Шарло пригласил в Версаль изобретателя месье Монгольфьера, чтобы тот запустил свой замечательный воздушный шар. Он сделан из льняного полотна и очень велик – никак не меньше настоящей бальной залы. Под шаром сложили костер из соломы, разожгли огонь, и очень медленно – прямо-таки волшебным образом – гигантский мешок начал заполняться дымом, после чего поднялся в воздух! Подгоняемый ветром, он пролетел над садом и поплыл дальше, становясь все меньше и меньше, пока, наконец, не упал вдалеке за деревьями. Веревки шара запутались в их ветвях.
Шарло в полном восторге. Он умоляет разрешить ему привязаться веревками к шару, чтобы подняться в воздух вместе с ним. Иосиф хочет пригласить месье Монгольфьера в Вену, чтобы тот продемонстрировал полеты на своем шаре австрийскому Институту науки. Людовик же задал месье Монгольфьеру множество вопросов относительно его изобретения. Почему он поднимается в воздух? Почему никто не додумался до этого раньше? Почему шар так быстро опускается обратно? Он все расспрашивал и расспрашивал бедолагу, пока тот, наконец, не взмолился о пощаде и не потребовал оставить его в покое.
Мы чудесно провели время. Посмотреть на удивительное зрелище собралась целая толпа зрителей, большинство из которых вели себя по отношению к нам очень уважительно. Хотя нашлись и такие, кто выкрикивал оскорбления, а один бродяга далее плюнул на мои туфли. Погода была прекрасная, день выдался очень теплый, и в синем небе не было ни облачка. Я пожалела о том, что не взяла с собой Муслин. Может быть, когда-нибудь наступит день, когда она сама полетит на таком воздушном шаре. Может быть, к тому времени это станет настолько привычным и обыденным делом, что летать на нем сможет каждый. Только представьте себе небо, в котором полным-полно разноцветных воздушных шаров!
13 августа 1781 года.
Я призналась Иосифу в том, что Людовик заложил мой бриллиант «Солнце Габсбургов». Так хорошо иметь брата, которому можно довериться, особенно теперь, когда Аксель далеко, а я хранила свою тайну на протяжении многих месяцев.
25 августа 1781 года.
Я простилась с Карлоттой и Иосифом, и теперь мне очень грустно. Карлотта выглядит не в пример лучше в модных платьях и с высокой прической, которую Андрэ украсил поддельными алмазными заколками. Должна признаться, что мой парикмахер – настоящий мастер своего дела. Сестра подарила мне амулет, который нужно положить под подушку, чтобы он защитил меня и моего ребенка от черной магии, если кто-нибудь решит применить ее против нас. Мы крепко обнялись, и я заплакала. Иосиф тоже прижал меня к груди и пожелал легких родов.
– Как только ребенок родится, отправь ко мне скорохода, – настойчиво попросил он. – Отправь сразу же, не медли ни минуты. Мы с нетерпением будем ждать от тебя хороших известий.
– И не забудь надеть пояс Святой Радегунды, когда у тебя начнутся схватки! – окликнула меня Карлотта из дилижанса. – Мама была бы рада.
– Хорошо, конечно, – сквозь слезы пролепетала я, и тяжелый дорожный экипаж, переваливаясь на камнях, выкатился со двора на дорогу.
Вслед ему клубилась пыль.
Я скучаю по ним. Я скучаю по дому. Наверное, сколько бы я ни прожила во Франции, в глубине души я навсегда останусь австрийкой, которая оказалась в неласковой ссылке вдали от того места, к которому стремится сердце.
14 сентября 1781 года.
К нам пришло сообщение, что Аксель со своими войсками движется навстречу британцам, чтобы атаковать их в Вирджинии. Я беспокоюсь об Акселе: здоров он или ранен? Многие офицеры попали в плен к британцам.
Но я знаю, что где бы он ни был и чем бы ни занимался, он думает обо мне.
17 сентября 1781 года.
В Версаль прибыл доктор Сандерсен, чтобы наблюдать меня и присутствовать при родах. С собой он привез крупную и сильную шведку-акушерку. При виде доктора я ощутила, что у меня подгибаются колени, потому что в памяти моей еще живы были воспоминания о боли, страхе и чувстве удушья, которые я испытала, рожая Муслин. Однако когда он приветствовал меня почтительным поклоном и поцеловал мне руку, я немного успокоилась, вспомнив, что он оказался очень умелым врачом. Вспомнила я и его слова, с которыми он обратился ко мне тогда: «Мы сможем сделать это вместе?» После этого я вдруг ощутила твердую уверенность в том, что все закончится благополучно. И действительно, вдвоем мы принесли в этот мир мою любимую Муслин.
Людовик ворчит, что доктор Сандерсен очень уж высоко ценит свои услуги. Я отвечаю, что благополучное появление на свет будущего короля Франции стоит любых денег.
26 сентября 1781 года.
