Однако до войны дело не дошло.
10 января 1572 года царь вызвал в Новгород опальных шведских послов из Мурмана и в тронной речи объявил им новые условия заключения мирного договора. Король Юхан должен заплатить 10 тысяч ефимков за оскорбление послов Воронцова и Наумова в Стокгольме, уступить свои владения в Ливонии, заключить союз против Дании и Литвы. Кроме этого, царь требовал, чтобы Иоганн именовал его в грамотах властителем Швеции и прислал в Москву свой герб для изображения на царской печати.
Царь Иван исчислил все вины короля. А про себя объявил, что, требуя от Ирика Катерину Ягеллонку, считал ее бездетною вдовой и, следовательно, не нарушал божественного устава.
Послы уверяли, что их новый король во всем исправится и будет бить челом. Они подписали грамоту, где указывалось, чего требует великий государь русский и что он переменил к Швеции гнев на милость и согласен не воевать ее владений до троицына дня.
Бояре расспрашивали шведского епископа Павла о юной сестре короля и давали понять, что царь Иван может на ней жениться.
С епископом Павлом царь отправил королю письмо: «Ничем не умолишь меня, если не откажешься от Ливонии. Надежда твоя на цесаря римского есть пустая. Говори что хочешь, но словами не защитишь своей земли…»
С тем шведское посольство и отбыло, умоляя русских мирно ждать ответа Стокгольма.
Глава тридцать вторая. КТО НЕ РАСПОЛАГАЕТ СИЛОЙ, ДОЛЖЕН ДОБИВАТЬСЯ ЦЕЛИ ХИТРОСТЬЮ
В самом начале лета 1572 года у мурзы Сулеша родился шестой сын. Поздравить пришли высокие сановники, приближенные хана. Даже из Кафы приехал важный турок, посланный пашой Касимом.
Над Бахчисараем снова стояла жара. Опьяняюще пахли розы в саду Сулеша.
Пиршество началось в шатре, поднятом среди персиковых деревьев на толстых столбах высотою в три копья. Посреди шатра били холодные струи фонтана, в которых танцевали золотые, серебряные и красные шарики. Фонтан был гордостью мурзы Сулеша. Гости расселись вокруг волшебного фонтана на мягких шелковых матрасиках. Перед ними на золоченой коже лежали конские окорока и бараньи туши. Слуги отрезали большие куски жареного мяса, клали их в серебряные чаши, поливали крепким соленым бульоном и ставили перед гостями. Другие слуги складывали тонкие пшеничные лепешки вчетверо и клали сверху на мясо. Гости, не теряя времени, со вкусом жевали сочное мясо и запивали его хорошо перебродившим кумысом. Когда с жареным было покончено, слуги принесли большое серебряное блюдо с крупными кусками лошадиных почек и другое блюдо с бараньими головами.
Мурза Сулеш был одним из самых богатых людей в Крыму. Он умел добывать деньги. Немалую часть военной добычи он получал на дележе. Многочисленные рабы создавали ему богатство на виноградниках, бахчах и пашнях.
Мурза не считал за большой грех приторговывать секретами своего повелителя Девлет-Гирея, за что ему перепадал изрядный кошель золота от московского князя. А другой раз он уговаривал крымского хана поступить так, как хотел московский. Недаром в своих тайных бумагах русский посол Афанасий Нагой называл мурзу Сулеша «наш крымский доброжелатель».
После вареного и жареного мяса подали соленую баранину и колбасы. Когда стемнело и гости могли порезать руки острыми ножами, слуги зажгли двенадцать позолоченных восковых свечей. Гости резали мясо ножами, рвали его зубами и руками. Каждый старался как можно больше запихать в свой живот. Все знали, что от мяса человек делался сильнее и бесстрашнее в боях.
Мурза Сулеш, желая позабавить гостей, позвал русского невольника Петра Овчину и заставил его играть на гуслях и петь. Петр играл и пел, а гости пьянели все больше и больше. Не слушая музыканта, они спорили, перебивая друг друга.
Настоящий разговор начался после мясных блюд за сочными персиками, сладким виноградом и холодными дынями. Гости отяжелели, часто отрыгивали, желая показать хозяину свою сытость. Заговорили о скорой войне с московским царем Иваном. Не напрасно крымские вельможи заговорили о войне. Король Сигизмунд-Август, оценив обстановку, создавшуюся в соседней стране после разгрома татарами Москвы, опять преподнес крымскому хану богатые поминки и просил еще раз обрушить свои орды на Русскую землю. К турецкому султану выехало новое королевское посольство с просьбой оказать давление на крымского владетеля. Послы должны были растолковать султану бедственное положение московского царя, стоявшего, по мнению короля Сигизмунда-Августа, на краю гибели.
Приняв новые дары от польского короля, Девлет-Гирей поблагодарил, но воевать не собирался. Он вел переговоры с царем Иваном и надеялся добиться успехов мирным путем. Послы докладывали хану, что царь Иван делается все уступчивее…
Но вскоре пришло повеление от турецкого султана, и Девлет-Гирей, повздыхав и поохав, стал готовиться к походу. В душе он проклинал султана, заставлявшего снова садиться в седло. Ослушаться он не мог. Недаром Девлет-Гирей получал султанское жалованье — пятьдесят золотых дукатов ежедневно.
