https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/dlya_dachi/
не менее таинственные меланхлены — «люди в черных одеждах»; будины, андрофаги и савроматы.В период расцвета скифская культура была распространена на огромной территории от Карпат до Алтая. Всюду при раскопках погребений того времени археологи находят одинаковые украшения в зверином стиле, одно и то же оружие и настолько похожие предметы конской сбруи, словно ими снабжала кочевые стойбища, разделенные тысячами километров, одна мастерская.
Теперь, надеюсь, читателю понятно, как интересны были для нас сценки из скифского быта, изображенные древним художником на замечательной вазе. И все же они не столько проясняли загадки, сколько, пожалуй, добавляли поводов для размышлений и споров.Важнее всего было, конечно, выяснить, где же именно грабители выкопали из кургана эти сокровища, каким-то загадочным путем очутившиеся потом в подполе на окраине Керчи. Но это было очень нелегко. По этому вопросу мнения особенно резко разделились.Довольно дружно мы пришли, пожалуй, к одному выводу: искать родину Золотого Оленя надо не в окрестностях Керчи и вообще не в Крыму.Возле Керчи и, можно сказать, даже прямо на ее улицах и огородах местных жителей были сделаны находки, ставшие украшением скифской коллекции Эрмитажа. Всемирно известны сосуд из Куль-Обы со сценками из военного быта скифов, золотая гривна — нашейное украшение в виде жгута из шести толстых проволок с изображениями всадников на концах, прекрасные золотые подвески, фиал для торжественных застолий, множество всяких мелких бляшек и украшений. Прямо на окраине города высятся прославленный Золотой курган, Царский, Змеиный. С высоты горы Митридат видна за ними цепочка сторожевых курганов. Их называют Юз-Оба, «сто холмов» по-татарски. Но на самом деле их гораздо больше, и многие еще не раскопаны. Это скифские погребения, но и в украшениях, которые в них находят, и даже в самом устройстве погребений чувствуется сильное греческое влияние.Уже при беглом сравнении нашего золотого красавца с оленем, найденным в прошлом веке при раскопках Куль-Обы, становилось ясно: они весьма отдаленные родственники.Золотую бляшку в виде оленя для погребения знатного скифа в Куль-Обе сделал греческий мастер, подражая скифскому звериному стилю. Но фигура оленя получилась у него скованной, безжизненной. Откинутые на спину могучие рога слились с туловищем, отяжелив его и заставив прогнуться спину. А ради пущей красоты по всей фигурке оленя греческий торевт разбросал в разных местах еще чисто декоративные фигурки других животных: скачущего зайца, лежащего льва, барана, грифона.Как все это было далеко от благородной простоты и грациозности нашего красавца!— Но и не сибирская работа, Николай Павлович. У всех «сибирских» оленей вперед торчит один рог, а тут два. Да и вся манера исполнения иная.— Не сибирский — бесспорно. А вот более точно привязать его к какому-нибудь месту в европейской Скифии, пожалуй, так же нелегко, как и вазу.Н-да… Где же искать родину нашего Золотого Оленя? Где находился тот курган, из которого его выкопали грабители? Не в Крыму и, к счастью, кажется, не в Сибири.Так я и размышляю и вдруг слышу:— Присмотритесь внимательнее, какая морда у оленя. Вам не кажется, что в ней есть нечто от лося или, пожалуй, скорее от лосихи? Тупоносая, с горбинкой, губы толстые, добродушные. Подобные изображения находили в лесостепной полосе.— Ничего похожего!— Нет, пожалуй, Николай Павлович прав. Есть что-то лосиное.— Ну художественная схожесть, свидетельство, к сожалению, весьма туманное. Даже точные копии могут оказаться в местах, весьма отдаленных друг от друга. Вспомните Чертомлыцкий горит. Точно такие же обкладки налучников, сделанные явно с одной формы, нашли ведь и в Мелитополе, и в Елизаветинской на Нижнем Дону, и под Винницей. Мне кажется гораздо более ценным другой признак: содержание бытовых сценок. Все они, в общем-то я имею в виду сценки из мирной жизни, говорят скорее о быте достаточно оседлом…— Да, конечно, сценка пахоты…— А этот строитель!— Мне думается, все же искать надо где-то на землях царских скифов! Уж очень богатым было погребение.