– Да наградит тебя бог, пославший нам битву!В шатер Мухран-батони вошел радостный Георгий Саакадзе. Сюда собирались начальники всех дружин и ополчения.Через открытые полы шатра виднелись темные, обступающие Тбилиси с юга скалистые вершины, подернутые серовато-прозрачным туманом.– Друзья, с разрешения князя Теймураза Мухран-батони, я собрал вас поговорить. Перед нами превосходящий нас численностью враг, но сегодняшний бой – жизнь или смерть Грузии. Время сейчас другое, одной храбростью побеждать нельзя. Кто из нас не готов умереть за Картли? Но много ли смысла, если торжествующий враг пройдет по трупам храбрецов? Умирать надо с пользой, но еще лучше самим пройти по трупам врагов. Этому искусству я всю жизнь учил «барсов», и они, слава богу, все у меня целы. Но я никогда не учил этому персов. Как достигнуть победы над многочисленным врагом? Этому искусству я сам учился много лет. Учился у великих полководцев.Многочисленность кизилбашей обернется против них же. Нельзя столько пеших колонн развернуть на Марткобской равнине. Сбитые нашей конницей, передние сарбазы повалят задних.При умелом руководстве конница всегда дает перевес, а в некоторых битвах даже решала судьбу великих стран.– Дорогой Георгий, полтора года могу тебя слушать! – не выдержал Димитрий.– После боя, дорогой Димитрий, а сейчас успокойся на полторы минуты, – улыбнулся Георгий. – Хочу еще сказать: персы всегда имели несметное войско, но не всегда побеждали. В сражении при Гавгамелле Александр Македонский имел семь тысяч всадников, а персидский царь Дарий – четыреста тысяч пеших и сорок тысяч конницы. А победил Александр Македонский и этой победой решил судьбу древней Персиды.Помните, молодые друзья, в победу надо верить, победу надо подготовлять. Я не раз повторял приемы великих полководцев в войнах Ирана с Турцией и всегда побеждал. Я уничтожал наших врагов турок руками наших врагов персов. И сейчас у Марткоби я расставил дружины с точным расчетом поразить врага.Старик Мухран-батони, положив руку на меч, изумленно смотрел на Саакадзе. Молодые азнауры и князья, подавшись вперед, взволнованно ловили каждое слово. Они и не подозревали, что опыт древних битв учит побеждать, учит мастерству полководца.В шатер словно ворвался свежий ветер. К сердцу приливала бодрость. Радовались счастью сражаться под иверским знаменем Георгия Саакадзе. И как бы ни изменились в будущем судьбы этих воинов, они навсегда запомнили Георгия Саакадзе таким, каким он был в шатре Мухран-батони на Марткобской равнине.– И еще последнее, – продолжал Георгий, – полководцу очень трудно руководить ночным боем. Поэтому беспрекословно выполняйте приказания нашего главного полководца князя Мухран-батони.– Нет, Георгий, – поднял руку старый князь, – ты воин Картли, ты можешь зажечь даже старого воина молодым огнем. Ты по праву будешь распоряжаться битвой, а я беспрекословно подчиняюсь Георгию Саакадзе. Желание победы сравнивает все возрасты, как весенняя трава поле. Ты, Георгий, взволновал старого князя! – Мухран-батони, лихо выхватив меч, поцеловал лезвие.За ним все азнауры и князья целовали лезвия клинков, скрещивая их в боевой клятве.Саакадзе дипломатично предоставлял решающее слово старому Мухран-батони, незаметно подсказывая решение и еще незаметнее все делая по-своему. Но сейчас Георгий облегченно вздохнул. Наконец он полновластно возьмет в свои руки ведение войны без опасения разгневать Мухран-батони и риска потерять важную помощь князей.