Ориел смотрела на него, не скрывая своего беспокойства. Он с трудом заставил себя не смотреть на манящие изгибы ее тела и сидел, не шевелясь, боясь, что она снова упорхнет-стоит ему лишь открыть рот.
— Милорд, вам плохо? Я… я была в библиотеке и слышала ваше пение.
Блэйд забыл о боли в плече. Правой рукой он уложил левую на перевязь. Ее взгляд метнулся от больного плеча к его лицу. Она глядела на него с серьезным выражением, и он улыбнулся ей чувственной, сладостной улыбкой, которую можно было принять за выражение благодарности.
— Спасибо, леди, неосторожным движением я вызвал боль. Музыка захватила меня.
Ориел повернулась к двери, и Блэйд стал лихорадочно придумывать предлог, чтобы задержать ее.
Его удивило то, что она сама пребывала в нерешительности.
— Я никогда не слышала голоса такой чистоты и силы, как ваш, милорд. Соловей мог бы позавидовать вам.
— Еще раз большое спасибо. — Блэйд поднял лютню. — Может быть, послушаете еще?
— Но ваша рана…
— У меня были куда более серьезные раны. Бездействие терзает меня больше, чем боль. Если вы не возражаете, я спою еще.
Она улыбнулась в ответ, взяла диванную подушку, бросила ее у камина и уселась на нее, опершись рукой о пол. Она сидела почти рядом с ним. Сделав вид, что ему зябко, Блэйд пододвинул стул ближе к огню.
Его колено касалось ее плеча — она не могла отодвинуться: жар от камина тогда опалил бы ее. Даже легкое прикосновение к ее телу вызвало у Блэйда прилив жгучего желания.
Блэйд выругался про себя и сделал глубокий вдох.
— А сейчас, госпожа, раз я буду играть для вас, вы должны дать мне обещание.
Она недоверчиво взглянула на него.
— Какое обещание?
— Обещайте, что не убежите, если мое пение не понравится вам.
— Я не могу даже предположить, что ваш голос может быть неприятным, милорд.
— Итак, вы обещаете?
— Да.
Хитрость оказалась удачной, и он начал петь — спокойным, ровным голосом, как пел он темными ночами в спальне Клод. Сначала он спел о Тристане и Изольде, об их несчастной любви, затем об Артуре и Ланселоте. Сгустилась темнота, и гостиная понемногу погрузилась во мрак, усиливший атмосферу интимности.
Блэйд почувствовал, как Ориел слегка отодвинулась от него, поэтому он чуть сдвинулся на стуле, и его колено снова коснулось ее плеча. Одновременно он стал петь тише, и девушке пришлось чуть податься вперед, чтобы лучше слышать слова. Она смотрела, как его пальцы пробегают по струнам, в ее глазах появился блеск, а на щеках — румянец. Захваченный этой переменой в ней, он забыл об инструменте, и его пальцы замерли.
Она смотрела на него снизу вверх, ее губы были приоткрыты, и он видел, как вздымается и опускается ее грудь. Никто из них не проронил ни слова, пока звук последней тронутой им струны не затих в тишине. Его тело тоже дрожало подобно струне.
Блэйд опустил лютню и стал медленно наклоняться, пока их губы не встретились. Сжав лицо девушки в своих руках, он сильнее прильнул к ее губам. Она сделала слабую попытку уклониться, но он, горя от нетерпения, жадно приник к ней. Он чувствовал вкус ее губ-теплых, сочных, притягательных. Лютня упала на пол, Блэйд крепко обнял девушку. Ориел пыталась сопротивляться, но борьба лишь усилила его пыл.
Его язык глубоко проник в ее уста, и на какое-то время она затихла в его объятиях, позволив ему провести языком по ее шее. Руки ее скользнули под его камзол, нежно поглаживая кожу.
Почувствовав прикосновение ее рук, Блэйд вновь впился поцелуем в ее губы, одновременно лаская грудь.
Ориел, вздрогнув, вскрикнула и уперлась кулаками в его плечо, почти рядом с раной. Он, приглушенно застонав, ослабил объятия, и она, неожиданно высвободившись, опрокинулась на спину, непроизвольно раскинув ноги. Блэйд хрипло рассмеялся, чтоб скрыть исступленное желание, которое вызвала в нем эта поза.
— Наглый и распущенный хам, — сказала она. Натянув платье, она встала на колени.
Блэйд подскочил к ней и сжал ее руки.
— Нет, госпожа, вы не можете уйти. Я бы хотел довести нашу сладостную игру до конца.
— Отпустите меня. — Она дернула руку, но он не отпускал ее.
— Уберите свои руки, грязный развратник. Вы лживый и…
Блэйд смотрел на нее, завороженный ее дрожащими губами, чистотой ее, по-детски открытого лица.
— Я вижу, вы испуганы.
Все еще стоя на коленях, Ориел резко ответила:
— Вовсе нет.
— Да, госпожа, вы бледны и дрожите, выглядите, как та испуганная пастушка, которую заманил в стог сена ученик мельника.
— Повторяю, я не боюсь вас, Блэйд Фитцстивен.
