— У вас в городе есть шериф?
— Не-а. Последнего шерифа застрелил какой-то пьяный ковбой, поэтому вас, техасцев, сейчас здесь не жалуют.
— Я уже с этим столкнулся, — угрюмо ответила Габриэль. — Я видел только что на улице человека со злым лицом — по-моему, он настоящий бандит. И револьвер носит в расстегнутой кобуре, словно готов сразу пустить его в ход.
Продавец пожал плечами:
— В таких городках всегда полно картежников, ковбоев и убийц.
— У этого шляпа с серебристой лентой.
— А, ты, наверное, видел Киллиана. О нем идет очень дурная слава. Вот уже несколько дней он здесь околачивается. Никто не знает, что ему понадобилось. Ты держись подальше от него, слышишь? Он плохой человек.
Габриэль узнала все, что хотела. В городе нет шерифа, зато теперь ей известно имя убийцы: Киллиан. Как только они вернутся в Техас, надо будет сразу сообщить об этом слугам закона, и справедливость вступит в свои права. А пока она выиграла немного времени. Втайне девушка злорадствовала: ведь теперь Киллиан считает, будто Керби убит.
И все равно ей было не по себе: ведь придется снова солгать Дрю. Нельзя рассказывать ему о Киллиане, Дрю храбр до безрассудства, да и Керби свойственно такое же безрассудное мужество. При всем своем восхищении этими людьми Габриэль поняла, что ни Дрю, ни Керби не по плечу единоборство с жестоким наемным убийцей. И она не допустит, чтобы они рисковали попусту. Да, Дрю не оценит ее стараний защитить его, особенно при помощи вранья — но она все еще чувствовала себя виноватой в смерти отца и не хотела, чтобы по ее вине погиб Дрю.
«Ты же актриса, — напомнила себе Габриэль. — Играй роль. Играй самую важную роль в своей жизни».
Габриэль выпрямилась и решительно вздернула подбородок. Она отомстит за смерть отца, но — немного погодя. Она мысленно попросила у отцовской тени прощения, зная, что он бы ее понял и простил: сейчас нет ничего важнее безопасности Дрю Камерона, ее возлюбленного.
Она смотрела, как продавец волочит к двери три больших мешка с овсом. Подхватив четвертый мешок, она выглянула на улицу. Стрелок Киллиан скрылся — наверное, отправился в салун отпраздновать еще одну смерть. Габриэль вздрогнула, как в ознобе, несмотря на жаркое полуденное солнце.
— Тебе худо, что ли? — спросил продавец. — Ты, часом, не болен? — и отошел на пару шагов — на всякий случай.
От необходимости отвечать ее избавил стук колес катящегося по пыльной дороге хозяйственного фургона. Габриэль замерла в страхе: вдруг откуда-нибудь из салуна прямо сейчас появится Киллиан? Она рассказывала Дрю о шляпе с серебристой лентой, а в этих местах такое дорогое украшение — редкость.
Дрю остановил фургон и соскочил на землю. Глянув на ее лицо, он вопросительно приподнял бровь, однако ничего не сказал. Дрю вошел с продавцом в лавку, чтобы расплатиться. Габриэль хотела втащить мешок с овсом в фургон — надо было как можно скорее уезжать отсюда, — но не смогла даже его поднять. К счастью, в это время подошел Дрю, легко взял мешок из ее рук и поставил его в фургон. Так же легко он закинул оставшиеся три мешка, сел на козлы рядом с Габриэль и щелкнул вожжами. Габриэль старалась не смотреть на него, однако чувствовала на себе его взгляд так же остро, как до этого взгляд стрелка.
«Ты же актриса», — напомнила она себе, но все-таки жалела, что и впрямь не больна. Могла бы, по крайней мере, избежать возможных вопросов. Дрю развернул фургон и направился к востоку. Что ж, поездка в Колдуэлл оказалась очень короткой… Зато обратный путь теперь представлялся Габриэль бесконечно долгим.
20.
Прислонившись к дереву, Дрю слушал, как Габриэль поет трогательную балладу времен Гражданской войны.
Он окинул взглядом восхищенные лица погонщиков. Керби уговорил Габриэль устроить им развлечение, и она охотно согласилась, хотя у нее было немало более важных дел. Дрю вообще замечал, что после поездки в Колдуэлл она всецело погрузилась в стряпню, заботы о Малыше и других своих подопечных — и работала как одержимая, словно каждая минута могла оказаться последней в ее жизни. Единственное, на что у Габриэль никак не хватало времени, — хоть немного побыть с ним наедине. Она избегала Дрю как чуму. Да, было во всем этом что-то странное. Что-то Габриэль явно тревожило, однако она не хотела обсуждать с ним причину своей тревоги. Опять эти тайны, черт бы их побрал, и опять между ними возникла преграда!
