Я был слаб, как грудной младенец, и едва стоял на дрожащих подкашивающихся ногах, поэтому они без особых церемоний подняли меня и понесли к берегу. И так странно устроено человеческое сознание, что, раскачиваясь в такт энергичным шагам дюжины крепких молодцов, тащивших на себе мои импровизированные носилки, я думал лишь о том, почему низенький любитель атлетических игр, которого Саймон так бесцеремонно зашвырнул за придорожный куст, не выглядит ни обиженным, ни оскорбленным, но, напротив, сам весело хохочет над собой, превратив все дело в шутку. Если бы со мной, например, обошлись подобным образом, — если бы кому-нибудь это удалось, конечно, — то я бы не очень обрадовался и попытался отомстить обидчику.
До берега, состоявшего, как и дорога, сплошь из застывшего асфальта, было недалеко; мелкие морские волны с легким шумом лениво набегали на сушу и откатывались назад, оставляя после себя блестящую черную глянцевитую поверхность, с которой вода скатывалась, точно с утиного хвоста Меня погрузили в ожидавшую нас лодку я после короткого морского путешествия на веслах подняли на борт небольшого кургузого суденышка, где по приказу Саймона я был сразу же помещен в каюту, уложен в постель и окружен всяческим вниманием и заботой. Саймон ухаживая за мной, как родная мать за больным младенцем, или, лучше сказать, как курица за цыпленком, и всякий раз, когда я делал попытки спросить его о чем-либо. снедаемый вполне естественным любопытством, он просто прижимал к моим губам свою широкую ладонь, угрожая задушить меня, так что мне поневоле приходилось молчать; тем не менее я все же сумел сообщить ему, что «Дракон» с сэром Джаспером на борту находится к северу от нас. Потом я уснул, и, когда проснулся, мы уже были в открытом море, и я, почувствовав себя немного лучше, с интересом выслушал рассказ Саймона о том, что приключилось после расставания «Донны Беллы» с «Морской феей». Однако временное улучшение длилось недолго, и вскоре меня сразил приступ жестокой лихорадки, чему виною были то ли болезнетворные миазмы и кровососущие насекомые мангровых болот Тринидада, то ли ядовитые испарения асфальтового озера, а то и просто ужасы и кошмары, через которые я прошел с тех пор, как очутился в трюме «Сан-Фернандо» в качестве пленника, ведь за эти короткие несколько недель я насмотрелся достаточно, чтобы у любого нормального человека поседели виски и помутился разум…
Впрочем, прежде чем приступить к изложению истории Саймона и связанных с нею дальнейших событий, было бы целесообразно, наверное, сказать пару слов об этом острове Тринидаде, тем более что я тесно познакомился с ним во время наших Поисков сокровищ мертвой головы, о чем рассказ будет впереди.
22. О судьбе «Донны Беллы» и о подвигах Саймона
Я слышал от многих, что Тринидад — ив этом, несомненно, заключается немалая доля истины — был назван испанцами в честь Святой Троицы, так как желтокожие «доны», хоть в большинстве своем и отъявленные мерзавцы, тем не менее весьма набожны и при всяком удобном случае любят пользоваться именами своих святых точно так же, как непристойными проклятиями и чесноком, и поэтому ничего удивительного, если после тяжелого и утомительного путешествия, увидев на горизонте три одинаковые горные вершины, они в благодарность Всевышнему назвали остров Тринидадом.
Не мне судить, насколько соответствует острову столь благочестивое название, но, на мой взгляд, индейское имя Йере, что означает «Страна колибри», звучит намного приятнее для уха, ибо здешние леса буквально кишат этими крохотными райскими птичками, размером не более пчелы, но кажущимися живыми осколка ми радуги, настолько восхитительно ярко и красочно их оперение. Сам остров, как я уже говорил, довольно большой; северная часть его гористая и заросла густым лесом, тогда как южную, низменную, покрывают сплошные джунгли и болота, за исключением невысокой горной цепи с тремя вершинами и потухшего древнего вулкана конической формы, у подножия которого расположен поселок Сан-Фернандо.
Немало мутных и илистых рек и речушек впадает в залив Пария, и кроме большого асфальтового озера здесь имеется еще множество горячих источников, свидетельствующих с полной очевидностью о том, что Страна вечной скорби и мрака расположена явно неподалеку от здешних мест.