Гонцы скакали в разные стороны с приказами от Саакадзе и Мухран-батони. Вокруг шатра толпились азнауры, дружинники, ополченцы, особенно ностевцы. Они по пятам следовали за Саакадзе, точно боясь потерять его. Возбуждение росло. Слышалось отдаленное жужжание, нетерпеливое постукивание копыт. Кто-то вскакивал на коня и мчался сломя голову, точно от него зависел исход боя. Кто-то на всем ходу соскакивал с коня, словно приносил необычайное известие. На самом деле он только сообщал о запасных конях, привязанных в зарослях у реки Марткоби, или о женщинах, которые разносили чуреки дружинникам.Саакадзе во все вникал, одинаково внимательно расспрашивал.Вернулись Джандиери и Андроникашвили с личными дружинами. Все кахетинские князья мечтали лично убить Вердибега за вероломство.Пришли из Тбилиси амкары Сиуш и Бежан с оружием. Пришли цирюльники, костоправы и лекари. Они сообщили, что по приказу Саакадзе удобные арбы для раненых приведены из Сагурамо и Дигоми и размещены в глубине леса. Пришли старухи-знахарки лечить раны травами. Пришли молодые женщины заботиться о пище.Прискакало горийское ополчение, вооруженное кто шашками, кто копьями, а кто просто дубиной.Примчались на осликах мальчики-факельщики. Впереди на муле гарцевал Иорам, сын Георгия.Из Тбилиси по махатской дороге беспрерывно тянулся к стану Саакадзе разный городской люд.Сумерки сгущались. Запоздалый луч солнца соскользнул с потемневшей вершины. Казалось, воздух натянут, как тетива. Густое небо налегло на Марткобскую равнину. Леса почернели и точно придвинулись к стану.Войско ждало. Дружинники пробовали оружие, подтягивали подпруги. Оборвались веселые возгласы. На миг вспомнились близкие, земля, пройденная жизнь. На лица легла суровость, и беспощадность уже светилась в глазах. Но неожиданно Саакадзе приказал всем на два часа лечь отдохнуть около своих коней.А когда луна посеребрила верхушки пихт и грабов, по колоннам забегали шорохи. Словно камень с утеса, сорвался сон. Миг – звякнули стремена, скрипнули седла; кони, чуя битву, нетерпеливо застучали копытами. Через поляну побежало ничбисское ополчение и построилось за головной колонной. Саакадзе, стоя на Джамбазе, обратился к войску:– Друзья, верные отечеству, я с вами! Пусть в Картли не останется ни одного мужа, ни мальчика, у кого бы в руках не сверкала шашка или кинжал, обнаженный во имя оскорбленной родины, во имя поруганных женщин, уничтоженных святынь. Я с вами!Вокруг Саакадзе теснились конные и пешие. В лунном свете угрожающе накатывалась темная масса. Слушали затаив дыхание.– …Грузины, мне один итальянец рассказывал… В древности римскому воину начальники приказывали: «Одного врага побеждать, на двух нападать, от трех защищаться, а от четырех бежать». Грузины, вас Георгий Саакадзе учит не считать врагов! Нападать и побеждать! За мной, воины! С нами правда! Помните, врагов не считать!– Нападать и побеждать! – ударили, словно обвал, тысячи голосов, и подобно черным разбушевавшимся волнам, с яростью и проклятиями дружины бросились за Саакадзе на персидские укрепления в Норио.Пешее ополчение с топорами и кирками ринулось к первой линии завалов, неистово расчищая путь коннице.Дато и Гиви, выхватив клинки и привстав на стременах, вырвались вперед. За ними понеслись азнаурские дружины. Конница в сжатом строю перескакивала через срубленные и наваленные деревья.Ростом круто повернул направо и врезался в просеку.«Алла! Алла!» – раздались за завалами гортанные выкрики, и загрохотали огромные камни, преграждая подступы.