Капитан отправился в Лувр, но вдруг около самого дворца остановился, пораженный неожиданно блеснувшей мыслью.
«А вдруг… как знать? — подумал он, и его лицо выразило неподдельную заботу. — Но если это даже так, то самое важное, чтобы королю не пришла в голову такая же догадка», — и он немедленно отправился в покои Карла IX.
— Ну-с, так где же наваррский король? — угрюмо спросил Карл, когда Пибрак предстал перед ним.
— Его величество уехал, государь.
— Уехал? Но куда же?
— По следам наваррской королевы.
— Друг мой Пибрак, мне кажется, что ты не в здравом уме. Ведь Маргарита пишет, что она уехала с согласия мужа; так с чего же он вдруг побежит за ней?
— Здесь чувствуется рука вдовствующей королевы, государь. Я отправился на разведку и узнал много интересного. Прежде всего — наваррская королевская чета находится в ссоре. — Из-за чего?
— Да дело не обошлось без королевы Екатерины. У короля еще до брака была интрижка с вдовой ювелира Лорьо. Насколько я могу судить, эта женщина стала орудием в руках герцога Гиза и королевы-матери. Королеве Маргарите сумели доказать, что муж изменяет ей, и вот она бросила все и уехала, а король кинулся за ней, чтобы оправдаться.
— Это возможно! Но все это — чисто семейное дело наваррской четы, нисколько не объясняющее, куда могла деться королева-мать.
— А мне кажется, государь, что между обеими историями имеется безусловная связь. — Именно?
— Можно считать доказанным, что вдовствующая королева опять подружилась с Гизами и выходила по ночам на свидание с герцогом. — Ну да. А дальше что же?
— Конечно, их обоюдная дружба могла быть построена не на чувстве симпатии, а на выгоде. Королева-мать хотела при посредстве злейшего врага Генриха Наваррского причинить зло последнему, а герцог Гиз рассчитывал вернуть любовь наваррской королевы, которую он все еще любит по-прежнему. Но из письма наваррской королевы к матери и к герцогу видно, что измена мужа не толкнула ее в объятья герцога. Значит, у Гиза отпал единственный мотив, заставлявший его искать дружбы королевы Екатерины. Наверное, он не мог забыть, что она хотела убить его из-за угла. Ну вот… мне кажется, что тут и надо искать причину исчезновения королевы Екатерины. — Что ты хочешь сказать этим?
— Да ведь королева-мать — недурной залог… Убедившись, что любви королевы Маргариты ему не вернуть, герцог Гиз мог посадить королеву-мать в экипаж и… увезти ее в Лотарингию! — Неужели ты думаешь, что он мог решиться на это?
— Эх, государь, да ведь принцы Лотарингского дома способны решиться на что угодно.
— Но ведь это — черт знает, что такое! В таком случае надо сейчас же снаряжать солдат в погоню за похитителями.
— А какой прок, ваше величество? Если все случилось так, как я предполагаю, то люди герцога Гиза отъехали уже на такое расстояние, что их не догнать. — Но с какой целью могли они завладеть королевой?
— Я уже сказал, государь, что королева Екатерина — хорошая заложница. А ведь лотарингские принцы уже давно поглядывают на крепость Дьелуар.
— И они думают, что я отдам им ее в обмен на королеву? Rак они рассчитали без хозяина… Пусть королева-мать просидит всю жизнь в Лотарингии, но Дьелуара им не видать, как своих ушей. А королеве это только хороший урок… В самом деле! Она вечно строила разные ковы против лиц, которых я люблю, заводила хитрые интриги, покровительствовала негодяю Рене, во вред моим интересам тайно завела дружбу с Гизами… Ну, так пусть же она и платится теперь за все это.
— Значит, государь, дело об исчезновении королевы — матери надо, говоря судейским языком, «предать воле Божией»?
— Отнюдь нет. Я не могу допустить, чтобы лица моей крови исчезали безнаказанно из моего дворца, и потому необходимо тщательно расследовать, где именно скрывался герцог в Париже… Не слыхал ли ты чего-нибудь относительно этого, Пибрак?
— В Париже все в один голос твердят, что суконщик Лашеней занимается своим ремеслом лишь для отвода глаз, а на самом деле является банкиром и агентом лотарингских принцев.
— Ну, так с этим надо покончить. Возьми, друг мой Пибрак, швейцарцев и сейчас же арестуй и приведи ко мне этого Лашенея! Я лично допрошу его.
— Слушаю-с, ваше величество, — ответил Пибрак и отправился исполнять возложенное на него поручение.
Он взял из луврской кордегардии десять швейцарцев и отправился с ними к дому Лашенея.
Расставив швейцарцев кордоном вокруг дома, он приказал им:
— Не выпускайте из дома никого. Если кто попытается насильно пройти через вашу цепь, уложите на месте.
Затем он подошел к двери и постучал, но никто не ответил на этот стук.
«Этот субъект спит еще, — подумал Пибрак, — какое неприятное пробуждение ждет его!..»
Подумав это, он постучался еще сильнее.
