– Ну, Бальян, – сказал сир Хьюго, опустошая свой стакан, – какие новости?
– И хорошие и плохие, Хьюго. На этот раз нам, кажется, удалось собрать большую армию. В замках почти не осталось людей, и даже торговые города прислали нам подкрепление. Нам сейчас дорога любая помощь, – добавил он, вытирая губы тыльной стороной загорелой, волосатой руки.
– А что слышно о турках? – спросил сир Фульк.
– Они все еще у Тивериады, – сказал сир Бальян. – Похоже, город держится хорошо.
– А король? – спросил сир Хьюго, пристально смотря в лицо сиру Бальяну. – Что ты имел в виду, говоря о плохих новостях?
Сир Бальян слегка покосился на сира Хьюго.
– Король ушел из Акры, – сказал он, – и направляется в глубь страны.
– Что?! – сир Хьюго резко вскочил, опрокидывая свой стул.
– Я так и знал, что ты будешь недоволен, Хьюго, – заметил сир Бальян с выражением какого-то счастливого злорадства на лице. – Но чего еще можно было ожидать от такого нерешительного, тупоголового болвана, как Ги Лузиньян!
Вокруг палатки наступило неловкое молчание. Король не пользовался особой популярностью в среде баронов – им не нравилась его нерешительность и бесхарактерность. Но думать так – это одно, а открыто критиковать короля, да еще в такое смутное время – совсем другое дело.
– И как далеко он намерен зайти? – спросил сир Хьюго, которого, казалось, совсем не задело последнее замечание сира Бальяна.
– Он стягивает силы у колодцев Саффарии, – сказал сир Бальян. – Раймонд Триполийский отговаривал его от этого похода, но король настоял на своем, не без вмешательства некоторых лиц, конечно.
– Саффария, – тихо повторил сир Хьюго. – Что ж, могло быть и хуже. По крайней мере, там много воды.
– И совсем не будет воды после Саффарии, – с мрачноватой радостью откликнулся сир Бальян. – Все источники на дороге к Тивериаде пересохнут в такую жару.
– Но Лузиньян не может быть настолько глуп, чтобы избрать именно этот путь! – воскликнул сир Фульк.
– Все зависит от того, кто последний поговорит с ним, – мрачно заметил сир Бальян.
Прозвучал отбой, и всё отправились спать. Продолжать поход было решено на рассвете.
Уже задолго после полудня вдали показались белые стены Акры – заветная цель, к которой в пыли, по невыносимой жаре упорно двигались с юга войска. Посланные вперед гонцы вернулись из Акры с известием, которое можно было предугадать:
– Торопитесь! Торопитесь! Сарацины осаждают Тивериаду!
Под белыми стенами города на ночь был разбит палаточный лагерь, и уже до рассвета армия отправилась дальше, в глубь страны – к колодцам Саффарии.
Хотя по обочинам дороги раскинулись ветвистые, все в зелени деревья, создающие тень, солдаты все равно страдали от жары. Вдоль всего пути поднимались серые, коричневые, желтые клубы пыли, застилающие глаза.
Покачиваясь в седле, Филипп плыл в этой пыли, как в тумане корабль, и видел впереди, сзади, по бокам лишь поблескивающие на солнце шлемы и кольчуги воинов. Казалось, будто целое королевство идет походом на Саффарию.
К вечеру они добрались до колодцев.
Прекрасный оазис всегда приветливо встречал усталых путников зеленью холмов и белыми домиками. Эта же идиллическая картина открылась и сейчас глазам Филиппа, с той только разницей, что теперь рядом с домиками стояли походные палатки, возле которых суетились солдаты христианской армии. В центре лагеря располагалась большая красная палатка короля, где в этот вечерний час рокового дня второго июля 1187 года собрались наиболее влиятельные бароны-землевладельцы и рыцари Святой земли.
Вместе с сиром Хьюго на собрание пошел и Филипп. Недавно он стал владельцем маленького феодального поместья недалеко от Бланш-Гарде, подаренного ему сиром Хьюго, и получил право присутствовать на собраниях и выступать наравне с прочими знатными сеньорами и землевладельцами.
Стулья были приготовлены только для самых влиятельных баронов, все остальные остались стоять, опираясь на увешанные коврами стены.
Во главе стола сидел Ги Лузиньянский; на его красивом лице одновременно отражались усталость и серьезная сосредоточенность. Что творилось в его голове, на самом деле не знал никто. Увы! Но на плечах именно этого человека лежал тяжелый груз ответственности за судьбу целой страны. Слева от него сидел его брат, Амальрик де Лузиньян, коннетабль королевства и командующий всей феодальной армией королевства.
Филипп знал коннетабля в лицо, как почти всех придворных Иерусалимского двора, но, ни разу в жизни ему не случалось видеть человека, занимающего почетное место справа от короля. Нагнувшись к отцу, он прошептал ему на ухо свой вопрос.