— По-моему, тут явно изображено столкновение двух разных племен, — сказал я. — Одно, возможно, кочевое, другое более оседлое. Не случайно же все пешие без бород, а конники — бородатые.— Конечно, Геродот, разделяя скифов на царских, кочевых, пахарей, земледельцев, алазонов и каллипидов, наверняка подразумевал под каждым названием не одно племя, а целую группу их, близких по хозяйственному укладу, месту обитания и положению в племенном союзе, — вдумчиво и неторопливо, как он любил, начал рассуждать Николай Павлович. — Разумеется, не из шести же всего племен состоял этот союз — могучее степное государство. Несомненно, скифских племен было много, и некоторые порой враждовали между собой. Но те доказательства принадлежности изображенных в схватке воинов к разным племенам, какие вы привели, Всеволод Николаевич, мне кажутся недостаточно убедительными. Вспомните Солоху. Там тоже конные борются с пешими…— На гребне? — нетерпеливо подхватил Виктор Лесновский, талантливый молодой археолог, несколько лет назад раскопавший интереснейшее скифское погребение в кургане прямо на окраине Керчи. — Конечно, на нем явно все скифы — и пешие, и конные.— И все бородатые…— Не только на гребне, — продолжал Николай Павлович. — А на Солохском горите? Весь этот изумительный налучник украшен военными сценками. И там, как и на этой чудесной вазе, бородаты лишь всадники. Все пехотинцы же, с которыми они сражаются, — безбороды. А и те, и другие, несомненно, скифы.— Да, пожалуй, вы правы, Николай Павлович, — согласился я.— Но вам не кажется примечательным, что здесь, на вазе пешие явно одолевают конных, успешно отражают их натиск? Значит, именно пешие, если так их назвать, и заказывали художнику вазу, чтобы увековечить свою победу.— Да, Всеволод Николаевич, пожалуй, прав, — поддержала меня, правда не очень уверенно, Анна Матвеевна. — Побежденные своим поражением, наверное, хвастать не стали бы. Тут в самом деле, возможно, запечатлена какая-то важная битва между разными племенами.— Кто же тогда были эти пешие? Скифы-пахари? Скифы-земледельцы? Или невры? Будины?— Ну нет. То, что все они — скифы, пусть даже из разных племен, по-моему, бесспорно. Полное сходство и одежды, и оружия, как и на Солохских украшениях.— Конечно. А подвески? На них явно изображена змееногая богиня. Волосы, посмотрите, прямо переходят в какие-то извивающиеся жгуты, вроде змей. Змееногая была божеством, связанным с Днепром-Борисфеном. Так что, мне кажется, и искать курган, откуда все это выкопано, надо в Приднепровье.— А точнее? На землях царских скифов или пахарей? И те и другие жили возле Днепра.Вопрос Лесновского повис в воздухе. Ответить на него было некому.— Вещи уникальнейшие, но определить их происхождение, пожалуй, будет не легче, чем сокровищ Бессарабского клада, — покачал седой головой один из археологов.Он был прав, припомнив Бессарабский клад, найденный совершенно случайно незадолго до первой мировой войны неподалеку от Белгорода Днестровского. Там оказалось оружие, очень древнее — даже еще каменные топоры, вероятно, середины второго тысячелетия до нашей эры. Причем наконечники копий весьма походили на те, какими пользовались в давние времена далеко от Днестра — в дремучих лесах по берегам Волги и Камы. Но рядом с ними лежал серебряный кинжал, какие находили в Греции, в Микенах! Другие же вещи были явно более поздние — и кавказского происхождения. Как они попали вместе в один тайник, кто их туда запрятал, так и осталось загадкой, — вероятно, уже навсегда.Не грозит ли такая же печальная судьба и нашей находке? Как выяснить, где и кто выкопал из древнего кургана эти сокровища, прежде чем спрятать в подполе ветхого домика на одной из пыльных улочек Матвеевки?— Это золото только путает и сбивает, — сердито сказал Николай Павлович, и все дружно закивали, соглашаясь с ним. — Если бы оказалось побольше керамики, пусть даже в осколках, а то два крошечных черепка. По ним ничего не определишь. Или вы все-таки что-нибудь сможете сказать, Анна Матвеевна?Все с надеждой посмотрели на щупленькую старушку с большим венцом седых кос на голове. Держалась она скромно, незаметно. Но к ее слабому, неуверенному голоску почтительно прислушивались даже академики, потому что была Анна Матвеевна одним из лучших знатоков скифской керамики, всю жизнь изучая вот такие черепки.