VI
В ответ на повторный стук одно из окон верхнего этажа открылось, и высунувшаяся из него старуха хриплым голосом спросила: — Что вам нужно? — Нам нужно видеть господина Лашенея. — Его нет дома. — В таком случае откройте нам дверь.
— Его нет дома! — повторила старая карга и закрыла окно. Тогда Пибрак подозвал рослого швейцарца и приказал ему взломать дверь алебардой. Швейцарец ревностно принялся за это занятие. Тогда открылось другое окно, и старик, высунувшийся из него, сердито крикнул: — Что за шум? Что нужно?
— Батюшки, да ведь это — господин Лашеней! — сказал Пибрак. — Ну да, это я, — ответил тот. — А нам сказали, что вас нет дома. — Я приказал, чтобы меня не будили… Я спал… — А теперь вы проснулись! — Ну да.
— Так прикажите открыть дверь, у меня имеется к вам небольшое дельце. — От кого? — От его величества короля. Лашеней понял, что тут шутки плохи, и крикнул старухе: — Гертруда, откройте дверь! Старуха открыла дверь, и Пибрак вошел в дом. Туг его встретил полуодетый Лашеней и, зная Пибрака в лицо, спросил его: — Чем могу служить вам, господин капитан? — Король желает видеть вас! — ответил тот.
— Что же могло понадобиться его величеству от такого ничтожного человека, как я? — Уж право, не знаю.
— Так будьте любезны передать его величеству, что я сейчас же явлюсь в Лувр.
— Нет, это не дело! Вы должны идти сию же минуту, и вместе со мной. — Но король, вероятно, еще в постели. — О, нет, он давно встал и ждет вас.
— Но в таком случае дайте мне один только час, чтобы я мог приготовиться. — Ни одной минутки, дорогой господин Лашеней. — Да ведь я должен одеться в подобающую одежду!..
— Полно! Наш король — очень простой человек и терпеть не может лишних церемоний. Но вот ждать кого-нибудь — этого он не любит еще больше. Поэтому пойдемте немедленно!
— Я совершенно не могу предстать перед его величеством в таком виде!
— Ну что же, в таком случае я прикажу связать вас, и мои люди отнесут вас в Лувр на руках.
На лбу Лашенея выступил пот… Он понял, что дело плохо и сопротивляться бесполезно.
— Позвольте мне только отдать моей домоправительнице кое-какие распоряжения по хозяйству, — попросил он. — Пожалуйста.
Лашеней кликнул Гертруду, но, как только старуха появилась в дверях, Пибрак приказал двум швейцарцам, вошедшим за ним в дом:
— Свяжите эту ведьму и стерегите ее! Займите дом, и пусть сюда никто не входит и не выходит отсюда. Ну а вы, Лашеней, — марш за мной!
Лашеней должен был покориться, так как не мог оказать сопротивление. Наконец, помимо отсутствия какой-либо возможности для этого, разве он не скомпрометировал бы себя непокорностью?
Итак, дрожащий Лашеней отправился с Пибраком в Лувр. При входе их король бросил на стол книгу, которую читал, и, пытливо уставившись в лицо агенту герцога Гиза, спросил: — Вас зовут Лашеней? — Точно так, ваше величество. — Чем вы занимаетесь? — Я суконщик, ваше величество. — И только? Больше вы ничем не занимаетесь? — Ровно ничем, ваше величество.
— Вот как? А мой друг Пибрак уверяет в противном: он говорит, что вы являетесь в Париже агентом и банкиром моих милых родственников, принцев Лотарингских!
Лашеней удивленно вскрикнул, поднял взор к небу и, всплеснув руками, сказал:
— Можно ли так смеяться над бедным суконщиком, господин Пибрак! Господи Иисусе Христе! Да ведь я был бы счастлив, если бы это было так! — В самом деле? — кинул король.
— Да как же, ваше величество? Ведь тогда я был бы богатым человеком и вместо того, чтобы тяжелым трудом зарабатывать жалкие гроши, я… — Ладно! — перебил его король. — Значит, Пибрак солгал? — Его милость просто плохо осведомлены.
— Это очень плохо для вас, мой милый Лашеней! — насмешливо сказал король. — Я привык верить Пибраку во всем и решил повесить вас завтра на восходе солнца, если вы не удовлетворите моего любопытства относительно моих лотарингских родственников…
— Значит, я буду повешен, государь, за то, что я даже никогда не видывал их высочеств?
— Это очень досадно! — ледяным тоном сказал король. — Значит, вы будете повешены, потому что вы сами понимаете, что не могу же я изобличать во лжи своего друга.
Лашеней очень боялся смерти, но отличался совершенно не плебейской верностью своим господам, а потому покорно ответил:
— Что же делать? Видно» мне на роду написано умереть без вины!
— До завтрашнего утра у вас еще есть время одуматься, — ответил король, — а пока отведи-ка его, Пибрак, в одну из луврских камер!
Пибрак взял Лашенея за плечо и вывел из королевского кабинета. Первому встречному ландскнехту он приказал:
— Сбегай в кордегардию и возьми у дежурного офицера ключ от При-Дье.