– Кто?
– А, это граф Раймонд Триполийский.
Филипп подвинулся влево, чтобы получше разглядеть графа. Он увидел высокого человека с тонкими чертами лица, гармонию которого нарушал только мясистый нос. Раймонд сидел, уткнув глаза в полированную столешницу, и длинными пальцами выбивал быструю дробь, что говорило о его сильном волнении и тревоге. Филипп смотрел на него с интересом, поскольку граф слыл одним из самых могущественных сеньоров в Святой земле, честолюбивым, нещепетильным и хитрым. Среди собравшихся баронов королевства не нашлось бы ни одного человека, который мог бы вполне довериться графу. Потеряв надежду заполучить престол, он неожиданно подписал мирный договор с турками. И столь же неожиданно расторг этот договор. Сейчас Саладин осадил принадлежащий ему замок и город Тивериаду, однако бароны продолжали не доверять ему. Мотивы двух его прямо противоположных решений им были совершенно непонятны.
Когда в палатку зашли последние члены высокого собрания, сразу же стихло гудение голосов. Все присутствующие явились на собрание вооруженными с ног до головы, закованными в кольчуги; на белых плащах красовались родовые рыцарские эмблемы, а на лицах застыло мрачное, но твердое выражение, говорившее о решимости сражаться до конца. Собрание походило скорее на военный совет на поле боя. Собственно, так оно и было.
Ги поднялся со своего места.
– Сеньоры, – обратился он к присутствующим, – мы должны обсудить направление передвижения наших войск. Вам уже известно, что Саладин начал осаду Тивериады. – Тут он сделал паузу, и глаза всех присутствующих повернулись к графу Триполийскому, владельцу замка, за стенами которого осталась вся его семья. Но граф продолжал упрямо смотреть вниз. – Язычники подняли против нас мощную армию, – продолжал Ги. – По слухам, силы Саладина превосходят нас вдвое. – По толпе пронесся ропот недовольства. – Сеньоры, что вы можете предложить мне и высокому собранию?
Он снова опустился на стул и стал ждать выступлений. Наступила непродолжительная пауза. Бароны предполагали, что первым захочет взять слово граф. Владея графством Триполи, он, по сути дела, был независимым принцем, находящимся лишь в союзе с остальным королевством, и графство его, как и княжество Антиохийское на севере, имело статус самостоятельного образования в числе четырех христианских государств, основанных в Святой земле.
Но Раймонд не сдвинулся с места. У Филиппа появилось смутное подозрение, что граф желал выступить последним, чтобы оказать наиболее сильное влияние на короля.
И все же в палатке нашелся один человек, которому не терпелось высказаться. С противоположного конца стола послышался резкий, с хрипотцой, знакомый Филиппу голос.
– Я думаю, нам нужно выступить на рассвете, сир, – выкрикнул Рено де Шатильон. – Озеро находится в пятнадцати милях отсюда, и к нему мы доберемся после полудня. Уверен, мы сможем окружить турок, разоружить и загнать в воды Галилейского озера!
В палатке послышались одобрительные возгласы: здесь было немало приверженцев политики агрессии. Оба Великих Магистра военных орденов, перегнувшись через стол, прокричали что-то в поддержку оратора.
Лицо короля просветлело, плечи расправились. Даже граф Триполийский на мгновение оторвал глаза от поверхности стола, перестав выстукивать пальцами дробь. Потом он поднялся, его высокая фигура слегка согнулась над столом.
Наступила тишина. Некоторое время граф всматривался в окружавшие его лица. Ему было хорошо известно, что в числе собравшихся в этой палатке находилось немало его врагов, но на лице его не отразилось ничего, кроме холодной отчужденности.
– У меня есть другое предложение, сеньоры, – тихо и будто бы нерешительно проговорил он странно притягательным голосом. – Мы должны отойти к Акре.
Рено, бешено вращая зрачками, вскочил на ноги и воскликнул в гневе:
– Предатель!
Тонкие губы графа слегка дрогнули, но он сдержался.
– Я не предатель, – все так же тихо проговорил он. – Если бы я даже решил предать вас, то неужели вы полагаете, что я мог бы оставить моих детей и жену на растерзание нехристям? Город Тивериада – мой город. Это мои земли, и сейчас туда вторглись войска иноверцев.
Он сделал паузу, чтобы дать возможность присутствующим оценить, взвесить его слова. Приведенные им доводы оказались настолько просты и очевидны, что ни у кого не могло остаться сомнений в его искренности. Филипп смутно ощущал силу личности графа и начал понимать, насколько верными были все характеристики, даваемые сиру Раймонду Триполийскому в Святой земле. Но, присутствуя при разговоре сира Хьюго с сиром Вальяном, он не мог не изменить своего мнения и явился на собрание, уже будучи сильно предубежденным против графа.
