— Я понимаю, что вы вели несколько необычную жизнь. Будучи отрезанной от многого из того, что считается нормальным. Однако, несмотря ни на что, — наверное, выражение ее лица заставило его прервать свою речь. — В чем дело? — испуганно спросил он.
— Только в том, что вы правы, — сухо заметила она. — Моя жизнь, скажем так, несколько необычна. Но это — моя жизнь. И она меня более-менее устраивает, — и это была явная ложь.
Ей с трудом удавалось удерживать равновесие. Равновесие весьма шаткое. Угроза помешательства не исчезала, она была в ней и вокруг нее. Она ни за что не расскажет ему о терзавших ее страхах и опасениях. С него достаточно его собственных забот.
Вернулся Морли. Они молчали, пока он расставлял тарелки по дощатой столешнице. Трактирщик поинтересовался, не надо ли им чего-нибудь еще и пошел по своим делам. Стояла удивительная тишина. Дверь на улицу была открыта. Через дверной проем дул свежий летний ветерок, лился мягкий свет угасающего дня. На дороге не было ни души. Сара почувствовала, что проголодалась. Она рассмеялась и отрезала себе кусок горячего пирога. В безумии тоже есть своя прелесть. Она перестанет сопротивляться ему — в любом случае, это бесполезная трата сил. Она может сo спокойной душой воспринимать все, что пошлет ей судьба и что пошлет ей ее безумие. Даже Фолкнера.
— Поужинайте спокойно, — мягко предложила она. — Сэр Исаак прав, пирог действительно очень вкусный.
— Как вы только смеете отшучиваться, — недоумевая, настаивал он, чисто по-мужски, он был раздражен и недоумевал искренне.
Она опустила вилку и посмотрела на него спокойно.
— Скоро вы закончите свои дела здесь. Независимо от результатов, вы вернетесь назад, в Лондон.
— Да, конечно же.
— А я останусь, — и этим все было сказано, резко и начистоту. Она останется в Эйвбери. А он уедет в Лондон. По-другому быть не может.
— Все не так-то просто…
— Не усложняйте, — твердо сказала она. — Все очень просто.
Так тому и следует быть. Для того чтобы покинуть Эйвбери, ей, прежде всего, необходимо сладить с собой. Или, как она считала, со своей болезнью. Но, судя по всему, безумие победит ее.
От хлеба поднимался парок. Она отломила кусок и протянула Фолкнеру. Их пальцы на мгновение соприкоснулись. В ней тотчас же шевельнулось теплое, нежное чувство, словно кто-то провел легким, трепещущим перышком. А следом наплывало горькое и тяжелое сожаление о том, что для них нет никакого общего будущего. Однако это была, довольно глупая, шальная мысль. Она решительно отогнала ее. Она будет твердо держаться жизни, которая заменяет ей действительность.
Фолкнер взял хлеб. Он выглядел ничуть не счастливее, чем в начале разговора. Сара пыталась подыскать слова, способные как-то развеять его уныние, утешить, взбодрить. Почему-то его страдания были для нее куда горше и больнее, чем свои собственные.
— Надеюсь, что ваше пребывание здесь не затянется слишком долго, — с надеждой в голосе начала она. Но поняла, что говорит не то. В ответ на незаконченную фразу она получила такой злющий и негодующий взгляд, от которого предпочел бы унести ноги даже храбрец. Но ей некуда было отступать. Сара стояла на своем. Или, вернее сказать, сидела за столиком в гостинице Морли. Ела пирог с почками. В открытую дверь струился мягкий свет заходящего солнца.
Это был чудесный теплый вечер. Весенний деревенский вечер. Возможно ли было не обращать внимания на растущее между ними напряжение?
Они вздрогнули от внезапного страшного крика, казавшегося нелепым в мирной деревенской тишине.
Дрозды шумно сорвались с деревьев, ошалело крича, испуганно и спешно рванулись в гаснущее небо.
ГЛАВА 19
— Мертв не более получаса, — объявил доктор Костоправ. Он выпрямился, поднявшись от тела. Дейви был все еще щеголевато облачен в новую белую рубашку, камзол, ладно сшитые панталоны до колен и начищенные ботинки.
Дейви Хемпер, или то, что от него осталось, лежал на боку в переулке между гостиницей и церковью. У него было перерезано горло. Сара почувствовала, как в спину от камней кладбищенской стены потянуло холодком. Она подняла руку, сжала пальцами рот, чтобы не закричать. Изнутри ее скручивала жгучая боль. За Дейви, за Эйвбери, за свалившиеся на всех несчастья и беды.
— Значит, это были не цыгане, — сказала она.
Преподобный Эдвардс, наконец-то, отвел испуганный взгляд от мертвого тела. Он был бледен и дрожал, первый раз в жизни увидев убитого человека, да еще таким жутким способом. Священник еле сдерживал позывы рвоты, видимо, его здорово тошнило.
— Цыгане? — бессмысленно повторил он.
— Цыган здесь больше нет, — твердо сказал Фолкнер. — Поэтому нового убийства на них не навесишь. Но коль они неповинны сейчас, то, скорее всего, они не замешаны и в первых убийствах.