Мы с надеждой смотрели на нее и ждали, что она скажет. Но Анна Матвеевна лишь покачала головой и вздохнула:— Нет, по таким крохотным осколкам ничего определить нельзя, а гадать не стану.Она снова, в какой уже раз, начала рассматривать невзрачные черепки в сильную лупу.— Можно только сказать, керамика, несомненно, скифская, ручной лепки. Вон даже оттиски пальцев отчетливо заметны. А вот на этом осколке отпечаток какого-то зерна. Мне кажется, пшеничного, но надо уточнить…Она передала мне лупу. И я увидел в нее, действительно, на одном черепке довольно отчетливый отпечаток пальца древнего гончара, а на другом — едва заметное продолговатое углубление, неровное, слегка ребристое.— Да, если бы поменьше золота, но зато побольше керамики, — вздохнул кто-то за моей спиной.— Вы многого хотите от грабителей, — засмеялся Николай Павлович. — Им куда важнее было золото, они за ним и охотились. Удивительно, зачем они черепки прихватили. Наверное, случайно закатились в вазу.Покачав головой, он добавил:— В том-то и беда, что находки эти дают простор для самых различных толкований. Уточнить же, где именно их выкопали, очень трудно. Боюсь даже, невозможно, если только не посчастливится разыскать какие-нибудь дополнительные сведения о том, кто их спрятал в подполе. Наверное, этим вам и придется заняться в первую голову, Всеволод Николаевич. Стать на время не столько археологом, сколько сыщиком.Я молча кивнул.
Вечером, когда находки были тщательно взвешены, сфотографированы с разных точек, измерены, зарисованы и запрятаны в сейф, когда общими усилиями сочинили и отправили подробную ликующую телеграмму начальству в Киев, все разошлись. Я остался один. И все думал о том, какая трудная задача встала перед нами. Как же, в самом деле, узнать, из какого кургана выкопаны замечательные сокровища?Видимо, погребение действительно было богатое. Искать его, наверное, надо в тех краях, где обитали, по Геродоту, царские скифы, возглавлявшие союз кочевых племен — где-нибудь в районе Никополя. В прошлом году примерно там же, только на левом берегу Днепра мой старый друг Василь Бидзиля, возглавляющий Запорожскую экспедицию, раскопал замечательное погребение пятого века до нашей эры. Правда, оно было разграблено в древности, но удалось обнаружить тайник, не замеченный грабителями. В нем оказалось немало превосходных вещей: серебряные чаши с изображением беседующих скифских вождей и ритон — рог для вина, серебряные кувшины, кубок, немало других драгоценных находок.Явно где-то в тех же краях следует искать и родину Золотого Оленя. Хотя в находках из Гаймановой могилы очень мало общего с ним. На нашей вазе изображены главным образом картины оседлого быта. И эти отпечатки пшеничных зерен на осколке сосуда.Возможно и другое — драгоценности были выкопаны из кургана какого-то вождя скифов-земледельцев. Они обитали севернее царских скифов. А может, еще дальше к северу, на границе лесостепи, где жили скифы-пахари и невры? Там и лоси водились. Неведомый древний художник мог изображать их прямо с натуры.Нет, в тех краях не было таких богатых погребений. И конечно, это скифы, не невры. Может быть, какое-то скифское племя, еще неизвестное науке?Если бы, действительно, кроме драгоценностей, нам в руки попало побольше бытовых предметов, какой-нибудь утвари, пусть даже разбитой посуды! Тогда наверняка бы многое прояснилось.Мы вовсе не ищем сокровища, как порой это некоторые наивно представляют, а раскапываем памятники древности и кропотливо изучаем все, что в них окажется. Значение находок для науки вовсе не определяется ни материалом, из которого они сделаны, ни художественным мастерством, ни даже их уникальностью. Важно одно: помогают ли они заглянуть в прошлое, лучше представить его. А это нередко вообще невозможно сделать по отдельным, самым драгоценным находкам. Только все они вместе, причем особенно как раз предметы будничные, бытовые, на первый взгляд невзрачные — похожий на комочек засохшей грязи обломок разбитого горшка, проржавевший гвоздик, несколько буковок, нацарапанных на кусочке бересты, — позволяют воссоздать картину давней жизни. Как раз этого-то найденные в Матвеевке сокровища и не раскрывают.