Дрю вспомнил, как напряженно и даже как-то отчужденно вела себя Габриэль с ним, когда они возвращались из Колдуэлла. С тех пор он все время гадал, что могло произойти в городе, что так подействовало на нее. Он же ни на минуту не упускал ее из виду… не считая десяти-пятнадцати минут, когда девушка ушла в фуражную лавку. Сам он в это время расспрашивал бакалейщика, нет ли в городе чужаков — но это была бессмысленная затея. В Колдуэлле всегда были чужаки — игроки, погонщики, проезжавшие через город. Главное же, Дрю специально задержался в лавке, чтобы сделать еще одну, особую, покупку. Он потом спрятал сверток в хозяйственном фургоне между мешками с овсом. Покупка и поныне там лежала. Подарок Габриэль, черт побери, но до сих пор Дрю его не сделал — а все потому, что девчонка его избегает. То ли она опять ему в чем-то солгала, то ли о чем-то умалчивает.
Погонщики заулыбались, когда Габриэль начала «Желтую розу Техаса». Малыш, которого держал на руках Хэнк, захныкал, и Верный лег поближе, не сводя с него внимательного взгляда. Дрю заметил, что Габриэль старательно отводит от него взгляд. Проклятье, а ведь они только-только начали доверять друг другу. Неужели это доверие, думал Дрю с горечью, существовало лишь в его воображении?
Габриэль закончила песню под восторженные аплодисменты.
— А ты что же, шотландец? — спросил Хэнк. — У тебя ведь тоже есть любимые песни.
Дрю пожал плечами и отошел от костра. Надо немного поспать. Сегодня ночью он в дозоре.
— Дрю! — окликнула его Габриель. Он обернулся.
— Я знаю несколько английских песенок. Хочешь послушать?
— Но я шотландец, — резко ответил он, — и не слишком жалую все английское.
Дрю увидел, как удивились слушатели. Он так редко огрызался… да, черт возьми, он никогда ни на кого не огрызался, что бы ему ни наговорили.
Он услышал, как Дэмиен спросил у Габриэль;
— Ты знаешь песенку «Лорена»?
Она улыбнулась племяннику Керби и кивнула. Улыбка была простой любезностью, но Дрю захотелось ударить Дэмиена. Однако он пошел прочь, а за спиной в тишине ночи вновь разносились звуки сильного женского контральто. Наверное, лучше сразу отправиться в дозор. Он подошел к коновязи, и молодой конь в знак приветствия ткнулся мордой ему в руку и жарко задышал в лицо. Да, лошадь его любит, но от этой мысли Дрю стало еще тяжелее. Отец когда-то убил его первую лошадь. «Это тебе урок, — сказал он, — чтобы никогда не привязывался к животному». И с тех пор Дрю никогда подолгу не держал одну и ту же лошадь. Он больше не хотел испытать еще раз такое горе.
Однако сейчас в нем кипели желания, которым он раньше не давал ходу. Они беспокоили его, не давали житья. Впервые в жизни ему захотелось любить, захотелось в ком-то нуждаться и быть кому-то нужным. И ему показалось, что он нашел такого человека.
Черт бы подрал эту Габриэль.
Дрю оседлал коня, поймав себя на том, что мысленно осыпает его не слишком лестными эпитетами. Все же он должен был признать, что проклятое животное превосходно. Надо бы спросить у Керби, не продаст ли он ему эту лошадь. Медленно отведя ее от стада — любое резкое движение могло обеспокоить коров и вызвать среди них панику, — он пришпорил лошадь, сразу пустив ее легкой рысцой. Через несколько недель они будут в Абилене, и его великое приключение окончится. Надо будет принять некое важное решение — как жить дальше. Будет ли Дрю Камерон по-прежнему вечным странником или все же заживет достойной жизнью.
Только независимо от того, будет ли он странствовать или пустит корни, останется картежником или превратится в ранчмена, — он уже никогда не сможет жить без Габриэль.* * * Габриэль смотрела на спящего Малыша. Длинные ресницы осеняли пухлые щечки, в одной руке он сжимал куколку, которую она сделала ему из мешочка от кофе, другая ладошка зарылась в пушистой шерсти Верного, который с довольным видом лежал возле младенца. Оба — и дитя, и собака — были предназначены друг для друга самой судьбой, их пути скрестились после трагической утраты. Наверное, и они с Дрю вот так же предназначены друг другу. Во всяком случае, она так думала несколько дней назад. А теперь снова ни в чем не была уверена. Дрю смотрел на нее ледяным взглядом. Нет, он не поймет, почему Габриэль снова солгала ему или, вернее, скрыла от него правду. У него был свой собственный кодекс чести, и Габриэль это нравилось, хотя она и нарушала постоянно его незыблемые правила.
И все-таки лучше презрение Дрю, чем его смерть. Прошло уже пять дней, как они вернулись из Колдуэлла. Можно ли теперь рассказать Дрю и Керби о Киллиане? Этого она не знала.