— Вижу, вы, наконец, запомнили мое имя.
Она встала.
— Меня ждут дела.
— Разве ваши слова ничего не значат?
— Что вы имеете в виду?
— Вы обещали не убегать от меня.
Он вновь взял в руки лютню.
— Я всегда держу свое слово, но вы перешли все границы, и поэтому мое обещание теряет свою силу.
— Из этого следует, что вы боитесь меня, милая, признайте это. Могу поспорить, что вы не останетесь и не послушаете еще одну песню.
Он видел, как ее лицо пылало от переполнявших ее эмоций.
— Нет сомнения, что вы сами себе не доверяете, когда находитесь со мной.
— Ха! — Она подошла к окну и села на диван. — Еще одну песню, милорд!
Он с ухмылкой посмотрел на нее и прикоснулся к струнам.
Лучшая девушка в нашем городе
Попросила меня об одной щедрости:
Подарить ей черенок моего грушевого дерева.
Когда я сделал это к ее полному удовольствию, она щедро потчевала меня вином и сладостями.
Ориел поднялась и направилась к двери, прежде чем он закончил петь. Блэйд тихо засмеялся.
— Милая, не будь такой пугливой. Ты же любишь, когда тебя целуют, Ориел Ричмонд. Иди ко мне, и я научу тебя играть на моей лютне.
В библиотеке хлопнула дверь. Он услышал звук ее удаляющихся шагов. Они затихли на другом конце коридора. Улыбка исчезла с его лица, как только он осознал, что полностью потерял контроль над собой и, оказавшись рядом с этой девушкой, забыл о главной цели своей миссии. Такого с ним раньше не происходило.
С другими женщинами он мог подчинять тело своей воле. Мог заниматься любовью с искушенной французской куртизанкой и одновременно выпытывать у нее интересующие его секреты. Когда же он целовал Ориёл, его мысли были самые что ни на есть простые, даже примитивные — непреодолимое желание немедленно удовлетворить свою страсть.
Он чувствовал себя не в своей тарелке. Единственная причина его настойчивых ухаживаний за Ориел заключалась в стремлении получить доступ к секретам Ричмонд-Холла. Да, он рисковал оскандалиться, преследуя ее так настойчиво, что едва не овладел ею на полу гостиной. Но, черт возьми, она искушает его своей неприступностью, своим презрением. Она бросает ему вызов.
Она ничего не знала о любовных играх. В отличие от нее, французские женщины знали толк в любви. Знали, когда нужно подчиниться воле мужчины, и, отдаваясь, получали наслаждение, к которому стремились. Но не она. Не леди Ориел Ричмонд. Несомненно, она считала себя слишком целомудренной, чтобы отдаться ему. Ну что ж, он докажет ей, что это не так. Ведь целомудрие становится бесполезной и скучной вещью и мгновенно испаряется, как только попадает в лавину страсти.
7
Любовь-это не что иное, как страсть.
Время — не что иное, как движение.
Тело-не что иное, как прах.
Сэр Уолтер Роули
Кардинал Лотарингский стоял в дверях одного из парижских домов с колоннадой в коринфском стиле. Была холодная зимняя ночь, дул пронизывающий ветер, улицы были темны и пустынны. Он глянул под ноги. Там, у основания мраморной лестницы, освещенной тусклым светом факела, лежало тело женщины. Ее звали Клод.
Судя по выражению лица, вид распростертого тела вызвал у кардинала чувство досады. Из темноты вышел молодой священник в черном одеянии с блестящими темными волосами. Он взглянул на тело, затем поднял глаза на кардинала. Шарль де Гиз вздохнул и стал медленно спускаться по лестнице. Он двигался плавным, скользящим шагом, и его красная мантия переливалась в свете факела. Отблески огня искрились в золотистых волосах кардинала и подчеркивали здоровый цвет его щек.
Кардинал остановился рядом с телом, засунул руки поглубже в рукава и обратился к священнику:
— Весьма неприятно, Жан-Поль. Полагаю, она думала избежать наказания. Предатели всегда должны помнить о возможности возмездия, прежде чем решаются на измену.
— Да, мой кардинал.
— Карету, Жан-Поль. Нам здесь нечего делать.
Карета тронулась, увозя их от дома с мраморной лестницей и неподвижного тела на ступенях. Лишь несколько фонарей освещали ночной город, и карета двигалась по темным улицам. Кардинал, закутавшись в мех норки, казалось, был погружен в раздумья.
— Значит, слуги дали тебе список ее друзей.
— Да, мой кардинал. И я выследил всех, кроме одного.
— Кто же этот неуловимый?
— Это как раз меня больше всего беспокоит. Никто из слуг не может дать вразумительного ответа. Он гостил у нее несколько дней, но имени своего не называл. Слуги сказали, что Клод была в веселом настроении во время его пребывания. Она просто упивалась им, называла его «несравненным». У него темные волосы и серые глаза, а у его слуги длинные седые волосы и крепкое телосложение. Но самое интересное-все слуги запомнили голос этого молодца.
— Его голос. Это вряд ли нам поможет, Жан-Поль.