Доктор Сандерсен распорядился, что с сегодняшнего дня я должна оставаться в постели, поскольку он ожидает, что в ближайшие нескольких недель у меня начнутся схватки. Я получила еще одну пачку писем от Акселя! Слава Богу, он жив. Недавно он был болен, но теперь с ним все более-менее в порядке. Генерал Рокамбо несколько раз направлял его к генералу Вашингтону для участия в совещаниях, потому что он хорошо говорит по-английски. Аксель пишет, что генерал Вашингтон – очень хладнокровный человек. Насколько я могу судить, эта черта свойственна далеко не всем американцам. Мистер Франклин, когда был здесь, показался мне очень живым и очаровательным человеком, и он понравился всем. Я встречалась и с другими американцами, хотя, должна сказать, некоторые женщины предстали сущими ледышками, а одеты они были так плохо, что выглядели намного старше своих лет. Хотя, конечно, я встречалась, главным образом, с американскими дипломатами, аристократами и их женами, а не военными, как генерал Вашингтон.
6 октября 1781 года.
Шарло летал на воздушном шаре. Месье Монгольфьер привязал к своему полотняному мешку огромную корзину, в которую посадил несколько овец и других животных. Он наполнил шар воздухом, тот полетел, и вместе с ним полетели и животные. После того как он опустился, животных высадили из корзины и в нее залез Шарло. Станни сделал попытку остановить его, но шар поднялся в небо, и Шарло долетел на нем от луга до деревни Саумой.
Опускаясь, шар сильно ударился корзиной о землю, так что Шарло повредил запястье, но в остальном ничуть не пострадал. К месту падения сбежалась вся деревня, и жители приветствовали его радостными криками. Шарло нанес мне визит и рассказал о своем полете. Рука у него забинтована, но я еще никогда не видела его в столь приподнятом настроении. Он говорит, что я такая же большая, как воздушный шар.
29 октября 1781 года.
Неделю назад, рано утром, у меня начались схватки. В отличие от прошлого раза боль была резкой и острой. Софи страшно разволновалась и побежала за повивальной бабкой, которая села рядом со мной и ощупывала мой живот всякий раз, когда накатывал приступ боли.
Прибыл доктор Сандерсен. Разложив свои инструменты, он заявил:
– Думаю, на этот раз все пройдет быстрее.
От его слов я почувствовала облегчение, потому что, проснувшись от сильной боли, не на шутку испугалась. Но доктор снова уверил меня, что вторые роды обычно протекают намного легче первых.
Мне так хотелось, чтобы рядом был Аксель! Явились все члены королевского семейства, последними пожаловали министры. Больше в спальню ко мне никого не пустили, хотя в коридоре осталось дожидаться своей очереди еще много людей. Людовик очень нервничал. Он непрестанно вскакивал с кресла и начинал расхаживать по комнате, волнуясь, что мне нечем дышать и требуя дать мне воздуха. Но я не жаловалась. В кровати мне было вполне удобно, в комнате дышалось легко, и в этот раз не было шумной толпы зрителей, взбирающихся с ногами на стулья, чтобы лучше видеть.
Боль становилась все сильнее, и повивальная бабка старалась облегчить ее, растирая мне спину. Людовик все порывался дать мне макового сока, но доктор сказал «нет», объяснив, что ребенок может уснуть, а после рождения не проснуться. Кроме того, я пока могла терпеть боль. Я знаю, мне помогало и то, что я уже рожала раньше, поэтому понимала, что могу выдержать все до конца. Я не снимала с себя пояс Святой Радегунды, молилась ей и знаю, что святая мученица придала мне сил.
О последних часах родовых схваток у меня остались очень смутные воспоминания, потому что боль стала просто ужасной и большую часть времени я провела без чувств. Я помню, как звала Лулу, Софи и Карлотту (хотя, разумеется, Карлотты не было рядом, ведь она вернулась в Вену вместе с Иосифом несколько месяцев назад) и крепко держала их за руки. Мне было больно, когда повивальная бабка нажимала на живот и когда доктор, прося меня поднатужиться и снова поднять высокое здание, совсем как в прошлый раз, ввел внутрь меня инструменты.
Тогда я закричала. И еще помню, как Лулу сказала доктору:
– Не делайте ей больно! Ради всего святого, только не делайте ей больно!
Я помню свои слезы, боль и жидкость, которая вытекала из меня.
Потом я ничего более не помню, пока, наконец, перед моим затуманенным взором не возникло лицо месье Жене, хранителя печатей, стоявшего рядом с кроватью. Он громко выкрикнул:
– Сын, у Франции родился сын!
В комнате раздался всеобщий вздох облегчения и радости. Я услышала, как Людовик громко возблагодарил Господа, а кто-то, Станни, по-моему, ругался в бессильной злобе.