Вздохнув, Габриэль устроила ребенка поудобнее и спустилась из фургона, чтобы разжечь огонь и сварить свежий кофе. Джед всегда стремился сделать так, чтобы кофе был в достатке в любое время суток, и она старалась подражать ему. Свободные от дежурства погонщики спали. Ночное небо было ясное, звезды — яркие, ярче ей, наверное, видеть не приходилось. Ослепительно сиял полумесяц. Вдалеке темнели многочисленные силуэты коров. Весь пейзаж дышал удивительным спокойствием. Тем острее Габриэль чувствовала свое одиночество, и чем больше она думала о конце перегона, тем мучительней становилось это чувство. За время пути она изрядно сблизилась со своими спутниками, а кроме того, познала радости плоти, которые прежде были ей неведомы.
Габриэль всегда хотела быть только актрисой, но сейчас ей все труднее было думать о возвращении на сцену: к циничным насмешкам и восторгу публики, румянам, корсетам и платьям с низким вырезом. Ей нравилась свобода теперешней одежды — рубашка и мужские штаны. Нравилось общество мужчин, которые ценили ее за то, какая она есть, а не какой кажется. Кроме того, Габриэль и не надо было, чтобы ею восхищались все мужчины. Ей необходимо восхищение одного-единственного, ей нужны его доверие и любовь на всю жизнь.
Габриэль проглотила слезы. Она знала, что теряет сейчас этого мужчину, — но не смела, не могла рассказать ему о своей тайне. Пока не могла. По крайней мере, пока они не уйдут далеко на север. Вот только не будет ли уже слишком поздно?
Девушка прислонилась к колесу фургона. Сегодня ей долго не удастся заснуть.* * * Керби не мог спать. Сегодня ночью земля ему казалась слишком жесткой, одеяло слишком жарким, а мысли, его тревожившие, были особенно беспокойны. Решив больше не мучить себя тщетными попытками уснуть, он сел, огляделся и увидел у хозяйственного фургона Габриэль. Она-то и была одной из причин его беспокойства.
Керби внимательно разглядывал свою повариху. Вид у нее был бледный, вялый и мрачный. Такой она стала после поездки в Колдуэлл. Конечно, она могла просто устать. В конце концов, уход за ребенком и прочими подопечными в добавление к обычным повседневным обязанностям измотают кого угодно. Тем более что теперь стоянки стали чаще: скот должен хорошо отдыхать и досыта есть — вес животных очень важен для покупателей. Это означало, что обязанности Габриэль начинались каждый день раньше и заканчивались позднее.
Да, Керби мог бы удовольствоваться таким объяснением, если бы бледной и мрачной была только Габриэль. Но ведь шотландец выглядит и того хуже! Его сдержанный приветливый друг обнаружил вдруг раздражительность и злость. Он избегал общества других погонщиков и стал еще неразговорчивее. Да, черт возьми, настало время разобраться в причинах такой перемены, и, наверное, Керби скорее удастся это узнать у Габриэль, чем у Дрю.
Керби вылез из спального мешка, потянулся, подошел к костру и налил себе кружку кофе. Отхлебнув глоток, он приблизился к Габриэль, которая быстро смахнула со щеки слезу и выдавила из себя еле заметную, мимолетную улыбку.
— Что у тебя не заладилось с шотландцем? — спросил Керби, тоже прислонившись к фургону.
Девушка немного помолчала, а затем, покорно вздохнув, ответила:
— Произошло кое-что, о чем вы должны знать. Я… я не могла сказать раньше ни вам, ни… Дрю. Не уверена, что вообще стоит об этом рассказывать, но он догадался, что я…
— Что-то от него утаиваешь, — закончил за нее Керби.
Габриэль кивнула.
— Так что же это?
Запинаясь, она сказала:
— Мне кажется… что я видела человека, застрелившего моего отца. В Колдуэлле.
Сердце Керби на секунду остановилось, а затем гулким молотом застучало в груди.
— Он спрашивал о вас, сказал, что слышал, будто вас убили. Только ведь никто не мог знать об этом, кроме того, кто в вас стрелял.
Керби нахмурился.
— Почему же ты думаешь, что это и есть убийца твоего отца?
Габриэль взмахнула рукой, словно хотела заслониться от призрака убийцы.
— Он такого же сложения — высокий и худой, примерно как Дрю. И его манера держать себя, походка мне тоже показались знакомы. А еще у него серебристая лента на тулье шляпы.
Керби нахмурился еще сильнее.
— И где же был Дрю, когда ты увидела этого сукина… э… этого человека?
— В бакалейной лавке. А меня он послал в фуражный магазин. Ко мне привязались пьяные фермеры. Потом подошел этот человек — его зовут Киллиан, — и фермеры сразу же отступили. — Габриэль глубоко вздохнула. — А потом он спросил меня о вас. И я сказала, что вас убили. Я подумала, что это заставит его вернуться в Техас, и вы, когда тоже вернетесь, будете по крайней мере знать его имя и…
— Проклятье! — взорвался Керби. — Девушка, ты что, спятила? Почему не рассказала об этом раньше?
Габриэль заморгала, но решительно и упрямо вздернула подбородок.
— Я боялась, что вы сразу же броситесь за ним — вы и Дрю. Продавец фуража сказал, что Киллиан — наемный убийца…
— Проклятье! — снова выругался Керби. — Да почему же, почему ты промолчала?!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45