Возвращаясь в гостиницу, я подумал о том, что следовало бы немедленно позвонить в Ленинград моему учителю, профессору Олегу Антоновичу Казанскому, сообщить об удивительной находке и посоветоваться. Но он опередил меня.— Вам три раза звонили из Москвы, — встревоженно сказала дежурная, когда я вошел в темноватый холл гостиницы.— Из Москвы? Кто?— Не сказали. Очень приятный мужской голос, только страшно сердитый.Я поспешно поднялся в номер, торопливо разделся, швырнув все еще не просохшее пальто на кровать, и только протянул руку к трубке, собираясь заказать Ленинград, как вдруг телефон сам затрезвонил. Через мгновение я услышал знакомый, мягко рокочущий, хорошо поставленный баритон:— Алло! Всеволод? Где вас носит нелегкая? Пьянствовали?— В музее задержался, Олег Антонович. Здравствуйте, — ответил я и хотел спросить, почему он оказался вдруг в Москве вместо Ленинграда, но не успел. Следующий вопрос Казанского совсем уже отдавал мистикой:— Почему вы до сих пор не сообщили мне о Матвеевском кладе?— Только что собирался. Задержался в музее, все изучали находки.— Безобразие! Я узнаю о них последним да еще не от вас, а из десятых уст. Что вы там раскопали?Я начал рассказывать, что мы нашли.Олег Антонович слушал, порой недоверчиво хмыкая, а потом перебил меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Теперь, надеюсь, читателю понятно, как интересны были для нас сценки из скифского быта, изображенные древним художником на замечательной вазе. И все же они не столько проясняли загадки, сколько, пожалуй, добавляли поводов для размышлений и споров.Важнее всего было, конечно, выяснить, где же именно грабители выкопали из кургана эти сокровища, каким-то загадочным путем очутившиеся потом в подполе на окраине Керчи. Но это было очень нелегко. По этому вопросу мнения особенно резко разделились.Довольно дружно мы пришли, пожалуй, к одному выводу: искать родину Золотого Оленя надо не в окрестностях Керчи и вообще не в Крыму.Возле Керчи и, можно сказать, даже прямо на ее улицах и огородах местных жителей были сделаны находки, ставшие украшением скифской коллекции Эрмитажа. Всемирно известны сосуд из Куль-Обы со сценками из военного быта скифов, золотая гривна — нашейное украшение в виде жгута из шести толстых проволок с изображениями всадников на концах, прекрасные золотые подвески, фиал для торжественных застолий, множество всяких мелких бляшек и украшений. Прямо на окраине города высятся прославленный Золотой курган, Царский, Змеиный. С высоты горы Митридат видна за ними цепочка сторожевых курганов. Их называют Юз-Оба, «сто холмов» по-татарски. Но на самом деле их гораздо больше, и многие еще не раскопаны. Это скифские погребения, но и в украшениях, которые в них находят, и даже в самом устройстве погребений чувствуется сильное греческое влияние.Уже при беглом сравнении нашего золотого красавца с оленем, найденным в прошлом веке при раскопках Куль-Обы, становилось ясно: они весьма отдаленные родственники.Золотую бляшку в виде оленя для погребения знатного скифа в Куль-Обе сделал греческий мастер, подражая скифскому звериному стилю. Но фигура оленя получилась у него скованной, безжизненной. Откинутые на спину могучие рога слились с туловищем, отяжелив его и заставив прогнуться спину. А ради пущей красоты по всей фигурке оленя греческий торевт разбросал в разных местах еще чисто декоративные фигурки других животных: скачущего зайца, лежащего льва, барана, грифона.Как все это было далеко от благородной простоты и грациозности нашего красавца!