Тогда старуха поспешно взбежала на первый этаж и, высунувшись в окно, стала смотреть. Улица была совершенно пустынна, так как Пибрак ограничился в смысле охраны дома Лашенея теми двумя швейцарцами, которых опоила Гертруда, а остальных увел с собой. Что же касается прохожих, то их тоже не было в этом глухом углу, если не считать какого-то молодого человека, взад и вперед прохаживавшегося в отдалении от дома. Приглядевшись, старуха узнала в этом человеке приказчика Лашенея и сейчас же крикнула: — Эй, Патюро, Патюро! Иди сюда! Патюро с опаской подошел поближе и сказал: — Хозяина-то арестовали!
— Да, но мы должны принять меры, чтобы его не повесили. Иди сюда скорее!
Гертруда затащила молодого человека в дом и провела его в комнату Лашенея.
Здесь она открыла известный ей тайник и достала оттуда связку документов, причем, подавая их Патюро, сказала:
— Сама я не умею читать, но мне не раз приходилось слышать от хозяина, что в этой связке достаточно материалов для громкого процесса. — Значит, эту связку надо сжечь? — сказал Патюро.
— Нет, боже упаси! Просто ее надо припрятать в надежное место, а самым надежным будет, если ты спрячешь бумаги у себя на квартире. Кому придет охота искать важные документы у такого незначительного человека, как ты?
— Но ведь такая охота все же может прийти кому-нибудь, и тогда… — с отчаянием воскликнул Патюро.
— Берегись, Патюро! Нашего хозяина все равно выпустят из тюрьмы, а тогда тебе несдобровать.
— Да я не отказываюсь взять эти бумаги, а только представляю вам свои соображения! — испуганно спохватился приказчик. — Если же вы находите, что так будет лучше, то я готов взять их.
Гертруда передала ему бумаги, и они вышли из дома, причем старуха, заперши выходную дверь на ключ, спрятала последний в карман.
Патюро принес опасную связку бумаг к себе домой и здесь погрузился в глубокую задумчивость. У него не было ни малейшей привязанности к Лашенею, который обращался с ним очень грубо и безжалостно помыкал им. Чего же ради рисковать жизнью из-за такого хозяина? Между тем у Патюро уже давно горела в душе мечта прикопить денег и вернуться к себе на родину. Где там станет разыскивать его Лашеней или даже сами лотарингские принцы? Вот если бы обратить эти бумаги в деньги… Но чего же проще? Ведь ни для кого не тайна, что лотарингские принцы злоумышляют против короля; значит, королю будет очень важно проникнуть в подобные планы заговорщиков, а следовательно, он не откажет вознаградить того, кто выдаст их. Одна беда, как пробраться к королю?
Тогда Патюро пришло в голову действовать через посредство Пибрака, который, как он знал, был постоянно вхож к королю, и с этой целью он направился к Лувру. Ему посчастливилось, так как Пибрак попался ему на полпути. Но Патюро был робок, а Пибрак задумчив в этот момент и не расслышал негромкого оклика бедно одетого горожанина. Тогда Патюро решил пойти следом за Пибраком, и таким образом они дошли до дома Лашенея.
Было уже около девяти часов вечера, на улицах стояла темь, и Патюро удалось дойти до самого дома, не будучи замеченным Пибраком. Только тогда, когда капитан несколько раз безуспешно постучался в дверь, Патюро вынырнул из тени и подобострастно предложил Пибраку свои услуги. — Кто ты такой? — спросил его капитан. — Патюро, приказчик Лашенея! — ответил тот. — Почему дверь заперта?
— Потому что Гертруда опоила ваших солдат и сама скрылась, заперев дверь. — А ты можешь открыть запертую дверь? — Мы можем пройти через магазин, ключ от которого у меня. — Хорошо, веди меня!
Патюро провел Пибрака в дом, и тут капитан гвардии мог воочию убедиться в плачевном состоянии оставленной им стражи.
Тогда, отложив счеты с пьяницами-солдатами до их протрезвления, Пибрак обратился к Патюро: — Знаешь ли ты, где твой хозяин?
— Знаю, ваша честь. — А знаешь ли ты, что его ждет? Он будет повешен завтра на восходе. Между тем ему было легко сохранить свою жизнь: стоило только отдать мне важные бумаги, которые я у него требовал. Так вот не желаешь ли ты составить компанию своему хозяину? Если нет, тогда укажи мне, где то, чего я ищу. Патюро набрался храбрости и ответил:
— Если я не укажу этих бумаг, меня ждет виселица; но что ждет меня, если я укажу их? Ведь согласитесь, ваша честь, что в здешнем мире все оплачивается. — Значит, ты можешь дать полезные указания? — Могу, ваша честь, если… если это будет стоить того! — Ну, так вот тебе пистоль.
Патюро не взял монеты, протягиваемой ему Пибраком, и улыбаясь ответил:
— Ваша честь смеется надо мной! Разве бумаги, которые вы ищете, стоят всего только пистоль?
— Дурак! — спокойно сказал Пибрак. — Я могу попросту повесить тебя, а вместо этого предлагаю тебе целый пистоль, от которого ты отказываешься.