Поселений здесь мало, если не считать деревень индейцев арраваков, очень красивых и миролюбивых людей, искусных мастеров по плетению гамаков и циновок из стеблей длинной и жесткой травы. Южная часть западного побережья тесно примыкает к неисследованным и загадочным землям Гвианы, а северная часть, с которой я только и смог познакомиться поближе, включает в себя острова Бокас в проливе Драконья Пасть; течение здесь очень быстрое и сильное, так что при слабом ветре острова эти представляют собой значительную опасность для мореплавания, хотя сами они красоты необыкновенной благодаря причудливой формы скалам, величественным пальмам и | множеству вечнозеленых цветущих и благоухающих лиан и прочих вьющихся растений, превращающих обычный клочок суши в истинно райские кущи. К тому же в здешних водах обитает невероятное количество рыб разнообразнейших форм и расцветок, некоторые удивительно красивые, а другие просто ужасные, словно порождения ночного кошмара; немало здесь также и акул, а в реках водятся огромные зубастые ящерицы с когтистыми лапами и роговой чешуей на спине.
Испанцы, населяющие эти земли, проводят время в поисках золота и в постоянных стычках с индейцами, хотя некоторые выращивают фрукты и получают неплохие доходы, поскольку благодатный климат, жаркое солнце и плодородные почвы делают это занятие совершенно необременительным. Ну а прочие сведения об этой удивительной, загадочной, но тем не менее прекрасной стране вы узнаете, когда прочтете о поисках сокровищ черепа; сейчас же мне не терпится вставить сюда историю Саймона в том виде, как он рассказал ее мне, прежде чем нервная горячка надолго приковала меня к постели, пока наше судно, то и дело меняя галсы из-за неблагоприятного ветра, черепашьим шагом продвигалось на север в поисках «Золотого дракона».
— Нет-нет, приятель, твоя история может подождать, пока ты окрепнешь, а я тем временем расскажу тебе свою, достаточно странную и невероятную, хотя самым невероятным в ней является наша встреча, когда ты торчал по пояс в асфальтовой трясине, а тот щенок, Нед Солткомб, развлекался, насмехаясь над твоими по. пытками выкарабкаться! Чтоб мне провалить. ся! Хотел бы я знать, как он сейчас себя чувствует!
— Перестань, Саймон! — запротестовал я. — Если бы ты сам испытал на себе цепкую хватку проклятого черного болота, то, скорее, пожалел бы его! — Я вздрогнул, говоря это, поскольку был, как я уже заметил, очень слаб и перед моими глазами вновь возникло кошмарное видение: лохматая спина собаки и пара желтых кожаных сапог, торчащих из смолы.
— Ладно-ладно, приятель; увидел бы ты все то, что мне пришлось повидать после того, как мы расстались, так не был бы, пожалуй, таким чувствительным! Чего ты смеешься?
— А вот когда услышишь мою историю, Саймон, тогда и поймешь, — устало возразил я и сделал ему знак продолжать.
— После того как старый Фигли так подло расплатился с тобой за насмешки, нам пришлось довольно туго, потому что новая мачта не выдерживала и половины парусов и мы еле ползли по волнам, точно гигантская морская улитка, под непрестанный хор вздохов и стенаний раненых и пленных донов. Тем не менее, несмотря на все это, команда была в отличном расположении духа из-за того, что мы захватили такой великолепный галеон, и перестала роптать на капитана, который долго не мог решить, куда идти и что делать, так как никаких признаков английской флотилии вокруг не было видно, а на борту «Донны Беллы» находилось слишком уж много «желтокожих».
К какому бы выводу он пришел, я не знаю, но все проблемы за него и за нас решил свирепый шторм, трое суток трепавший «Донну Беллу», как собака крысу, и с большой скоростью гнавший нас на запад. В конце концов шторм утих, опять оставив галеон едва ли в лучшем состоянии, чем просто груда развалин, причем половина раненых перемерла, а вторая половина была еле жива; жалобы и проклятия донов, сидевших внизу, в трюме, чуть не доводили нас до умопомешательства, пока старый Фигли не пригрозил повесить их всех до единого, если они не прекратят нытье; но и эта угроза не очень-то помогла.
Однако, как ни ужасно было наше положение, худшее ожидало нас еще впереди, когда мы наконец пристали к берегу неизвестной земли, бросив якорь в устье мелководной реки с дикими, заросшими непроходимой чащобой берегами без малейших признаков присутствия человека.
Много было разговоров и пересудов относительно того, где мы находимся, ибо, кроме дикого леса и далеких горных вершин, едва различимых и похожих на неподвижные облака, увидеть что-либо было невозможно. Большинство склонялись к мнению, что это материк, но никому толком не было известно, какой именно, и даже испанцы, которых мы вывели на верх, не могли ничего сказать об этом месте, кроме того, что это явно не Номбре де Диос, о чем мы и без них знали.
Тем не менее якорная стоянка здесь была отличная и питьевую воду мы имели в изобилии, благо находились в устье реки; однако в ту же ночь испанцы, доведенные до отчаяния, воспользовавшись нашей беспечностью, вырвались на свободу и заполонили палубу.