С высокого завала ударила персидская пушка, и раскаленное ядро, шипя, врезалось в ополчение. Упал огнебородый, упали многие.Пользуясь замешательством, из темноты вынырнули сарбазы и с кривыми саблями бросились в битву.– Взять пушку! – загремел Георгий и, пришпорив Джамбаза, понесся к завалу.Дабахчи бросили коней и, перепрыгивая через огонь, полезли на завал, цепляясь за ветви и карабкаясь друг на друга.Напрасно Ростом выкрикивал внизу команду. Дабахчи, не слушая, метнулись к пушке. Один из дабахчи, ногой отпихнув пушкаря, схватил за колесо пушку и швырнул вниз.– Молодец! – крикнул Саакадзе.В шум боя врезался неистовый призыв Ага-хана:– Ла илла иль алла! Мохаммет расул аллах!Взметнулось знамя с солнцем и львом. Густой колонной сарбазы бросились на равнину. К хевсурам подскакал Пануш.– Бросайтесь вперед! – передал он приказание Саакадзе и понесся дальше.«Лошари! Лошари!» Хевсурская конница ветром пронеслась по равнине и вклинилась в пешую колонну Ага-хана.Началась неистовая сеча. Непривычный ночной бой сеял в иранцах страх.С левого края, незаметно обогнув Норио, вышли две ширазские тысячи. Прикрываясь складками местности, сарбазы перебегали к лесу, стремясь зайти в тыл грузинам.Мухран-батони подкрутил усы и пришпорил коня.– Эй, молокососы! Кто из вас решится рассмешить старого князя робостью! – И он вынесся из леса и врезался в ряды ширазцев.За ним с криком последовали задетые за живое конники:– Скорее черт рассмешит кошку, чем мы тебя, батоно!Заскрежетали клинки. Хрустели кости. Тяжело дышали люди и кони. Копья ломались о щиты, расплескивая лунные блики.Сарбазы дрогнули. Но из-за бугра с криками «во имя Али!» мчалась на подкрепление тысячная конница.И снова закипела сеча.Старик Мухран-батони рванулся на коне в самую гущу схватки.– Эй, молокососы! Кто хочет уксуса?! – и снова занес клинок.– Батоно, враг хочет! – ревели мухранцы, неистово рубя сарбазов.Когда минбашам уже казалось, что они теснят Мухран-батони, им в спину ударил Квливидзе.– Эй, курдюки, где у вас лицо? – по-персидски ругался Квливидзе, рубя наотмашь.Все смешалось: стоны, свист, крики, ржание, лязг. Не только люди – кони грызли друг друга.Сарбазы пытались броситься в лес, но Кайхосро шашками преградил им путь. Зажатые в мешке, они бились в одиночку, ползли в овраги, цеплялись за выступы.Луна побледнела, застыв над битвой. Небосклон задернулся розовой пленкой. Но никто не замечал наступающего утра.Саакадзе, потрясая мечом, направлял дружину, зорко следя за движением врага. Внезапно он рванулся вперед, за ним Даутбек. Но было поздно. Вердибег вонзил в грудь Нодару саблю. Увидя Саакадзе, хан скрылся за спинами сарбазов.Молодой Квливидзе, цепляясь за гриву, свалился с коня.Даутбек, подхватив Нодара и отмахиваясь шашкой, вырвался из окружения и поскакал к лесу.– Нападать и побеждать! – кричал Автандил, увлекая за собой ностевцев.Вдруг его глаза загорелись гневом. Пронзенный сарбаз, падая, вырвал из рук ностевца пику.– Чанчур! – рявкнул Автандил, подражая отцу. – Тебе что, на каждого сарбаза по копью нужно?!В лесу на разостланной бурке лежал Нодар. Отстегнутый пояс с кинжалом висел на кусте. Рядом, раскинув рукава, валялся бешмет. Сквозь разодранную рубашку лилась кровь.Старуха морщинистыми руками ловко накладывала на рану травы.Папуна, приподняв голову Нодара, силился напоить раненого вином из глиняной чаши.Вокруг Нодара в молчании стояли амкары-оружейники, сторожившие лес.