Ханские сановники с восторгом приняли весть о войне. Они спорили, как лучше ее начать. В какое время выступить, где собираться войскам, по какой дороге направить свои орды.
— А я говорю, — крикнул Дивей-мурза, — надо начинать поход не раньше, а позже, чем обычно! — Брат любимой ханской жены не любил пустых слов.
Татарские вельможи повернули к нему головы.
— За тридцать дней до похода надо послать обманные вести московскому, что идем воевать Литву, — продолжал Дивей-мурза, — пусть московский радуется. А мы тем временем соберем войска и ударим на Серпухов и перелезем через Оку. Теперь я знаю, на каких перелазах переправлять войска. Я надеюсь захватить много рабов, каждый из вас получит не меньше десяти десятков. — Дивей-мурза поднял руки кверху и растопырил толстые пальцы. — Но самым ценным рабом будет сам московский царь.
Ханские вельможи радостно загалдели.
— Хорошо, когда много рабов. Раб — это оружие, и деньги, и лошади, и богатая одежда. Жены будут довольны, и нам будет весело.
— Мы должны в первый день последнего летнего месяца быть у стен Москвы, — продолжал Дивей-мурза. — Русские называют этот месяц августом.
— Не лучше ли, господин, ограничиться Рязанскими землями, — заметил царевич, наследник ханского престола, — путь до Москвы далек и опасен. Удача не всегда с нами. Русские могут отбить пленных. И московского царя захватить трудно, его земля обширна, он далеко ускачет.
— Сначала я буду воевать Рязань и отправлю пленных в Бахчисарай, — властно сказал Дивей-мурза. — Потом налегке мы двинемся в гости к московскому царю. Его поймают и приведут ко мне на веревке русские бояре.
Ханские вельможи почтительно засмеялись. Они поняли, что Дивей-мурза будет командовать войсками крымского хана. С таким командующим, как Дивей-мурза, каждый был рад идти воевать. Он не только был братом любимой ханской жены, но и лучше всех знал, как водить на врагов ханские войска.
В заключение Дивей-мурза, отбросив церемонии, приказал всем готовиться к походу. Только толстый мурза Сулеш не сказал о войне ни одного слова. Он слушал, что говорят другие, и щурил свой единственный глаз.
Петр Овчина вышел на двор, когда гости стали разъезжаться. Ночь была теплая и темная. Ярко светились в далеком небе звезды, а внизу, на траве и на кустах, горели зеленоватым огнем тысячи светлячков. Опьяняюще пахли цветы и травы.
Татарских вельмож у дома мурзы Сулеша ждали слуги, русские невольники. После обильного пиршества гостей приходилось под руки уводить со двора и с трудом усаживать в седла.
Факельщики впереди несли яркие огни, разгонявшие ночную темноту. А мурзы и князья медленно ехали следом на лошадях, поддерживаемые с двух сторон слугами.
Петр Овчина, прислонившись к теплому, нагревшемуся за день каменному забору, долго слушал удалявшийся топот лошадиных копыт. Разговор на пиру у мурзы Сулеша заставил его призадуматься. На ослабленную войнами Русскую землю снова готовилась гроза. Петр чувствовал, что внезапное нападение Девлет-Гирея может принести непоправимые беды.
«Я должен упредить московского царя о замыслах Дивей-мурзы, — вдруг пришла мысль в голову, — надо бежать…»
Петр Овчина прожил в татарской неволе больше пяти лет. Он понравился главному приказчику мурзы Сулеша — Алексею, русскому пленному, принявшему ислам, и он вскоре выдвинул Петра в надсмотрщики. Жилось Овчине не плохо, он сытно ел, и работа у него была не такая тяжелая, как у других. Недавно русский поп сказал ему, что пленных будут выкупать за царские деньги. Купцов ждали к первому августа.
«Но если ждать купцов, я опоздаю предупредить московского царя о войне. Сколько невинных людей будут убиты, а сколько попадет в плен!..» Но и бежать было очень трудно и опасно. Татары наказывали беглецов-неудачников строго. Отрезали уши и носы, клеймили лоб и щеки. Заподозренных в желании бежать на ночь помещали в глубокую яму и там приковывали к столбу железными цепями.
«Я должен упредить Москву, — еще раз сказал себе Петр Овчина. — Надо бежать, не медля ни одного часа. Но что будет с Анфисой?» Рязанская пленница покорила его сердце. «Ее возьму с собой», — решил Петр. Он посмотрел на небо. Звезды показывали полночь.
Петр Овчина направился к большой постройке из жердей, обмазанных глиной, позади хозяйского дома, где содержались невольники. Постройка разделялась на две половины: в одной жили мужчины, в другой — женщины. Петр толкнул дверь в женскую половину и остановился в изумлении. Женщины не спали, разговаривали, многие плакали. И Анфиса в слезах лежала на своей постели.