— Ваша честь, — возразил Патюро, — я предлагаю вам то, что вам очень нужно в данный момент, а вы отказываетесь. — То есть как это я отказываюсь? — Ну конечно! Раз вы повесите меня, то ничего не узнаете.
— Ладно, милый мой! Стоит тебе только увидать веревку и перекладину, как живо выболтаешь все, и притом совершенно даром.
— Не рассчитывайте на это, ваша честь! Ведь за выдачу важной тайны мне все равно будут мстить, и если я попаду в руки герцога Гиза, то он тоже рассчитается со мной веревкой. Значит, для меня только тогда есть смысл выдать вам бумаги, если сумма, которую я получу за это, даст мне возможность скрыться из Парижа. — Сколько же ты хочешь? — Сто пистолей, ваша честь.
— Да ты белены объелся, что ли? Нет, брат, видно, нечего с тобой говорить. Я просто разнесу весь дом в щепки, найду, что мне нужно, а тебя повешу. — Бумаг в этом доме нет, ваша честь. — Где же они?
— Это моя тайна, за открытие которой я хочу получить сейчас же на руки сто пистолей. — Да откуда взять такую большую сумму офицеру?
— От короля, который рад будет получить столь важную тайну за маленькую для него сумму.
Ну, так вот что. Ты знаешь меня? Да? Так, если я дам тебе честное слово, что завтра до полудня ты получишь свои сто пистолей, поверишь ты мне или нет? Помилуйте, ваша честь… — Но бумаги мне нужны теперь же! — Хорошо, ваша честь, пожалуйте за мною! — сказал Патюро.
Он немедленно провел Пибрака к себе в дом, вручил ему там связку бумаг Лашенея и рассказал Пибраку при этом, каким образом он сам овладел этими важными документами.
Пибрак провел часа два в бедной комнате Патюро, рассматривая полученные документы, а затем тщательно спрятал их под камзол и ушел, думая: «Этого совершенно достаточно, чтобы герцог Гиз с братцами — герцогом Майнцским и кардиналом Лотарингским — отправился на Гревскую площадь».
Раздумывая о свойстве полученных документов, Пибрак дошел до Луврских ворот. Здесь он застал какого-то монаха, который умолял часового пропустить его к королю.
— Я во что бы то ни стало должен видеть короля, чтобы рассказать ему об одном приключении, имеющем отношение к королеве-матери! — ответил монах.
Пибрак вздрогнул и поспешил отвести монаха на несколько шагов в сторону. Здесь он сказал:
— Простите, ваше преподобие, но теперь уже поздно, его величество спит, и будить его без важных оснований нельзя. Поэтому потрудитесь рассказать мне, в чем дело.
Монах — это был тот самый, у которого герцог Гиз отобрал письмо Екатерины Медичи, — сообщил Пибраку о странном приключении, случившемся с ним, и в заключение сказал:
— Когда я вернулся в монастырь, отец-настоятель остался очень недоволен происшедшим и приказал мне сейчас же отправиться в Лувр, чтобы лично доложить королю все, что случилось.
— В таком случае, — сказал Пибрак, — соблаговолите прийти сюда завтра утром, и я проведу вас к его величеству. Скажите только, каков был собою дворянин, предводительствовавший всадниками, отобравшими у вас письмо?
— Он молод, высок, крепок и очень красив; через все лицо у него идет глубокий шрам. В этот момент на колокольне пробило двенадцать часов.
— А, вот как! — сказал Пибрак. — У него шрам во все лицо? Так, так! Значит, до завтра, ваше преподобие! Монах ушел, а Пибрак подумал:
«Этот герцог Гиз, прозванный „Балафрэ“. Но чтобы меня черт побрал, если я тут что-нибудь понимаю. Пойду-ка я к Маликану… ведь уже пробило полночь, и он освободился от своей клятвы!»
VIII
Маликан уже поджидал Пибрака, хотя в кабачке и не было огня. Но, как выразился кабатчик, «у слов нет цвета», а потому они решили из осторожности говорить, не зажигая огня.
— Мне кажется, что я догадался сам, — начал Пибрак. — Наваррский король похитил королеву-мать. — Совершенно верно, — согласился Маликан. — Это отчаянный поступок, но… конец венчает дело!
— В этот момент всякая опасность уже миновала, — наваррского короля и его добычи не догнать никому. Да и некому догонять, потому что еще никто не знает и не подозревает истины.
— Ошибаетесь, герцог Гиз уже прозрел планы наваррского короля и преследует его по пятам! — и Пибрак рассказал Маликану все, что только что узнал от монаха.
— Это неприятно, но нашему королю не помешает, — возразил Маликан, отлично знавший план Генриха. — У него все рассчитано и принято во внимание. Однако что это такое?
Они оба насторожились и в ночной тишине ясно расслышали стук копыт лошади, мчавшейся бешеным галопом. Стук становился все яснее и, видимо, близился к кабачку. У Маликана и Пибрака сердце сжалось неясным, но жутким предчувствием. Но вот стук копыт замер у дверей кабачка, и знакомый голос крикнул по-беарнски: — Отворите!.. Скорее!..