Доктор Сандерсен взял на руки и показал мне маленькое красное создание, а потом похлопал его по попке, чтобы малыш закричал. Это был слабый и тихий крик, похожий на попискивание, которое издает крошечный щенок, родившийся раньше времени. Повивальная бабка обмыла его, закутала в красивое одеяльце, украшенное вышитыми геральдическими лилиями, и положила мальчика мне на руки. Он был теплым и маленьким, меньше Муслин, когда та родилась. Глазки у него были закрыты, и на голове совсем не было волос. Я поцеловала его, а потом, должно быть, лишилась чувств, потому что не помню более ничего. Откуда-то издалека до меня донесся слабый голос Людовика, возвестившего:
– Мадам, вы стали матерью дофина.
Действительно, наконец-то я стала матерью дофина. Слава Богу.
IX
14 декабря 1781 года.
Моего сына обожают и преклоняются перед ним так, словно он – воплощение Бога не земле. Посланцы иностранных государств, чиновники и официальные лица из многих провинций Франции, влиятельные парижане, королевские министры и придворные – все приближаются к его колыбельке с таким трепетом, словно входят в священный храм. И смотрят на малыша так, словно узрели ожившего святого или крест, на котором распяли Спасителя. Мы так долго ждали рождения наследника трона! Сколько горестных лет нам пришлось пережить! И теперь, когда принц родился, это кажется нам чудом, неожиданным и нежданным даром небес. Я бы с величайшей радостью позволила подданным полюбоваться на него, не будь он таким крошечным и малоподвижным, в отличие от Муслин.
Пока этого никто не замечает. Посетители, с благоговением приближающиеся к колыбельке, успевают бросить на него один-единственный взгляд, так что просто не видят чего-либо необычайного. Для них он всего лишь крохотный младенец, закутанный в шерстяные одеяльца и лежащий в золоченой колыбели, драгоценный дофин Франции. Но для меня он значит намного больше. Для меня он любимый сын, мой дорогой Луи-Иосиф. Но при этом он как будто пребывает в летаргическом сне, тихий и спокойный. Его совершенно не интересует окружающее. Он не размахивает ручками и ножками, подобно другим детям, и хотя ему уже исполнилось два месяца, до сих пор не может оторвать головку от атласной подушечки. Я всегда тщательно прячу свой дневник, и вообще теперь я храню его в новом месте, куда никому даже в голову не придет заглянуть. Никто не должен прочесть того, что я пишу здесь о будущем короле Франции.
2 февраля 1782 года.
Я очень беспокоюсь о нашем маленьком Луи-Иосифе. К нам приехали три медицинских светила, чтобы осмотреть его, приехали из самого Эдинбурга.
17 февраля 1782 года.
Сегодня Лулу застала меня в слезах и сделала все, чтобы утешить, но я безутешна. Мне нет и не будет покоя.
Луи-Иосифа осматривали и другие специалисты, и все они едины в своем мнении. У дофина искривление позвоночника, и он никогда не будет стройным, и никогда не сможет ходить самостоятельно. Людовик хорошо заплатил им, чтобы они хранили свои выводы в тайне. Об этом никто не должен даже догадываться – хотя, конечно, няня дофина знает все. Я по-прежнему кутаю его в одеяльца, так что посетители – чуть было не написала «обожатели» – видят только его личико.
28 февраля 1782 года.
Аксель жив и здоров. Он – герой! Наконец-то я получила о нем более подробные известия. Я так давно не получала от него весточки, что уже начала бояться, что его ранили или даже убили.
Он был с генералом Рокамбо и американцами, когда они окружили войска английского генерала Корнуоллиса. В конце концов генерал Корнуоллис вручил им свою шпагу и сдался вместе с войсками. Во время перестрелки с британцами Аксель сражался очень храбро и спас много солдат, американских и британских. Генерал Рокамбо наградил его орденом, а генерал Вашингтон пожал ему руку, поблагодарил и произвел в члены ордена Цинцинната. Я горжусь Акселем и скажу ему об этом, когда мы увидимся. О, когда же, когда я, наконец, увижу его? Наша разлука длится слишком долго.
Разумеется, я не могла знать этого заранее, но бои с британцами и их сдача произошли как раз перед тем, как родился Луи-Иосиф. Должно быть, мои звезды и звезды Акселя расположились на одной линии, как сказала бы Софи.
3 апреля 1782 года.
Я пишу эти строки в гроте в Маленьком Трианоне, в безопасном и надежном уединенном месте. Рядом, у входа в грот, стоит на страже Эрик. С тех пор как родился Луи-Иосиф, Эрик все время держится поблизости от меня и ребенка, не оставляя нас одних ни на минуту, как если бы он, а вовсе не Людовик, был отцом дофина. Мне приятна его забота, и я не преминула сказать ему об этом.
Сегодня мне как никогда нужен покой и уединение этой небольшой пещеры. Доктора поставили еще один неутешительный диагноз. Они говорят, что у дофина развилась болезнь легких, которая перекинулась с груди на плечо и спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44