– Прошу вас внимательно выслушать меня, сеньоры, – сказал граф, наклоняя над столом свое длинное тело. – Если мы отступим, у нас будет сильный тыл – мощные стены Акры. Город хорошо снабжается провизией, и там есть большие запасы воды. Там мы сможем диктовать вражескому войску, где и когда вступить в сражение. Не мы должны идти к Саладину, а Саладин должен прийти к нам. Уж мне-то известно, насколько коварны иноверцы.
– Слишком хорошо известно, – прошипел дребезжащий голос с противоположного конца стола.
Граф не обращал ровно никакого внимания на язвительные выпады Рено.
– Да, я хорошо знаю мусульман, – спокойно повторил он. – Саладин сейчас на пике славы. Он привел огромную армию в Святую землю. И он не будет прохлаждаться под стенами Тивериады. Сами его сподвижники, вставшие сейчас рядом с ним под знаменем ислама, потребуют от него войны и побед над нами. Но нас то и не будет. Ему придется идти к нам. И тогда у него возникнут трудности с доставкой продовольствия и оружия. Одно поражение, и люди его разбегутся. А потом мы сможем напасть и разбить наголову его войско, тем самым утвердив позиции нашего королевства!
Граф снова сделал паузу, чтобы его слова как следует дошли до присутствующих.
К сожалению, в палатке находились люди, чья ненависть к туркам оказалась столь велика, что даже самые сильные аргументы, выдвинутые Графом, не могли переубедить их. Один из этих людей был Великий Магистр госпитальеров.
– Но почему бы нам не бросить все силы на Тивериаду, мой дорогой граф? – спросил он. – Неужели язычники настолько сильны, что мы должны их бояться? Мы уже не раз побеждали их. У нас в королевстве имеются огромные резервы; мы сражаемся за правое дело. У нас есть Святой Крест, принесенный из церкви Гроба Господня. Неужели вы думаете, что Бог оставит детей своих и позволит нам проиграть войну проклятым нехристям? Мы сильны своей верой, мы вооружены священной реликвией.
Филиппу стало не по себе. В этой фанатичной вере Великого Магистра было что-то притягательное и вместе с тем нечто отталкивающее. Рыцари, разделяющие с Великим Магистром его настроения, согласно закивали в ответ. Но граф Триполийский даже не шелохнулся.
– Поход на Тивериаду грозит нам смертью, – твердо заявил он. – Пятнадцать миль по изматывающей жаре, без капли воды.
– На дороге есть источники, – возразил чей-то голос.
– Они пересохли. Они всегда пересыхают летом. И наверняка турки для пущей уверенности засыпали их на всем пути.
– Но мы можем взять запас воды с собой! – выкрикнул кто-то из баронов.
– Но очень небольшой, – сказал граф. – Мы должны двигаться налегке, если хотим быстро добраться до озера, и повозки придется оставить здесь. Если же на нас нападут, мы будем вынуждены сражаться, не имея за спиной надежного тыла – только пятнадцать миль голой пустыни.
– На нас не нападут, – снова закричал Рено.
– Может быть, Рено, может быть. Более того, если на нас нападут, может быть, мы даже сможем выиграть битву. Но вы толкаете нас на чудовищный риск. Неужели вы не видите, что мы возьмем ход войны в свои руки, если только останемся здесь или вернемся назад, в Акру? Саладину придется прийти сюда, к нам, или отступить назад, в Дамаск. Зачем подвергать такой смертельной опасности судьбу целого королевства? Это же просто безумие!
Тут уже закивали головами противники Рено де Шатильона. Ги Лузиньянский ловил каждое слово графа с каким-то напряженным вниманием, беспокойно ерзая на своем стуле и время от времени вытирая пот со лба дрожащими пальцами. Хотя солнце уже почти опустилось за горизонт, в душном воздухе все еще стояла жара.
Граф Раймонд был умным человеком. Как и все собравшиеся, он знал, как работало мышление короля. Он понимал, что последний довод в споре должен стать решающим, и поэтому решил выждать время. Он умолк и опустился на свое место. Выслушав еще несколько противоречивых выступлений баронов, граф снова встал и буквально заставил присутствующих слушать. Филиппу казалось, что он видит на холодном, непроницаемом лице этого человека глубокую внутреннюю борьбу: с одной стороны – расчетливость, с какой он выбирал время для вступления в спор, с другой – страстная искренность, звучащая в каждом его слове.
– Сеньоры, – снова тихо начал он, но затем голос его становился все увереннее и громче. – Хотя моя жена сейчас находится за стенами Тивериады, а вместе с нею мои дети и все мое состояние, хотя враги напали на мою землю и осаждают мой замок, я скорее предпочту потерять все это, чем обречь на гибель целое королевство.
Он замолчал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41