Прискакал Квливидзе, извещенный Даутбеком. Соскочив с коня, Квливидзе острием кинжала разжал зубы Нодара и влил чашу вина.Нодар приоткрыл глаза и улыбнулся отцу.Старуха посмотрела на Квливидзе:– Молись богу! Молодой азнаур будет еще сто лет сражаться с нашими врагами.– Мать, вылечи мне сына, золотые браслеты надену на твои руки!..– За лечение грузинского воина я платы не беру, – сурово ответила старуха.Нодар тихо застонал:– Отец, враг побежден?– Еще не совсем, но уж бегут, а еще больше осталось изрубленных на марткобской земле.– И это хорошо! – силился улыбнуться Нодар.– Люди, отнесите молодого азнаура в монастырь! – Квливидзе колебался, но вдруг нагнулся и осторожно поцеловал сына в лоб.Он подошел к коню Нодара, привязанному к дереву.– Какой ты конь, если такого воина не мог сберечь! Тебе не сражаться, а арбузы возить! Пинач. – И Квливидзе, погладив челку своего коня, вскочил и помчался к Норио.В грохот врезался шум воды.«Старцы ущелья» Алуда, Умита и Хомезура первые бросились с крутого ската. За ними хевсуры галопом промчались через реку Марткоби, взлетели на скат и, ломая плетни и виноградники, ворвались в Норио. Короткими ударами широких мечей они рассекали врага, кроша людей вместе с латами.Курды кинулись навстречу хевсурам, столкнулись грудь с грудью. Каждый убитый хевсур вызывал восторженный вой. Но хевсуры, расклинив курдов, уже овладели Норио.Вердибег, сжатый с трех сторон, бросил главные силы к центру. Вся равнина потемнела от нахлынувшего войска.Залпы персидских пушек багровым огнем осветили лес. Шипели ядра, носясь по полю. Клубился пороховой дым. Но грузинская ночь мешала прицелу.Вердибег воодушевлял мазандеранцев, исфаханцев и курдов. Точно стадо разъяренных быков, наваливались сарбазы на грузин.Но Саакадзе не допустил опрокинуть центр. Он на ходу перестроил дружины глубокими колоннами. Круто повернув, Саакадзе внезапно развернул колонну, бурей пронесся с тремя линиями конных дружин и опрокинул правый край Вердибега.Спасая положение, Вердибег опрометчиво растянул линию войск. Сплоченная стена сарбазов разорвалась, обнажив центр.Георгий Саакадзе с «барсами» стремительно кинулся в брешь, не давая Вердибегу сомкнуть ряды.Грузинская конница смертельным крылом развернулась в середине сарбазов. Рокотали боевые роги, гремели трубы, били в барабаны.Над равниной поднялось знамя Иверии: неистовый серебряный конь.Саакадзе, не переставая рубить мечом, направлял битву.Автандил и Матарс на лету ловили приказания Саакадзе, все глубже вклиниваясь с ностевцами и ничбисцами в ряды сарбазов.Мухран-батони с мухранцами преградил дорогу к бегству в Кахети. Сарбазская масса то наваливалась на него, то под всплеском шашек и кинжалов отскакивала.– Слава богу, грузины! Мы добрались до врага!Это был голос Трифилия, ворвавшегося на коне с обнаженной шашкой впереди монастырского войска. Рядом молодой монах высоко вздымал знамя: на черном бархате угрожающе сверкал серебряный крест.Кайхосро Мухран-батони восторженно встретил святого отца, и они наперегонки кинулись к сарбазам. Трифилий вспомнил свою буйную молодость. Что ему Кватахевский монастырь?! Что ему лисьи разговоры с царями?! Он молод, он чувствует горячую кровь в жилах! Ветер срывается с шашек… «Есть где прославить имя Христа», – оправдывал себя Трифилий, страшный в своем неистовстве:– Э-э! Святое воинство, что у вас в руках – шашки или свечи?!– Нашими свечами, святой отец, ведьма подавится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68