— Но и не сибирская работа, Николай Павлович. У всех «сибирских» оленей вперед торчит один рог, а тут два. Да и вся манера исполнения иная.— Не сибирский — бесспорно. А вот более точно привязать его к какому-нибудь месту в европейской Скифии, пожалуй, так же нелегко, как и вазу.Н-да… Где же искать родину нашего Золотого Оленя? Где находился тот курган, из которого его выкопали грабители? Не в Крыму и, к счастью, кажется, не в Сибири.Так я и размышляю и вдруг слышу:— Присмотритесь внимательнее, какая морда у оленя. Вам не кажется, что в ней есть нечто от лося или, пожалуй, скорее от лосихи? Тупоносая, с горбинкой, губы толстые, добродушные. Подобные изображения находили в лесостепной полосе.— Ничего похожего!— Нет, пожалуй, Николай Павлович прав. Есть что-то лосиное.— Ну художественная схожесть, свидетельство, к сожалению, весьма туманное. Даже точные копии могут оказаться в местах, весьма отдаленных друг от друга. Вспомните Чертомлыцкий горит. Точно такие же обкладки налучников, сделанные явно с одной формы, нашли ведь и в Мелитополе, и в Елизаветинской на Нижнем Дону, и под Винницей. Мне кажется гораздо более ценным другой признак: содержание бытовых сценок. Все они, в общем-то я имею в виду сценки из мирной жизни, говорят скорее о быте достаточно оседлом…— Да, конечно, сценка пахоты…— А этот строитель!— Мне думается, все же искать надо где-то на землях царских скифов! Уж очень богатым было погребение.— По-моему, тут явно изображено столкновение двух разных племен, — сказал я. — Одно, возможно, кочевое, другое более оседлое. Не случайно же все пешие без бород, а конники — бородатые.— Конечно, Геродот, разделяя скифов на царских, кочевых, пахарей, земледельцев, алазонов и каллипидов, наверняка подразумевал под каждым названием не одно племя, а целую группу их, близких по хозяйственному укладу, месту обитания и положению в племенном союзе, — вдумчиво и неторопливо, как он любил, начал рассуждать Николай Павлович. — Разумеется, не из шести же всего племен состоял этот союз — могучее степное государство. Несомненно, скифских племен было много, и некоторые порой враждовали между собой. Но те доказательства принадлежности изображенных в схватке воинов к разным племенам, какие вы привели, Всеволод Николаевич, мне кажутся недостаточно убедительными. Вспомните Солоху. Там тоже конные борются с пешими…— На гребне? — нетерпеливо подхватил Виктор Лесновский, талантливый молодой археолог, несколько лет назад раскопавший интереснейшее скифское погребение в кургане прямо на окраине Керчи. — Конечно, на нем явно все скифы — и пешие, и конные.— И все бородатые…— Не только на гребне, — продолжал Николай Павлович. — А на Солохском горите? Весь этот изумительный налучник украшен военными сценками. И там, как и на этой чудесной вазе, бородаты лишь всадники. Все пехотинцы же, с которыми они сражаются, — безбороды. А и те, и другие, несомненно, скифы.— Да, пожалуй, вы правы, Николай Павлович, — согласился я.— Но вам не кажется примечательным, что здесь, на вазе пешие явно одолевают конных, успешно отражают их натиск? Значит, именно пешие, если так их назвать, и заказывали художнику вазу, чтобы увековечить свою победу.— Да, Всеволод Николаевич, пожалуй, прав, — поддержала меня, правда не очень уверенно, Анна Матвеевна. — Побежденные своим поражением, наверное, хвастать не стали бы. Тут в самом деле, возможно, запечатлена какая-то важная битва между разными племенами.— Кто же тогда были эти пешие? Скифы-пахари? Скифы-земледельцы? Или невры? Будины?— Ну нет. То, что все они — скифы, пусть даже из разных племен, по-моему, бесспорно. Полное сходство и одежды, и оружия, как и на Солохских украшениях.