стилеты и бросились вперед. Их знамя реяло над головами. Жан, Джанук и Хакон развернулись и начали наносить удары налево и направо. Одновременное нападение спереди и сзади заставило ряды солдат смешаться. Напрасно Генрих, Франчетто и архиепископ кричали, пытаясь восстановить порядок. Переулок наполнился людьми, беспорядочно размахивающими руками. В такой ситуации тяжелое вооружение стражников не давало никаких преимуществ. Казалось, будто прилив ворвался в подземный грот, смывая ряды солдат, словно прибитый к берегу мусор.
Марии-Терезе и ее дяде удалось заползти под повозку и открыть решетку водостока.
— Быстрее! — крикнула Лукреция прямо в ухо Жану. — Сюда!
Девушка залезла в водосток первой, увлекая за собой Авраама. За ними поспешила Бекк. Джанук скользнул следом — и едва успел ухватить за штанину Хакона, который собрался было броситься в гущу сражения.
— А я только начал получать удовольствие! — простонал тот, но все же позволил втащить себя в узкое отверстие, утянув за собой сопротивляющегося Фенрира.
Фуггер немного помедлил на краю дыры.
— Напоминает мне мою нору под виселицей, — сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. А потом вдруг выскочил из-под повозки и завопил: — Демон! Демон!
Даже он сам не мог бы сказать, на что рассчитывал. Вряд ли его голос будет услышан в шуме боя. Однако Corvus corax — могучая птица, которая охотится больше по слуху, нежели по запаху. Шумя крыльями, стремительная черная тень спустилась ему на плечо и громко каркнула прямо в ухо. Прижимая к себе птицу, Фуггер прыгнул в дыру.
Жан оглянулся. Он легко различил в мешанине людей более высоких Генриха и Франчетто, которые разили всех, кто оказался рядом с ними, врагов и друзей. На секунду покрасневшие глаза немца нашли его — и Жан прочел в них бессильную ярость. Проведя пальцем по своему горлу, Жан ухмыльнулся и был вознагражден жуткой гримасой, которая исказила и без того безобразное лицо телохранителя.
Наполовину погрузившись в дыру, Жан повернулся к Лукреции:
— Как мы можем оставить вас и вашего брата?
— О нас не беспокойтесь. Мы немного их ужалим, а потом исчезнем, как вода в песке пустыни. Так всегда делают скорпионы.
Из толпы к ней выбросило стражника. Лукреция отмахнула своим кинжалом кусок его уха. Он успел взвыть от боли — и толпа снова засосала его в свою гущу.
— Туда за вами никто не сунется. Это — настоящий лабиринт, а единственная нить — у моей дочери. Мы доставим известия в Монтепульчиано. Где вас искать?
— На дороге из Радды, под вывеской «Кометы», за городскими стенами.
Жан почувствовал, как кто-то завязал ему вокруг пояса веревку.
— Идите с Богом, — сказала Лукреция и с криком «Скорпион!» снова присоединилась к сражению.
— Немного дальше у меня спрятаны факелы, — говорила Мария-Тереза, обвязывая его веревкой. — А пока будем, как слепые кроты. — Она убежала, чтобы встать в начале колонны. — Готовы?
Не дожидаясь ответа, девушка двинулась по туннелю. Веревка натянулась, и все по очереди вынуждены были нырнуть в темноту. Шум боя затих позади, и вскоре стало слышно только, как падают капли — воды и крови. Чтобы увидеть и то и другое, им придется ждать обещанного света факелов.
Глава 8. ПОД СЕНЬЮ КОМЕТЫ
Матиас ван Фриу сидел в развилке старой оливы, пристроив у себя на коленях ржавую аркебузу. Со своей вышки он мог наблюдать как за дорогой на Сиену, так и за крутым склоном холма до самых стен Монтепульчиано. Утренний туман, окутывающий верхнюю часть стен, не мог скрыть громады раскинувшегося под ним города-крепости.
Со своего насеста Матиас видел также входную дверь своего постоялого двора с кометой, изображенной на ее дубовых досках. Рассматривая этот пламенный символ, Матиас вздохнул и привычно вознес благодарственную молитву святой Екатерине. Хоть он и был поглощен важным заданием, которое дал сам себе, его взгляд то и дело поневоле возвращался к обозрению всего, что ему принадлежало. Особенно потому, что человек, благодаря которому все это стало возможным, снова отдыхал под его кровлей из красной черепицы.
Постоялый двор стоял чуть в стороне от дороги, и длинную подъездную аллею затеняли древние кипарисы. Аллея вела на большой внутренний двор; дом располагался внутри осыпающейся внешней стены, окрашенной в ярко-коричневый цвет. Матиас знал, что когда-то этот дом был летней резиденцией богатой сиенской семьи, укрывавшейся здесь от чумы. Он был заброшен за двадцать лет до того, как Матиас ван Фриу, солдат удачи, остановился здесь для того, чтобы перевязать свои раны. А потом он решил никогда отсюда не уходить. Вокруг раскинулись лучшие виноградники Тосканы. Матиас восстановил давильни. Солнце здесь светило почти круглый год, высасывая боль из его многочисленных ран и прогоняя воспоминания о моросящем дожде, посреди которого он вырос. И ему стало казаться, что эти бесконечные холмы, покрытые виноградником, оливами и каштанами, были для него родным пейзажем, что ему только пригрезились пропитанные влагой низменности его родной Голландии.
Этим открытием он был обязан Жану Ромбо, который принес его сюда после неудачной засады.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59