— Может быть, это как раз и поможет, ваше высокопреосвещенство, ибо, думаю, не так уж много молодых аристократов приятной наружности, которые еще обладают голосом, способным очаровать и ангела. Именно так описали его слуги Клод.
— Мы должны найти этого человека. Пошли людей во все порты, в первую очередь в Кале и Гавр. Не нравится мне этот тайный визит. Она никогда не упоминала о красивом молодом человеке с голосом сирены. Я не люблю неизвестности и неопределенности.
— Да, ваше высокопреосвященство.
Кардинал соединил пальцы рук.
— Клод была слишком любопытной. Она подглядывала за мной, а потом сплетничала с кем попало.
Он вздохнул.
— Жалко, что служитель Бога не может никому доверять, и самое неприятное то, что теперь мне придется искать человека, который, возможно, является шпионом другого государства. Не нравится мне все это.
— Да, мой кардинал.
Кардинал погрузился в свои мысли. С помощью одного из своих агентов он узнал, что Клод выбалтывает его секреты, и теперь планы, связанные с его племянницей, оказались под угрозой. Он был неосторожен — ошибка, за которую он теперь расплачивался. Этот безымянный молодой человек приятной наружности и с ангельским голосом был плохим предзнаменованием. Означало ли это, что о его планах узнали Бурбоны, а, может быть, испанцы? Вполне возможно, что и эти надоедливые англичане могли пронюхать о его замыслах. Елизавета Тюдор оказалась более серьезным противником, чем он предполагал.
Как бы то ни было, он схватит шпиона, и очень скоро. И тогда это небольшое неудобство будет обращено в преимущество. В конце концов, Клод — не единственная, кто может упасть с лестницы и сломать шею.
После того, как Блэйд Фитцстивен поцеловал ее, Ориел убежала в библиотеку дедушки Томаса и заперла за собой дверь. Сэр Томас заснул было под звуки лютни, доносившиеся из комнаты Блэйда, но шум захлопываемой двери разбудил его.
Ориел подошла к столу и принялась перекладывать с места на место многочисленные книги. Одну из них она выронила, и та с шумом упала на пол, заставив ее вздрогнуть.
— Что-нибудь случилось, девочка?
— Ничего, дедушка.
— Он поцеловал тебя.
Ориел резко вскинула голову и широко открытыми глазами посмотрела на сэра Томаса.
— Нет, не поцеловал. То есть поцеловал, но… Почему он здесь? Ему не нужно мое наследство. У него самого огромный замок и поместья, разбросанные по всей Англии и Франции. Зачем он вернулся?
— Он тебя напугал? Да?
— Он нахальный, самодовольный и, и…
— И он заставил сильнее биться твое сердечко.
Ориел подняла книгу.
— Джоан мне рассказала о нем. Он перебывал в постелях всех французских придворных дам.
— Но не в постели королевы.
— И еще он был разбойником!
— Но, девочка, ты не должна осуждать его за это. Ведь тогда он потерял память.
— Однако он запомнил, как убивать людей. Джоан сказала мне, что он убил пять человек на дуэли. Из-за женщин.
— Чепуха, сплетни.
— Сенека писал, что сплетни лучше всего характеризуют человека.
— А Гесиод сказал, что поднять легко, а нести значительно труднее. Забудь о сплетнях. Совсем недавно ты мне жаловалась, что никто ни разу не поцеловал тебя. А сейчас тебе это не понравилось? Только говоря откровенно.
Ориел прикусила губу.
— По правде говоря, не знаю. Я еще не думала об этом.
— Тогда подумай.
Сэр Томас поднялся, подошел к ней и, похлопав по руке, улыбнулся.
— Хочешь, я открою тебе один секрет?
Она кивнула.
— Ты права. Молодой человек не нуждается в богатой наследнице. Он приехал сюда по другой причине.
— По какой же?
— Боже милосердный, ты не знаешь, девочка? Он вернулся из-за тебя. Я наблюдал за ним, и поверь, он сам не свой. Он терзается и мучается, потому что никогда раньше не страдал от душевных ран. С ним такого никогда не было.
— Какая душевная рана? Он прекрасно выглядит.
— Та, которую ты наносишь ему лишь своим присутствием, моя маленькая рассеянная ученица. Иной раз, Ориел, я понимаю, почему твои тетки приходят в отчаяние, общаясь с тобой.
— Ты не прав. Он, должно быть, хочет получить мои драгоценности и поместья.
— Думай как хочешь.
Эта загадочная покладистость деда заставила Ориел с подозрением взглянуть на него, но тот уже перелистывал книгу со стихами Томаса Уайета.
— Помнишь, что я сказал о надписи на моем надгробном камне?
— Что? О, конечно, дедушка Томас. Если меня будет что-то беспокоить или я буду в чем-то сомневаться, то пойду в церковь и прочту ее.
— Это поможет проникнуть в тайну.
Томас потер золотое тиснение книги.
— Уайет обладал большим даром. Мне его поэзия доставляет такое же удовольствие, как неразгаданные тайны и символический смысл цветов. Я тебе говорил, что нашел одну из своих старых книг, в которой рассказывается о языке цветов? Вот она — на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34