— Конечно. А подвески? На них явно изображена змееногая богиня. Волосы, посмотрите, прямо переходят в какие-то извивающиеся жгуты, вроде змей. Змееногая была божеством, связанным с Днепром-Борисфеном. Так что, мне кажется, и искать курган, откуда все это выкопано, надо в Приднепровье.— А точнее? На землях царских скифов или пахарей? И те и другие жили возле Днепра.Вопрос Лесновского повис в воздухе. Ответить на него было некому.— Вещи уникальнейшие, но определить их происхождение, пожалуй, будет не легче, чем сокровищ Бессарабского клада, — покачал седой головой один из археологов.Он был прав, припомнив Бессарабский клад, найденный совершенно случайно незадолго до первой мировой войны неподалеку от Белгорода Днестровского. Там оказалось оружие, очень древнее — даже еще каменные топоры, вероятно, середины второго тысячелетия до нашей эры. Причем наконечники копий весьма походили на те, какими пользовались в давние времена далеко от Днестра — в дремучих лесах по берегам Волги и Камы. Но рядом с ними лежал серебряный кинжал, какие находили в Греции, в Микенах! Другие же вещи были явно более поздние — и кавказского происхождения. Как они попали вместе в один тайник, кто их туда запрятал, так и осталось загадкой, — вероятно, уже навсегда.Не грозит ли такая же печальная судьба и нашей находке? Как выяснить, где и кто выкопал из древнего кургана эти сокровища, прежде чем спрятать в подполе ветхого домика на одной из пыльных улочек Матвеевки?— Это золото только путает и сбивает, — сердито сказал Николай Павлович, и все дружно закивали, соглашаясь с ним. — Если бы оказалось побольше керамики, пусть даже в осколках, а то два крошечных черепка. По ним ничего не определишь. Или вы все-таки что-нибудь сможете сказать, Анна Матвеевна?Все с надеждой посмотрели на щупленькую старушку с большим венцом седых кос на голове. Держалась она скромно, незаметно. Но к ее слабому, неуверенному голоску почтительно прислушивались даже академики, потому что была Анна Матвеевна одним из лучших знатоков скифской керамики, всю жизнь изучая вот такие черепки.Мы с надеждой смотрели на нее и ждали, что она скажет. Но Анна Матвеевна лишь покачала головой и вздохнула:— Нет, по таким крохотным осколкам ничего определить нельзя, а гадать не стану.Она снова, в какой уже раз, начала рассматривать невзрачные черепки в сильную лупу.— Можно только сказать, керамика, несомненно, скифская, ручной лепки. Вон даже оттиски пальцев отчетливо заметны. А вот на этом осколке отпечаток какого-то зерна. Мне кажется, пшеничного, но надо уточнить…Она передала мне лупу. И я увидел в нее, действительно, на одном черепке довольно отчетливый отпечаток пальца древнего гончара, а на другом — едва заметное продолговатое углубление, неровное, слегка ребристое.— Да, если бы поменьше золота, но зато побольше керамики, — вздохнул кто-то за моей спиной.— Вы многого хотите от грабителей, — засмеялся Николай Павлович. — Им куда важнее было золото, они за ним и охотились. Удивительно, зачем они черепки прихватили. Наверное, случайно закатились в вазу.Покачав головой, он добавил:— В том-то и беда, что находки эти дают простор для самых различных толкований. Уточнить же, где именно их выкопали, очень трудно. Боюсь даже, невозможно, если только не посчастливится разыскать какие-нибудь дополнительные сведения о том, кто их спрятал в подполе. Наверное, этим вам и придется заняться в первую голову, Всеволод Николаевич. Стать на время не столько археологом, сколько сыщиком.Я молча кивнул.