Нельзя сказать, что мы были полностью захвачены врасплох, поскольку старый Фигли очень ревностно следил за поддержанием порядка и несением вахт, но число «желтокожих» настолько превышало наши скудные силы, что мы лишь с большим трудом сумели загнать их обратно в трюм, потеряв половину наших людей, и среди них Гаммона и Мортимера, которых ты, наверное, помнишь, как лучших игроков в кости…
Я кивнул, и после непродолжительной паузы Саймон снова приступил к повествованию:
— Должно быть, злой рок привел нас в это проклятое место в устье неизвестной реки, потому что уже на второй день среди нас вспыхнула жестокая лихорадка, особенно среди испанцев, которые дюжинами гибли в страшных мучениях, сопровождаемых рвотой и конвульсиями. На четвертый день старый Фигли пал жертвой болезни, и я, предчувствуя в скором времени превращение галеона в одну сплошную гробницу, сошел на берег с двенадцатью матросами, оставив на борту больных и тех, кто побоялся вверить свою судьбу непроходимой чащобе леса, отпустив на все четыре стороны испанцев и предоставив им свободу действий, так как общая беда положила конец всякой вражде. Из всех сокровищ каждый из нас захватил с собой лишь по пригоршне дукатов на всякий непредвиденный случай.
Полагая благоразумным как можно скорее покинуть зараженную местность, мы углубились в лес и начали тяжелый и утомительный марш через густую чащу зарослей, через болота и реки, но постоянно стараясь держаться поближе к морскому берегу в надежде, что какое-нибудь судно подберет нас и увезет из этой неведомой страны. Так миновало три дня, и еще двое наших людей погибли от лихорадки, но остальные продолжали упорно пробираться сквозь мрачные джунгли, мучимые нестерпимым зноем, острыми шипами колючих растений, мириадами жалящих мух и полной неизвестностью, ожидавшей нас впереди. За все время мы не заметили вокруг ни одного живого существа, за исключением нескольких птиц, которых тоже, казалось, переполняла унылая тоска этого хмурого леса, поскольку большинство из них не пели, но сидели нахохлившись, безучастно глядя перед собой.
К вечеру третьего дня мы вышли к индейской деревне, расположенной на берегу большой реки с широкими песчаными пляжами и сплошной линией скалистых рифов в том месте, где река впадала в море. Первым свидетельством того, что деревня находится поблизости, послужили жалобные вопли, мучительные стоны и пронзительные крики людей, подвергаемых пыткам; я сразу понял значение этих криков, ведь я слышал и прежде нечто подобное и видел, как «желтокожие» истязают индейцев с целью выведать у них тайну спрятанных сокровищ. Когда мы подошли к краю леса, я убедился, что не ошибся, но если нашему взору открылось кошмарное зрелище, то вместе с тем мы едва сумели удержаться от радостных возгласов, ибо совсем неподалеку увидели стоявшее у берега небольшое судно, то самое, на борту которого мы сейчас находимся…
— Знаешь, Саймон, — вставил я»— твоя история очень напоминает то, о чем я собирался тебе рассказать!
— Вот как, приятель? Весьма любопытно, однако, но…
Прервав фразу на полуслове, Саймон распахнул дверь маленькой каюты и втащил в нее человека, подслушивавшего у замочной скважины; к своему удивлению, я узнал в нем того самого веселого малого — хотя, по правде сказать, сейчас на его физиономии не было заметно никаких признаков веселья, — с которым Саймон так грубо обошелся на асфальтовой тропе в джунглях.
— Сжальтесь, сжальтесь! — вопил он. — Я только хотел узнать, пришел ли в себя наш новичок!
Саймон ничего не сказал, но стиснул шею у затылка любителя чехарды и подслушивания с такой силой, что тот, извиваясь сперва, как угорь, вскоре безвольно обвис в могучих руках долговязого моряка; после этого Саймон одним толчком вышвырнул его из каюты, поддав напоследок коленкой под зад, и проследил, как тот, подхватившись, поспешно ретировался по трапу на палубу.
Обернувшись ко мне, Саймон немного прищурил глаз — тот, что не косил, — чуть приподнял в улыбке уголки губ и слегка коснулся пальцем левой стороны носа, как принято у англичан, о чем я уже упоминал.
— Это хитрая бестия, Джереми, — сказал он. — Надеялся услыхать нечто важное для себя, но зато теперь могу поручиться, что ему будет не повернуть шею в течение нескольких ближайших часов!
— Но кто он такой? — поинтересовался я.
— Терпение, приятель, терпение: ты все узнаешь в свое время. Но на чем я остановился? Ах да, на деревне у берега реки! Я вынужден поторопиться с рассказом, иначе, несмотря на противный ветер, не сумею закончить его до того, как мы доберемся до сэра Джаспера, а уж тогда, насколько я его помню, у меня и вовсе не будет никаких шансов!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49