При-Дье, о котором говорил Пибрак, было название одной из ужаснейших камер, которыми изобиловал Лувр. Там была страшная сырость, кишела масса насекомых и стадами ходили гигантские крысы. Осужденный, которого заперли бы там на неделю, мог не бояться палача, так как в этом ужасающем, зараженном воздухе самый здоровый человек не выжил бы и трех дней. А самое главное — в этой камере была «ублиетта», что уже само по себе обеспечивало довольно неприятную смерть в тюрьме.
В то время «ублиетты» находились во многих камерах. Они представляли собой широкую каменную трубу, которая вела в реку. Человек, оступившийся или силой вытолкнутый туда, падая, натыкался сначала на железные острия и брусья, а потом его обезображенное тело уносило водой. Отсюда и произошло их название: «ублиетты» сулили вечное забвение.
Приведя в эту страшную камеру осужденного, Пибрак подвел его к дальнему углу и, при кровавом свете факелов показав зияющее отверстие, произнес:
— Король обещал повесить вас, дорогой господин Лашеней, но я попытаюсь отговорить его от этого неразумного решения. К чему столько помпы для такого незначительного человека, как вы? Просто мы утром спустим вас вот в эту каменную дыру, и делу конец. Затем Пибрак запер арестанта и ушел к Маликану.
— А вы и в самом деле серьезно озабочены, как видно! — сказал ему кабатчик.
— Господи, еще бы!.. Обстоятельства складываются так, что я не могу не беспокоиться. — Я с удовольствием рассеял бы ваши опасения, но… — Но ты поклялся ничего и никому не говорить? — Вот именно. Но скоро я буду свободен от своей клятвы. — А когда именно? — В полночь.
— Черт возьми! Я вовсе не любопытен по природе, но в полночь я непременно зайду к тебе. — Хорошо! — сказал Маликан. — Я буду ждать вас.
— «До полуночи еще далеко, — подумал Пибрак, возвращаясь домой. — Чем бы мне заняться в течение этого времени в интересах дела? Ага, знаю! Волей короля я поставлен в открытые враждебные отношения с Гизами, и все равно они объявят мне теперь войну. А у Лашенея в доме, наверное, найдутся какие-нибудь документы, способные окончательно скомпрометировать лотарингских принцев. Это и будет моим оружием против них. Итак, вперед! Однако сначала надо подкрепить силы обедом, а потом можно будет пойти в дом этой старой крысы».
Пибрак вернулся в Лувр, пообедал, отдал все необходимые распоряжения к порядку дня, касающиеся его обязанностей, и затем отправился к дому Лашенея. Но его ждала там совсем неожиданная картина, для объяснения которой нам необходимо вернуться немного назад.
VII
Двое швейцарцев, оставленных Пибраком сторожить дом и связанную Гертруду, комфортабельно устроились в кухне у камелька и стали ждать. Но вскоре они начали ощущать все неудобство своего поста; ведь они вышли из Лувра ни свет ни заря, и желудок властно вступал в свои права. Между тем Пибрак, казалось, совершенно забыл о них.
— Уж не думает ли капитан, что мы можем обойтись без еды и питья? — пробурчал один из швейцарцев.
— Но ведь есть и пить нам не запрещено, — ответил другой. — Мы только не смеем выходить из дома. Так почему бы нам не угодить голода и жажды здесь, на месте?
— Ты прав. У старой обезьяны, наверное, найдется хорошее винцо.
— Ну, и кусок хлеба да ломоть сала тоже должны найтись; надо только пошевелить старую ведьму! — и с этими словами швейцарцы подошли к Гертруде, лежавшей связанной в углу кухни. — Эй, ты, старая ведьма, — крикнули они. — Мы хотим есть и пить. Покажи нам погреб и кладовую! — А что мне за это будет? — спросила старуха. — Мы угостим и тебя тоже!
— Этого мне мало. Обещайте отпустить меня на волю, и тогда я предоставлю вам хозяйничать во всем доме.
— Да ты с ума сошла? Уж не хочешь ли ты, чтобы нас повесили? — Ну, так ищите сами, а я ничего не покажу.
— Э, нет, старая ведьма, так дешево ты от нас не отделаешься. Ну-ка, товарищ, возьмем ее на руки и сунем в огонь. Вот увидишь, как славно запахнет жареной свининой! Старуха испугалась угрозы и сказала:
— Да не могу же я показать вам погреб и кладовку, раз я связана по рукам и ногам. Развяжите меня сначала, а потом уже я достану все, что нужно.
Развязанная Гертруда приготовила им яичницу с салом и принесла шесть бутылок старого вина. Через час оба солдата были уже совершенно пьяны. Тогда старуха сказала им:
— Я вижу, что вы славные парни, а потому угощу вас вишневой наливкой собственного приготовления.
Гертруда действительно принесла пузатую бутылочку, и содержимое последней очень понравилось солдатам. Но едва только они выпили по стаканчику, как ими овладела непреодолимая сонливость, и доблестные стражи без памяти свалились под стол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13