Вечером, когда находки были тщательно взвешены, сфотографированы с разных точек, измерены, зарисованы и запрятаны в сейф, когда общими усилиями сочинили и отправили подробную ликующую телеграмму начальству в Киев, все разошлись. Я остался один. И все думал о том, какая трудная задача встала перед нами. Как же, в самом деле, узнать, из какого кургана выкопаны замечательные сокровища?Видимо, погребение действительно было богатое. Искать его, наверное, надо в тех краях, где обитали, по Геродоту, царские скифы, возглавлявшие союз кочевых племен — где-нибудь в районе Никополя. В прошлом году примерно там же, только на левом берегу Днепра мой старый друг Василь Бидзиля, возглавляющий Запорожскую экспедицию, раскопал замечательное погребение пятого века до нашей эры. Правда, оно было разграблено в древности, но удалось обнаружить тайник, не замеченный грабителями. В нем оказалось немало превосходных вещей: серебряные чаши с изображением беседующих скифских вождей и ритон — рог для вина, серебряные кувшины, кубок, немало других драгоценных находок.Явно где-то в тех же краях следует искать и родину Золотого Оленя. Хотя в находках из Гаймановой могилы очень мало общего с ним. На нашей вазе изображены главным образом картины оседлого быта. И эти отпечатки пшеничных зерен на осколке сосуда.Возможно и другое — драгоценности были выкопаны из кургана какого-то вождя скифов-земледельцев. Они обитали севернее царских скифов. А может, еще дальше к северу, на границе лесостепи, где жили скифы-пахари и невры? Там и лоси водились. Неведомый древний художник мог изображать их прямо с натуры.Нет, в тех краях не было таких богатых погребений. И конечно, это скифы, не невры. Может быть, какое-то скифское племя, еще неизвестное науке?Если бы, действительно, кроме драгоценностей, нам в руки попало побольше бытовых предметов, какой-нибудь утвари, пусть даже разбитой посуды! Тогда наверняка бы многое прояснилось.Мы вовсе не ищем сокровища, как порой это некоторые наивно представляют, а раскапываем памятники древности и кропотливо изучаем все, что в них окажется. Значение находок для науки вовсе не определяется ни материалом, из которого они сделаны, ни художественным мастерством, ни даже их уникальностью. Важно одно: помогают ли они заглянуть в прошлое, лучше представить его. А это нередко вообще невозможно сделать по отдельным, самым драгоценным находкам. Только все они вместе, причем особенно как раз предметы будничные, бытовые, на первый взгляд невзрачные — похожий на комочек засохшей грязи обломок разбитого горшка, проржавевший гвоздик, несколько буковок, нацарапанных на кусочке бересты, — позволяют воссоздать картину давней жизни. Как раз этого-то найденные в Матвеевке сокровища и не раскрывают.
Возвращаясь в гостиницу, я подумал о том, что следовало бы немедленно позвонить в Ленинград моему учителю, профессору Олегу Антоновичу Казанскому, сообщить об удивительной находке и посоветоваться. Но он опередил меня.— Вам три раза звонили из Москвы, — встревоженно сказала дежурная, когда я вошел в темноватый холл гостиницы.— Из Москвы? Кто?— Не сказали. Очень приятный мужской голос, только страшно сердитый.Я поспешно поднялся в номер, торопливо разделся, швырнув все еще не просохшее пальто на кровать, и только протянул руку к трубке, собираясь заказать Ленинград, как вдруг телефон сам затрезвонил. Через мгновение я услышал знакомый, мягко рокочущий, хорошо поставленный баритон:— Алло! Всеволод? Где вас носит нелегкая? Пьянствовали?— В музее задержался, Олег Антонович. Здравствуйте, — ответил я и хотел спросить, почему он оказался вдруг в Москве вместо Ленинграда, но не успел. Следующий вопрос Казанского совсем уже отдавал мистикой:— Почему вы до сих пор не сообщили мне о Матвеевском кладе?— Только что собирался. Задержался в музее, все изучали находки.— Безобразие! Я узнаю о них последним да еще не от вас, а из десятых уст. Что вы там раскопали?Я начал рассказывать, что мы нашли.Олег Антонович слушал, порой недоверчиво хмыкая, а потом перебил меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30