— Что с тобой, что у вас происходит? — наклонившись к молодой женщине, спросил Петр.
— Разве ты не знаешь? Нас двадцать невольниц приобрел купец Осман из Кафы. Он хочет перепродать туркам в Константинополь. Купец посулил хорошие деньги мурзе Сулешу, и он согласился. Сегодня лекарь осматривал. Сколь сраму натерпелись — и не пересказать! Завтра купец Осман заплатит деньги хозяину и погонит нас в Кафу… Боже, зачем я, несчастная, родилась на свет!..
Анфиса охватила голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, зарыдала.
Петр Овчина сжал кулаки, его душила злоба. Все знали, что ему нравилась молодая невольница и что он хотел взять ее в жены. И вот, не сказав ему ни слова, хозяин продает Анфису.
— Сегодня ночью я сбегу отсюда, — тихо сказал Петр. — И ты бежишь вместе со мной.
— А как же брат Федор? Я не уйду без него.
— Разбуди Федора, — сразу согласился Петр, — пусть бежит с нами. Ждите меня через час во дворе у большой шелковицы, никому ни слова, поняла?
Петр вышел из сарая. У избушки, где он жил вместе с тремя остальными надсмотрщиками, остановился. Бежать, но как? Об этом он еще не думал. Утром мурза Сулеш узнает о побеге. В погоню во все стороны помчатся конные татары. Поймают и с позором приведут обратно. И тогда все кончено. Вот к чему может привести неподготовленный побег. И вдруг пришла в голову спасительная мысль: «Рассказать все Алексею, он поможет».
Петр бросился в маленький домик, стоявший в стороне среди огромных шелковиц. Здесь жил Алексей, костромич. Двадцать лет назад, когда мурза Сулеш был еще сотником, он взял Алексея в плен. Парень был грамотен, трудолюбив и покорлив — слово хозяина было для него законом. Сулеш полюбил его и приблизил. Через десять лет Алексей принял мусульманство и женился на татарке, дальней родственнице своего хозяина. С тех пор он стал доверенным человеком мурзы во всех делах. Даже евнухи при гареме были под его началом. Алексей управлял хозяйством мурзы, содержал конюшню, делал вино и сыры, продавал все, что производилось во владениях мурзы Сулеша и шло на продажу… Пятеро сыновей родила ему жена. Все они воспитывались в исламе и говорили по-татарски. Однако Алексей втайне по-прежнему был верным христианином и не забывал русской веры. Отец Василий своей властью разрешил ему принять ислам и жить с неверной во имя великой цели — помощи своему отечеству. Алексей мог оказать помощь немалую. Мурза Сулеш доверял ему и многое рассказывал о замыслах хана.
Петр Овчина перелез через низкий забор из дикого камня и очутился у окна комнаты, где спал Алексей. Он тихонько позвал его. Алексей тотчас откликнулся. Его бородатое лицо, освещенное бледным светом луны, показалось в окне.
— Что тебе, Петр?
— Беда, брат!
И Петр Овчина торопясь рассказал о похвальбе Дивей-мурзы на пиршестве и о продаже Анфисы кафскому купцу Осману.
— Люба мне Анфиса, — закончил свой рассказ. — Научи, что делать… И царя надо упредить.
Алексей знал о желании мурзы Сулеша продать двадцать русских женщин и уговаривал его отказаться от сделки. Он видел список невольниц, предназначенных к продаже, Анфисы в нем не было. Он догадался, что это проделка старшей жены мурзы, знавшей, что Петр любит Анфису и хочет на ней жениться. Случилось так, что племянница старшей жены, кособокая Фатьма, влюбилась в Петра, и старуха решила осчастливить племянницу и выдать ее замуж за русского. Препятствием к замужеству Фатьмы, по мнению старшей жены, была Анфиса, и старуха решила от нее избавиться.
— Московского царя надо упредить, — раздумывая, произнес Алексей, — дело важное. Беги… Захвати свою Анфису и ее брата.
— Куда бежать, татаре поймают!
— Не торопись… Ты знаешь дорогу к Серебряному ручью?
— Знаю.
— Сможешь найти кибитку пастуха Никиты?
— Смогу.
— Бери тайком лошадей. Скачите к пастуховой избе. Там оставайтесь несколько дней, пока будут искать. Лошадей Никита приведет обратно в конюшню, скажет, нашел их в степи… Я упрежу, когда можно бежать дальше, к Перекопу. Пришлю с Никитой кормовых запасов. Бабу в мужичье платье одень и косы пусть обрежет. Понял?
— Понял, спасибо тебе.
Петр ликовал.
«Анфиса станет моей женой, — думал он. — Целый год она отворачивалась от меня и твердила о своем муже Степане. Теперь-то она поймет, кто ее спаситель, и отнесется по-иному».
Мысль об Анфисе удваивала его силы.
Ровно в полночь трое всадников выехали на дорогу, ведущую к Перекопской крепости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58