Молодой священник растерянно таращился на Фолкнера.
— Вы хотите сказать?
— Убийца кто-то из местных, викарий. Вам надо бы примириться с этой мыслью.
— Не может быть, — протестовал Эдвардс. — Здесь у нас живут порядочные люди. Они…
— Его также ударили по голове, как и тех двоих, — сообщил доктор, — отчего он тотчас же потерял сознание. Убийца спокойно довершил свое ужасное дело.
Фолкнер внимательно осмотрел место преступления.
— Никаких следов оружия. Как по-вашему, доктор, что бы это могло быть?
Лекарь пожал плечами, вытирая лоскутом тряпки окровавленные руки.
— Нож, судя по всему. Однако лезвие не слишком велико. Такой нож можно носить с собой. Например, для того, чтобы содрать шкуру с добычи, нарезать веток или проделать дырку в упряжи. Если подумать, такой нож, наверняка, найдется у каждого встречного и любого мужчины.
Фолкнер кивнул.
— Никаких отпечатков. Земля суха.
Склонившись к Дейви, он легонько прикоснулся к нему.
— И что это ты делал здесь на задворках, мой мальчик? — тихо спросил он. — Шел себе, прогуливаясь? Или ждал встречи с кем-то еще?
— Теперь он вам уже не ответит, — отозвался Костоправ.
Фолкнер выпрямился, не отводя взгляда от убитого.
— Вы и не поверите, на что способны мертвые. Мы отнесем его к вам в приемную, доктор. Я хочу, чтобы вы изучили каждый клочок его одежды. Викарий, отыщите констебля Даггина. Передайте ему, чтобы он явился. Скажите ему также, что мне нужны люди, которым он доверяет, если таковые имеются. Надо будет полностью оцепить это место, прежде чем мы его хорошенько обыщем.
Он повернулся вполоборота и глянул в сторону гостиницы.
— Придется также допросить мисс Морли, но беседа с ней может и подождать.
Аннелиз первой обнаружила тело. Именно она переполошила деревню криком, таким образом оповестив о своей ужасной находке. Впрочем, трудно было поставить ей это в вину. Папаша загнал рыдающую и дрожащую девушку домой. Они больше не высунули носа наружу. Хотя Саре казалось, что время от времени Морли украдкой поглядывает на них.
Фолкнер дотронулся до ее плеча. Она обернулась, вопросительно посмотрела ему в глаза.
— Вы не согласитесь сходить к его матери?
Сара молча кивнула. Ее переполняли ужас и чувство непоправимости случившегося. Но она была не в силах отказать ему. Это ее долг. Она — хозяйка Эйвбери. Кому, как не ей, делить с жителями деревни как лучшие, так и худшие времена. Кому, как не ей, утешать их насколько это возможно.
Окна небольшого домика под соломенной крышей были темны. Сара постучала в дверь. В домике по-прежнему было тихо. Ни звука, ни шороха, ни вспышки света. Постучав еще раз, Сара осторожно приоткрыла дверь и вошла.
— Миссис Хемпер?
Никакого ответа. Лишь когда глаза привыкли к сумраку, Сара смогла разглядеть сгорбленную фигуру. Миссис Хемпер сидела на табурете у погасшего очага. Сара снова окликнула ее.
— Миссис Хемпер?
Женщина слегка пошевелилась, послышался тонюсенький голосок.
— А, это, значит, вы…
Старуха сидела, закутавшись в шаль, обхватив себя руками, словно пыталась согреться. Сара глубоко вздохнула, собралась с духом, опустилась на колени возле табурета, взяла руку старой женщины в свои холодные ладони.
— Мне очень жаль, Дейви…
— Его унесла белая кобылица, не так ли? Это самая страшная пора, скажу я вам. Жестокая весна. Как мы, бывало, называли ее. Ягнят валил мор. Первые зеленые ростки в полях гибли.
Иному бормотание пожилой женщины могло показаться бессмысленным, ничем иным, как проявлением помешательства от страшного горя. Но Сара сразу же поняла, что к чему. Когда Эйвбери пребывала в младенчестве, белая кобылица считалась вестницей смерти.
— Мы обязательно отыщем виновного, — пообещала она, сжимая ладонь миссис Хемпер. — Я вам клянусь, поверьте. Но вы должны нам помочь. Может, он что-нибудь рассказывал или случайно обмолвился о каких-либо своих делах. Нам важно узнать все.
— Ничего он мне не говорил, — ответила старуха, сердясь на своего покойного сына за то, что он не доверял своих тайн. Потому она и не смогла уберечь его от гибели. — Уж так он гордился собой, так и вышагивал в новом костюме, как павлин. Но и словом не заикнулся, откуда у него в карманах завелась звонкая монета. Я его буквально умоляла открыться мне, матери. Я так и знала, что деньги его не доведут до добра, — она безутешно зарыдала.