— Господи Иисусе Христе! — простонал Маликан. — Это он! Что же случилось? — и встревоженный кабатчик поспешил отпереть дверь. — Боже мой, это вы, государь? — сказал он, увидав Генриха Наваррского.
— Да, это я. Спаси меня! Мы погибли! — крикнул Генрих и вбежал в зал кабачка. Несмотря на царившую там тьму, он различил какую-то человеческую фигуру, стоявшую посредине, и крикнул, хватаясь за шпагу: — Кто здесь? — Друг, — ответил голос. — Это Пибрак? Вы… все слышали?
— Я все знаю, но не я же предам своего государя! — сказал капитан королевской гвардии.
— Нет, вы не все знаете, Пибрак, потому что вы не знаете, что мы погибли! — ответил Генрих, в изнеможении бросаясь на скамью. — Не знаю, что сыграло с нами злую шутку — предательство или несчастная случайность, но, проехав Блуа, мы не нашли заказанных свежих лошадей. А в это время нас настиг отряд из пятнадцати человек, которым командовал… — Герцог Гиз. '
— Вы это тоже знаете? Каким образом? Пибрак рассказал Генриху о монахе. Выслушав его, наваррский король продолжал:
— Произошла жаркая схватка. Мои молодцы бились как львы, но враги задавили нас численностью. Лагир и Ноэ попались в руки герцога Гиза, а мне с Гектором удалось убежать. Около Парижа моя лошадь пала, и тогда Гектор отдал мне свою. Что у него за лошадь! И вот я примчался сюда. Маликан, зажги лампу и дай мне поесть, я умираю с голода.
— Но почему же вы не ехали к себе в Гасконь, государь? — спросил Пибрак.
— Как, вы хотели бы, чтобы я покинул своих друзей на произвол судьбы? Ведь их ждет эшафот, от которого я должен спасти их!
Маликан принес еду и питье, и Генрих с жадностью стал утолять голод и жажду. В это время Пибрак сосредоточенно думал о чем-то. Когда Генрих утолил первый голод, капитан спросил его:
— Я вижу, что вы были замаскированы, государь. Ваша маска не развязалась в сражении? — О, нет. — Значит, вашего лица никто не видел? — Никто, как никто не слыхал моего голоса.
— В таком случае никто не может доказать, что вы были в числе похитителей. Вам следует сейчас же вернуться в Лувр, государь, а завтра утром повидаться с королем. — Сначала надо посоветоваться с королевой Маргаритой. — Ее величества нет в Лувре. — Как? Пибрак достал письмо Маргариты и, подавая его, сказал: — Королева-мать исчезла, ваше величество — тоже, королева Маргарита — тоже. Я не знал, что случилось, и потому взял на себя смелость вскрыть адресованное вам письмо.
Генрих прочел поданное ему письмо и упавшим голосом сказал: — А ведь я так любил ее!
— Полно, ваше величество! — сказал Пибрак. — Теперь не время думать о любви. У меня в голове составился полный план спасения, и я расскажу вам его в Лувре. Идем!
Генрих, пошатываясь от усталости, встал и оперся на руку Пибрака, который сказал Маликану: — Побывай завтра у меня; ты, может быть, понадобишься мне.
Затем они направились к Лувру. Генрих так плотно закутался в плащ, что часовой не узнал его и лишь почтительно отдал честь капитану.
Последний, по прибытии в комнату наваррского короля, сказал: — Должно быть, вашему величеству очень хочется спать? — Я умираю от усталости!
— Тем не менее вам придется пересилить ее, государь, и просмотреть вместе со мной вот эти бумаги, — с этими словами Пибрак выложил перед Генрихом бумаги, взятые у Патюро, и прибавил: — На сто пистолей здесь достаточно, по крайней мере для того, чтобы снести голову герцогу Гизу.
IX
Просмотрев бумаги, Генрих Наваррский убедился, что некоторые из них были шифрованными — очевидно, самые важные; кроме того, судя по цвету чернил, они принадлежали к самому недавнему времени; следовательно, в них-то и крылась наиболее опасная для Гизов тайна. В нее необходимо было проникнуть… но как?
Хотя Генриху и очень хотелось спать, но он понимал, что время не ждет и надо до утра привести себя в такое состояние, чтобы быть во всеоружии. Единственно, кто мог открыть тайну шифра был Лашеней; поэтому, преодолевая страшную усталость, Генрих решил последовать предложению Пибрака и отправиться в камеру к Лашенею, чтобы постараться заставить агента герцога Гиза открыть всю истину.
Они застали Лашенея сидящим в углу своей камеры. При свете факелов узник вышел из охватившей его моральной оцепенелости и вскочил на ноги. Узнав в спутнике Пибрака наваррского короля, он удивленно и испуганно посмотрел на него, решив, что раз злейший враг герцога Гиза явился в тюрьму, где заключен вернейший слуга герцога, то нечего ждать пощады. Пибрак уловил этот испуганный взгляд и сказал:
— Не бойтесь ничего, милейший Лашеней! Стоит только вам быть благоразумным, и вам ничего не грозит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13