— Говорил, что собирается в Лондон, — притихнув, продолжала миссис Хемпер. — Ему, видишь ли, хотелось повидать свет и поискать для себя место в жизни. И что нашел он вместо этого, для себя? Земляной холмик на кладбище? А впереди у него была целая жизнь, — она уронила голову на ладони и рыдала негромко. В ее плаче слышалось беспросветное отчаяние женщины, ставшей свидетельницей смерти собственного ребенка. А что страшнее может быть для матери?
Сара обняла старуху и долго сидела рядом с ней, нежно прижав к себе. Что еще могла она сказать и сделать ей в утешение? Иногда боль бывает настолько глубока, что нет никакой надежды на ее исцеление.
На крыльце послышались шаги. В комнату вошла миссис Гуди. Она поспешила сюда, как только до нее долетела печальная весть. Следом за ней явилась миссис Дамас. Одна за другой деревенские женщины собирались здесь, в маленьком домике. Они были потрясены, испуганы, возмущены убийством Дейви. Однако кому-то надо было браться за дела, готовить чай, разжигать огонь в очаге. Миссис Хемпер уложили в постель. А еще надо было говорить о том, какая ясная была улыбка у Дейви, какие добрые услуги оказывал он, будучи мальчуганом, как хорошо пропалывал гряды, каким был добросовестным разносчиком. О более поздних временах не было сказано почти ни слова, у парня был довольно тяжелый характер. Но теперь его характер не имел никакого значения.
— Ангелы с пением ведут его на вечный покой, — тихо сказала миссис Дамас и утерла слезы. Это были непритворные слезы. Они лились от души, ибо она оплакивала горе, обрушившееся на всех. Миссис Дамас положила руку Саре на плечо. В тишине комнаты голос звучал твердо и четко:
— Необходимо что-то делать, мистрис.
Рука, державшая чайник, чтобы разливать из него в чашки чай, замерла па полпути. Горящая щепка так и не упала на поленья в очаге. Взгляды женщин Эйвбери обратились к Саре.
— Да, — спокойно, но жестко сказала она, открыто глядя на присутствующих. — Мы обязаны покарать убийцу.
Женщины переглянулись, снова взглянули на Сару и медленно, словно в раздумье, кивнули ей. Убийца не избежит кары. Каждая из них и все вместе — они добьются этого.
Фолкнер знал, что ему делать. Два года назад, во время расследования хищений военных припасов, наиболее ценные улики попали ему в руки с одежды одного полковника, погибшего от несчастного случая. Тот разбился, упав с лошади. Документы, оказавшиеся у него в карманах и подшитые за подкладку мундира, послужили ключом к раскрытию преступления. И все равно, он чувствовал себя неловко и неуютно от мысли, что должен копаться в вещах Дейви Хемпера.
— Не представляю, что вы там хотите найти? — спросил констебль Даггин. Он прибыл, как только до него дошла весть об убийстве. И теперь жался в угол приемной лекаря. Разок пристально посмотрев на мертвеца, он отвел глаза в сторону.
— И я не представляю, — согласился Фолкнер. — Никогда ничего заранее не угадаешь. А ткань какая добротная. И работа недурна. А?
Даггин на этот раз глядел на одежду и тело долго и внимательно.
— А действительно наряд хорош, — согласился он с нескрываемым удивлением. — Интересно, откуда он у такого парня, как Хемпер?
— Именно в этом мне и хотелось разобраться. У него была работа?
— Он помогал своей престарелой матери. Батрачил на фермеров, если у них подворачивалась для него какая-нибудь работенка.
— Такая, как сейчас?
— Кто знает, — пробормотал Даггин с сомнением в голосе, — сейчас самая посадка, работы в поле и на огородах уйма. Только платят за нее негусто.
Фолкнер подошел к столу, на котором лежал Дейви, бледный и недвижимый. Фолкнер поочередно поднял и осмотрел руки покойного.
— Ногти у него чистые и необломанные.
Даггин взглянул украдкой, а затем снова отвернулся.
— Работай он в поле, такого бы не было.
— Значит, он заработал деньги где-то в другом месте. У вас есть какие-нибудь догадки?
— В Данфорде частенько играют на деньги или устраивают петушиные бои, ну и все такое прочее. Может быть, он замешан в каком-либо из подобных дел?
— И его из-за этого убили?
— Кто знает? — переминался констебль.
— А какое отношение это имеет к цыганам?
— А с какой стати? Это совершенно разные случаи.
Фолкнер рассмеялся резким жестоким смехом.
— Ах, вот куда мы гнем? Цыган убил кто-то из своей братии. От убийцы потом и след простыл. А бедный Дейви нашел себе смерть из-за каких-то петушиных боев в Данфорде. Тут явная натяжка, констебль. Вам не кажется?
— Но у меня до сих пор нет причин полагать, что во всем виноват кто-то из местных, — не унимался Даггин. Он с недовольным видом упрямо цеплялся за свою точку зрения, зная при этом, что доказать ничего не сможет. Однако не желал сдаваться с какой-то туповатой упорностью.
— Да бросьте вы, — отозвался Костоправ. — Дейви, так или иначе, связан с убийством цыган. Они все нашли здесь конец. Поэтому вам следует искать убийцу именно здесь, в деревне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41